Сага о королевах - Хенриксен Вера - Страница 28

Он огляделся и добавил:

— Мне бы хотелось почаще приходить сюда.

— Мой король — всегда здесь желанный гость, — ответила я, но даже не посмотрела на него, когда он выходил из зала.

Сразу же после ухода конунга ко мне пришел епископ — можно было подумать, что он стоял в укромном месте и ждал, когда Олав покинет палаты. Во всяком случае, Сигурд сразу же сказал, что видел конунга.

Я ответила, что Олав пришел ко мне впервые. И рассказала о нашей беседе.

Епископ осмотрелся. Священники и дружинники ушли, остались только служанки. А Ульвхильд заснула рядом со мной на скамье.

— Ты можешь отослать своих девушек? — спросил епископ Сигурд.

Я приказала служанкам отправляться в поварню и помочь готовить ужин.

— Ты очень напоминаешь мне королеву Тюру, жену Олава Трюгвассона, — задумчиво проговорил Сигурд.

— Ты имеешь в виду сестру Свейна Вилобородого, на которой Олав женился против воли ее брата? — спросила я.

— Да, о ней. Она считала, что Олав поступил глупо, когда не привез ее приданое в Венланд.

— И чем же она напоминает тебе меня? Ведь я-то получила свое приданое.

— Я вспоминаю один случай. Олав пришел к королеве и показал стебелек дягиля, который ему удалось отыскать. Тюра пришла в бешенство и сказала, что чем собирать всякие травы, лучше бы конунг отправился за ее приданым. Олав так и сделал. И мы знаем, чем все это закончилось — битвой при Свёльде.

— Я не понимаю, какое это все-таки имеет ко мне отношение, — ответила я.

— Конунг Олав пришел к тебе сегодня предложить свою дружбу и порадовать тебя, а ты оттолкнула его. Совсем как Тюра. И Олав Харальдссон должен был почувствовать себя точно так же, как Олав Трюгвассон, когда принес Тюре стебелек дягиля.

Я поняла, что мне многое надо рассказать епископу. Все было не так просто, как он думал.

Я рассказала ему о Олаве Альве Гейрстадира, о вере своего мужа в то, что он является потомком языческих богов, о мече Бэсинге, который конунг любил больше всего на свете и с которым не расставался даже в постели, о наследстве, полученном от умершего конунга и о многом другом.

Епископ внимательно выслушал меня.

— Олав Трюгвассон тоже верил в колдовство, — сказал он, — но я сумел его переубедить. Но сейчас все обстоит намного серьезнее. Ты позволишь, королева Астрид, рассказать мне о нашем разговоре конунгу Олаву?

Я подумала.

— Не думаю, что конунгу понравится, если он узнает, о чем я тебе рассказала, — ответила я.

— Но ведь речь идет о спасении его души. И ты сама это знаешь. Иначе ты бы никогда не заговорила со мной об этом.

— Я понимаю, что ты должен с ним поговорить. Но не уверена, что тебе надо упоминать о наших с тобой беседах. Олав очень гордится своим происхождением. И он всем об этом с удовольствием рассказывает. Так что ты можешь обо всем этом услышать от него самого.

— Мне не нравится ходить тайными тропами, — заметил епископ, — но я сделаю, как ты хочешь.

И я понимала, что мне понадобится терпение и время, чтобы переубедить конунга. В тот вечер конунг рано лег спать. К счастью, он не приказал мне следовать за ним. Но на следующий день он решил со мной поговорить.

И я была права. Епископ задал ему всего лишь один-единственный вопрос, и этого оказалось достаточно, чтобы Олав тут же все выложил об Олаве Альве Гейрстадира и проникновении Ране в его курган, о смерти Харальда Гренландца и о своем рождении. И о том, что все считали, что в тело младенца переселилась душа Олава Альва Гейрстадира.

Епископ внимательно выслушал рассказ Олава, ни разу не перебив его. Он лишь изредка кивал, чтобы показать, как заинтересовало его повествование конунга.

Потом епископ долго молчал, погруженный в раздумья.

Наконец он сказал:

— Мы уже давно привыкли, что многие конунги считают, что их прародителями были языческие боги. Ты придерживаешься такого же мнения, Олав Харальдссон?

— Никто не может скрыть правду о своем рождении или противиться ей. И я не вижу причин стыдиться своего происхождения, — ответил конунг.

— Все это так, — продолжал епископ, — но ведь ты не очень-то ценишь своего отца, хотя он и знатного рода. Ты считаешь его причастным к своему рождению, тут уж ты ничего не можешь поделать, но главным для тебя является Олав Альв Гейрстадира, который возродился в тебе, не так ли?

Олав кивнул:

— Да, ты прав.

— Но твоя вера не может понравится христианину, тем более священнику.

— Ну и что? Зато мне ее привили моя мать, и королева Аста, и Ране, который заменил мне отца.

— Мне кажется, тебе, конунгу, принявшему крещение, следует отказаться от такой веры, — сказал Сигурд.

— Это невозможно, — ответил конунг, — я не могу отказаться от самого дорогого, что есть у меня в жизни.

— А почему ты так уверен, что у тебя действительно душа Олава Альва Гейрстадира? — спросил Сигурд.

— У меня есть тому подтверждение, — ответил Олав, поглаживая свой меч,

— Но ведь этот меч украли из кургана умершего конунга. И это ничего еще не доказывает.

— Но Ране рассказал мне о своем видении и о желании конунга, чтобы его меч достался мне, — раздраженно возразил Олав.

— Я охотно верю, что Ране действительно вынес этот меч из кургана, но что если его действиями руководил Дьявол? — спросил Сигурд.

— Ты не прав. И Олав Альв Гейрстадира — не Дьявол. Он пожертвовал жизнью, чтобы спасти свой народ от опасности.

— Расскажи мне об этом, — попросил епископ.

— Он был конунгом Вестланда, все любили его и уважали. Кроме того, он был еще и красивым мужчиной. Однажды ему приснился сон, что с востока на страну напал громадный разъяренный бык. Из его ноздрей вырывалось пламя, он несся по Норвегии, не разбирая дороги, и убивал людей. Под конец добрался он и до короля с дружиной. Олав созвал тинг и рассказал о своем сне. Он сказал, что с востока в страну придет бык, который убьет много людей, его самого и его дружину. Конунг повелел также подготовить место для погребения убитых и объяснил, что бык в его сне означал чуму. Как только болезнь сразит самого Олава и его захоронят в кургане, чума прекратится. Все случилось, как и предсказал Олав Альв Гейрстадира.

— Но почему ты говоришь, что он пожертвовал своей жизнью? — спросил священник.

— Все случилось, как в сражении — когда погибает конунг, битва прекращается, — ответил Олав.

— Не думаю, чтобы конунг захотел пожертвовать собой, — возразил Сигурд, — ему следовало бы в таком случае бросить на землю оружие, чтобы прекратить сражение, а твой Олав просто умер от чумы. Он был язычником.

— Он никогда не был язычником, — ответил конунг. — Он принял крещение в Руде.

— А я считал, что крещение в Руде принял Олав Харальдссон, — усмехнулся Сигурд.

— Нет, он принял крещение, когда Олава Трюгвассона крестили в Вике.

— Скажи мне, ты один человек или в тебе живут двое? — так же спокойно, как и раньше, спросил епископ.

— Я один человек, но во мне возродился другой конунг — герой прошлого. Он силен и мужествен. И он имеет полное право называться королем. Но я чувствую в себе и наследство Харальда Гренландца, который был трусом и предателем.

— Ну если ты говоришь, что ты все-таки один человек и тебя крестили в детстве, то тогда стоит говорить только об этом крещении. И если ты думаешь, что приняв крещение в Руде, Олав Альв Гейрстадира заключил тем самым договор с Богом, то ты ошибаешься.

Тут Олав впервые за все время беседы рассердился:

— Ты хочешь сказать, что Господь не принимает Олава Альва Гейрстадира?

— Я хочу сказать, что Господь принимает сына своего — Олава Харальдссона. Ты боролся за введение христианства во имя Господа нашего. Но только святые могут забыть о себе ради других. Нам, грешникам, надо молить о прощении каждый день.

— А как же тогда быть с Олавом Альвом Гейрстадира, с моим мечом и моим прошлым? — с испугом в голосе спросил король. — Ведь даже у короля Карла Магнуса был меч, который он считал подтверждением своего королевского происхождения.