Королевское зерцало - Хенриксен Вера - Страница 33

Пока Магнус находился в церкви, возбужденная толпа ждала его на паперти в мокром снегу. Люди расходились, лишь узнав, что священный обряд исполнен.

— Ты не слишком благоговеешь перед этим святым, — заметил Олав.

— Наверное, потому, что у меня нет причин для особого благоговения, — сказала Эллисив и поспешила продолжить рассказ прежде, чем Олав успел задать новый вопрос.

В Нидаросе жила женщина, которая могла поведать об Олаве Святом больше, чем священники. Это была королева Астрид, его вдова, мне она приходится теткой по матери, она была побочной дочерью моего деда, конунга Швеции.

Про Астрид говорили всякое.

Одни считали ее гордой и суровой. Другие намекали на близость между нею и Сигватом сыном Торда — после смерти конунга Олава Сигват прожил у нее в Швеции несколько лет.

Королеву Астрид редко видели в усадьбе конунга, она жила отдельно. Говорили, будто она не ужилась с Альвхильд, матерью Магнуса. Альвхильд была наложницей конунга Олава.

Зная о неприязни Астрид к матери Магнуса, Харальд особенно искал дружбы королевы. Только из этого ничего не вышло.

Королева Астрид и Харальд ни разу не виделись с тех пор, как он заезжал в Швецию после битвы при Стикластадире. Теперь они с первого взгляда невзлюбили друг друга. Я думаю потому, что были оба одинаково суровы. Королева Астрид была очень красива.

— Ладья еще хоть куда, — сказал про нее Харальд по дороге домой. — Только вряд ли ею правили умелые руки.

— Что ты хочешь этим сказать? — не поняла я.

— Олав умел сражаться. Но сомневаюсь, чтобы он мог править такой женщиной.

Я обиделась за Астрид. С какой стати кто-то должен ею править?

Я стала приходить в гости к Астрид без Харальда.

От нее я узнала, что при жизни Олав был не такой уж святой. Но меня это не удивило. Братья моего отца, Борис и Глеб — в Норвегии Глеба называли бы Гудлейв, — стали святыми только потому, что приняли мученическую смерть.

В ту зиму в Нидарос приехал Арнор Скальд Ярлов, он сложил по висе каждому из конунгов. А твоему отцу пообещал, кроме того, сложить о нем поминальную драпу, если переживет его.

Ранней весной конунги начали собирать ополчение. Они хотели двинуться на юг, в Данию, чтобы навсегда изгнать оттуда Свейна сына Ульва.

Но в поход они смогли отправиться только летом. Их взаимная неприязнь была так велика, что они почти не разговаривали друг с другом, Магнус был угрюм и раздражителен.

Он собирался взять в поход свою мать. Меня Харальд даже не спросил, хочу ли я идти с ним, это было решено раз и навсегда.

— Отец часто брал мать в походы, — вспомнил Олав. — Ей это не больно-то нравилось. Но он, наверное, привык, что ты всегда была рядом с ним.

— Может быть. Или просто не мог обходиться без женщины. А плодить детей без разбора ему тоже не хотелось, он сам говорил об этом. Не хотел, чтобы его сыновья передрались за власть после его смерти.

Она продолжала:

Мы двинулись в поход на кораблях конунгов и ополчения, пришедшего с севера и из Трондхейма. Кроме того, с нами шли лендрманны на своих кораблях и со своими дружинами. У нас собралась уже большая сила. Однако по дороге на юг наше войско продолжало пополняться в каждом фюльке.

Свейна сына Ульва мы в Дании не застали. Нам сказали, что он бежал в Сканей.

Харальд и Магнус разделились, и каждый со своим войском отправился на поиски Свейна, захватывая по пути новые земли.

Накануне дня святого Лаврентия [32] битва наконец состоялась — Свейну удалось собрать несколько кораблей. Перевес был на нашей стороне, и вскоре Свейн обратился в бегство.

Время шло — Магнус и Харальд созывали датчан на тинги, чтобы все было по правилам.

В Ёталанде оба конунга снова встретились и вместе отправились в Сьяланд.

Поход был закончен, но мы оставались там несколько дней.

Вскоре люди узнали, что Магнусу приснился вещий сон — он любил рассказывать свои сны, в которых почти всегда видел отца.

Так было и на этот раз.

Олав Святой явился ему во сне и предложил на выбор две судьбы: либо Магнус немедленно последует за ним, либо проживет долгую жизнь, станет могущественнейшим из конунгом, но совершит такой тяжкий грех, что вряд ли его когда-нибудь искупит. Магнус будто бы сказал во сне: реши ты за меня, отец. И Олав ответил: тогда следуй за мной сейчас.

Через несколько дней Магнус умер.

Все произошло очень быстро. Утром он проснулся больным, едва успел проститься с близкими, и все было кончено.

Узнав, что Магнус при смерти, Харальд кинулся к нему на корабль. Вернулся он очень скоро.

— Эйнар Брюхотряс сидит там, будто патриарх на пасхальной мессе, — сказал он. — Весь корабль залит слезами, того гляди, всплывут доски на палубе.

— В тебе больше злобы, чем скорби, — заметила я.

— Да, я зол, — согласился Харальд, — И попридержи свои слезы, а то у тебя глаза уже на мокром месте. Магнус завещал Данию Свейну, а не мне. Кроме того, за прошлый год он умудрился промотать все золото, которое я ему дал. Говорит, что роздал его своим людям. Я так и знал, что он это сделает.

— Харальд, — взмолилась я. — Ты же говоришь об умирающем.

— А с чего ты взяла, что я должен оплакивать Магнуса?

Не успел он это сказать, как протрубил рог, возвестивший о смерти Магнуса конунга.

В мою душу закралось подозрение.

Там, на корабле, я не решилась сказать ни слова, нас могли услышать.

Но это мучительное подозрение не покидало меня.

Я уходила в укрытие под палубой, где меня никто не мог потревожить. Там я плакала и над умершим Магнусом, и над жестокостью Харальда, и над собственной слабостью.

Олав пришел на другой день, хотя это было Сретенье [33]. И Эллисив продолжала рассказывать.

Перед смертью Магнус послал сообщить Свейну сыну Ульва, что оставляет ему в наследство Данию. Харальд поручил своим людям перехватить гонцов Магнуса, но опоздал. Теперь следовало ждать, что датчане захотят собраться под властью Свейна.

Тем не менее Харальд отказался признать волю Магнуса и созвал воинов на тинг.

Он сказал, что Дания, так же как и Норвегия, по наследству должна достаться ему. Поэтому он намерен созвать датчан на тинг, чтобы они признали его конунгом. Потом он отправится в Сканей и изгонит оттуда Свейна сына Ульва. И тогда норвежцы уже вечно будут господствовать над датчанами.

Кое-кто крикнул «да», но это были редкие выкрики.

Наконец вперед вышел Эйнар Брюхотряс.

Он сказал, что предпочитает последовать за мертвым конунгом Магнусом, чем за живым конунгом Харальдом. И вместо того, чтобы поддерживать Харальда в его дальних походах, где тот собирается завоевывать земли, принадлежащие другим конунгам, он намерен отвезти прах Магнуса в Трондхейм и похоронить его там рядом с его святым отцом.

Эйнар Брюхотряс говорил так хорошо, что многие захотели присоединиться к нему. Кончилось тем, что с ним уехали все тренды, а также люди из земель севернее Трондхейма и еще многие другие.

Харальд ничего не сказал на это. Но те, кто его хорошо знал, видели, как он разгневан.

У Харальда не осталось достаточно войска, чтобы подчинить себе Данию. Кроме того, было опасно позволять Эйнару Брюхотрясу самому распоряжаться в Норвегии — Харальду следовало спешить, а то он рисковал вернуться в страну, охваченную бунтом.

Главные силы Харальда находились в Вике и дальше по побережью до самого Стада. Все люди из этих мест примкнули к нему, самыми значительными из них были могущественные сыновья Эрлинга из Соли. Харальду, как он сказал мне, было неважно, что ими движет, любовь к нему или ненависть к Эйнару.