Сага о королевах - Хенриксен Вера - Страница 6

— Ты уверен? — спросила я.

— Да. Тебе найдут достойного тебя жениха. И я прошу Бога, чтобы твой будущий муж так же сильно любил тебя, как и я.

Он остановился, помолчал и быстро добавил:

— Я хочу сказать одну вещь, которую ты должна запомнить на всю жизнь. Никто не сможет полюбить тебя больше, чем Оттар.

Я была молода и глупа, а он разбудил во мне новые чувства. Я обвила руками его шею.

— Откуда мне знать, что ты говоришь правду?

Он схватил меня за руки и отстранил.

— Я бы мог уговорить тебя бежать со мной. Я этого не делаю. И когда-нибудь ты поймешь, что это лучшее доказательство моей любви.

— Хорошо, тогда из любви ко мне сложи песнь в мою честь, ведь ты сочиняешь хвалебные драпы конунгам за вознаграждение. Если сочинишь такую песню, я поверю в твою любовь.

Оттар внимательно посмотрел на меня.

— Пусть будет так. Я сочиню песнь, хотя я и знаю, что это может стоить мне головы. Твой отец убьет меня, если узнает, что я сложил стихи о его дочери.

Оттар сдержал слово. Когда он произнес свою песнь, мы были вдвоем. При звуке его стихов смолкли птицы, утих ветер и даже журчанье ручейка стало тише. А голос Оттара все звучал, полный нежности и тоски, завораживая все вокруг.

Мы думали, что больше нас никто не слышит, И только намного позже мы поняли, что уши есть и у леса.

Она умолкла, и тут раздался резкий голос Рудольфа:

— Королева, вы хотели рассказывать об Олаве Святом, а не о собственных грехах молодости.

— Услышите вы и о конунге Олаве, — усмехнулась Астрид, — Скоро наступит и его черед. И она продолжала:

— Уже в те времена между Олавом Харальдссоном и моим отцом не было согласия.

А после сражения у Свёльда отец вообще смотрел на Норвегию как на свою вотчину. Но Олав Харальдссон стал конунгом Норвегии, и когда люди отца явились в страну, бонды сказали, что ничего не будут платить, и отправили их к Олаву. Бонды уже один раз заплатили дань Олаву и не собирались больше никому платить. Олав Харальдссон захватил людей отца и повесил. А затем принялся разбойничать на границах с Ёталандом. Отец был в ярости, что какой-то мелкий хёвдинг, как он сказал, смеет так нагло вести себя.

В этом противоборстве Рёгнвальд ярл оказался между двух огней. Ингебьёрг тут же воспользовалась этим и уговорила мужа поддержать Олава Харальдссона.

Война между конунгами затянулась, и люди стали выражать свое неудовольствие. Однажды конюший Олава Харальдссона осмелился рассказать ему об этом. Конунг страшно разозлился и посоветовал конюшему самому отправиться в Швецию и заключить мир, если он считает это таким легким делом. Бьёрн — а так звали конюшего — возразил, что вряд ли вернется живым из этой поездки.

В дружине норвежского конунга был один исландец по имени Хьялти Бородатый. Он дружил с Бьёрном Конюшим и предложил поехать с ним. Хьялти считал, что шведы скорее послушают исландца, чем норвежца.

Так и было сделано. Они отправились с дружиной в Ёталанд. Они остановились и у нас, в Скаре, и Ингебьёрг очень хорошо их принимала, особенно после того, как услышала о цели поездки. Она часто беседовала с ними обоими, особенно с Хьялти. И скоро поняла, что нашла умного и хитрого союзника.

Хьялти много ездил и умел разговаривать с королями. Он умел добиваться, чего хотел, и сохранять голову на плечах. И мог заговорить любого. Его родичи служили скальдами при дворах большинства северных конунгов. Он знал обоих скальдов моего отца.

В Скаре дело обсудили серьезно и попросили совета у ярла. В итоге к отцу отправился один Хьялти. Бьёрн с легкостью согласился остаться с Скаре. С собой исландец увез письма от Ингебьёрг к моей сводной сестре.

А ярл со своей женой продолжали тайную игру, виделись с нужными людьми и разговаривали с ними.

Ничего этого не было известно Олаву Шведскому. И поэтому происшедшее на тинге в Уппсале было для него полной неожиданностью. Эта было на вторую зиму правления Олава Харальдссона.

Бьерн Конюший приехал на тинг в дружине Рёгнвальда ярла. И в первый же день по приезду на общем собрании он встал в полный рост и крикнул, что норвежский конунг послал его с предложением установить старые границы между государствами, как это было в прежние времена.

Олав Шведский заорал, чтобы Бьёрн заткнулся.

Но тут встал Рёгнвальд ярл и поддержал Бьёрна. Он сказал, что при нынешних порядках больше всего страдают бонды. И еще он предложил отдать дочь шведского конунга Ингигерд в жены Олаву Харальдссону, чтобы закрепить договор. Кроме того, сказал ярл, сама королевская дочь ничего не имеет против этого брака.

Олав Шведский просто взбесился. Он кричал, что за этими кознями может стоять только один человек — сестра Олава Харальдссона Ингебьёрг, и что ярлу стоило выбрать себе жену получше.

Тогда встал Торгни лагманн и так хорошо выступил в защиту бондов, что все его очень внимательно слушали. Он обещал Олаву Харальдссону Ингигерд в жены и предлагал заключить мир. Он договорился также о месте и времени следующей встречи и условиях женитьбы.

Так получилось, что Бьёрн и Хьялти вернулись к норвежскому конунгу с результатом, о котором никто и мечтать не мог. Олав Шведский, родной сын Сигрид Гордой, признал право Олава Харальдссона на норвежский престол, согласился отдать ему дочь в жены и признал его тем самым равным себе по рождению.

И Ингебьёрг радовалась унижению шведского конунга.

Но Олав Шведский никогда не собирался выполнять обещания, которые его заставили дать. Когда Олав Харальдссон прибыл на кораблях на место встречи в сопровождении знатнейших людей Норвегии, то не нашел там ни шведского конунга, ни его дочери.

Норвежец пришел в ярость — его предали, унизили и выставили в смешном виде перед всеми. Он поклялся отомстить. Казалось, что войне между конунгами не видно конца.

А вместо этого в Швецию отправился другой исландец, и другая королевская дочь была отдана замуж за норвежского конунга. Исландцем был Сигват Тордссон, скальд конунга, а дочерью — я.

Сигват тоже приехал в Скару. Как раз перед Рождеством. Это случилось на третью зиму правления Олава Харальдссона. Дальше к Олаву Шведскому Сигват не поехал.

Потому что когда он гостил у нас в Скаре, отец получил известие от киевского князя Ярослава, который хотел взять в жены Ингигерд. Так что пришлось ярлу, Ингебьёрг и Сигвату думать, как умилостивить Олава Харальдссона, когда ему станет известно, что Ингигерд дочь Олава достанется не ему.

И они решили предложить норвежскому конунгу в жены меня. Хотя моя мать и была наложницей, но тем не менее я являлась законной дочерью Олава Шведского. И если свадьба состоялась бы против воли моего отца, то это должно было бы только усиливать желание Олава Харальдссона.

Первым о деле со мной пришел поговорить Сигват.

У меня возникло чувство, как будто я давно его знаю — он был дядей по матери Оттара Черного, и они были очень похожи.

Сигват рассказывал мне о храбрости и мужестве Олава Харальдссона и об одержанных им победах.

Тут в рассказ королевы Астрид вновь вмешался Рудольф священник:

— Скальд сказал вам и о набожности конунга?

— Нет, — ответила Астрид, — он считал, что мне известно о том, что конунг крещен. Рассказывал он только о его сражениях, победах и везении.

Она помедлила и продолжала:

— Сигват сказал мне, что конунг, несмотря на всю свою власть, очень одинок. Что ему нужна женщина, которую бы он любил и которая делила бы с ним радость и горе. «Красивая женщина, — сказал Сигват, — красивая, умная и гордая. Как ты, которая может пробудить любовь настоящего мужчины». В этот момент мне показалось, что я слышу голос Оттара Черного: «Тебе найдут достойного жениха. И я прошу Бога, чтобы твой будущий муж так же сильно любил тебя, как и я».

Потом пришел Рёгнвальд ярл. Он сказал, что о лучшем муже для меня не приходится и мечтать. И уговорить меня оказалось несложно. Но сегодня я не знаю, почему я согласилась — из-за Сигвата или ради Олава.