Последнее сражение. Воспоминания немецкого летчика-истребителя. 1943-1945 - Хенн Петер - Страница 16

Моим неизменным ответом было: «Погодные условия неблагоприятные. Взлет невозможен».

Однажды, когда погода улучшилась, я послал следующую телеграмму: «Здесь прекрасная погода. Как у вас?»

Ответ гласил: «Погода отвратительная. Долина По закрыта туманом. Ждите».

Я ждал.

Каждый раз, когда мы были готовы вылететь из Мюнхена, из Лавариано сообщали нам, что приземление невозможно, и наоборот. Никто сильно не беспокоился, так как приближалось Рождество. Собрав свою группу, я обратился к ней со следующей речью:

– Послушайте, мои мальчики. Те из вас, кто живет в Мюнхене и поблизости от него, получают отпуск. Вы можете оставаться дома до тех пор, пока продолжается плохая погода. Но есть одно условие: вы не должны ничего говорить о том, что мы собираемся в Лавариано. Оставьте мне свои номера телефонов, чтобы я мог связаться с вами, когда будет необходимо. Если небо прояснится, вы должны прыгнуть в поезд и отправиться в Мюнхен. В этом случае мы вылетим приблизительно в полдень.

Была вспышка радости. Меня завалили обещаниями. Скоро я остался один. Странная вещь, даже жители Берлина внезапно обнаружили, что имеют баварских предков.

Я имел в своем распоряжении шофера, дюжину механиков, десяток самолетов, а в своей личной жизни – невесту, которая звонила мне каждый день. Мне все осточертело. Почему я должен был давать другим отпуск, а сам быть привязанным к своему посту? Мы уже не участвовали здесь в боевых вылетах, поскольку теоретически, как предполагалось, должны были быть в Италии.

Несмотря на все, день за днем один и тот же женский голос спрашивал меня по телефону:

– Что происходит, Петер? Ты приедешь на Рождество, или мне отправить твой подарок тебе по почте, чтобы ты мог взять его с собой?

– Чего ты ждешь, чтобы я ответил? Я не отвечаю за погоду. Кто знает, возможно, через час я буду пролетать над Альпами. Или еще проведу здесь две недели.

Я был словно птица в клетке. Моя последняя штатская рождественская елка была в 1938 г. Я только что сдал свои выпускные экзамены. С того времени уже миновал мой двадцать третий день рождения, и у меня появилась довольно привлекательная белокурая девушка. Еще раз небо продемонстрировало благосклонность ко мне. В сочельник я упаковал свой чемодан и тихо ускользнул. Единственный, кто имел номер моего телефона, был комендант аэродрома.

На следующий день я вернулся со своей невестой. Никто не заметил ни моего отсутствия, ни моего возвращения. По существу, я оказался прав. В тот же самый день моя группа поднялась в воздух. У меня хватило лишь времени, чтобы связаться с каждым и по тревоге вернуть их обратно. Я послал в Лавариано следующее сообщение: «Готовимся вылететь. Взлет приблизительно в 14.00. Посадка, вероятно, будет около 15.30. Небо облачное с ясными промежутками. Видимость – пять километров».

Из Лавариано от командира группы пришел ответ: «Взлетайте!»

Мы пошли к своим самолетам. Я отдал парням распоряжения относительно боевого порядка и направился к своей машине.

Моя невеста провожала меня на аэродроме, кутаясь в меховое пальто. Она в первый раз видела истребитель так близко и выглядела очень бледной. Она дрожала от холода, или, по крайней мере, так говорила. Механики запустили двигатель. Я опробовал управление и снизил обороты. У меня было еще несколько минут, пока двигатель прогревался.

Настал момент прощания.

– Поцелуй за меня мою старую матушку.

– Конечно, я сделаю это.

– И пиши почаще.

– Да.

– И не засматривайся на других мужчин.

На сей раз «да» не последовало, а лишь пожатие плечами.

– И не волнуйся за меня. Со мной все будет в порядке. Я всегда берегу себя.

– Да.

– Держи свое обручальное кольцо на правом пальце. – Я улыбнулся, говоря эти слова.

– Да.

– И будь хорошей девочкой.

– Я буду.

– Хорошо, до свидания. Теперь я должен взлететь.

– И возвращайся ко мне целым, Петер. Я буду ждать тебя.

Это была самая длинная фраза, которую моя невеста произнесла за последние минуты. Я обнял ее. Моему механику не было никакой необходимости наблюдать за нашим прощанием. И все же в тот момент, когда поднимался в машину, я увидел, что этот негодник нахально смотрел на нас. Я закрыл фонарь кабины, затянул привязные ремни, толкнул рычаг дросселя вперед и начал рулежку. Позади маленькая девушка махала мне на прощание красным шарфом. Она не проронила ни слезинки, но два или три раза шмыгнула носом.

Группа легла на курс. Впереди мы видели огромную груду облаков, дальше – Альпы, а внизу под собой большой город, полностью окрашенный в серый цвет.

Я начал размышлять: «Сейчас она идет домой, а я должен вернуться на войну. Хорошая перспектива. Если ты хочешь когда-нибудь увидеть ее снова, то должен нажимать на эти кнопки и переключатели быстрее и точнее, чем твой враг, когда он ловит тебя в прицел своих пушек и пулеметов. Именно тот, кто стреляет первым, и увидит свою родную деревню снова. Что бы ты ни говорил, но твоя жизнь зависит от этой конкретной секунды».

Я предавался этим мрачным мыслям, но все пока шло гладко. Двигатель мягко урчал, мы летели своим курсом. Поскольку я чрезвычайно хорошо знал Альпы, то каждая долина была мне знакома. Все мои товарищи тщательно держали дистанцию. Оглядываясь, я не смог удержаться от мысли: «Все в твоих руках, Петер. Сегодня впервые ты – лидер. Ты ответственный. Десять «стодевятых» должны через час приземлиться невредимыми, иначе ты должен будешь заплатить за это».

Мы летели над Альпами: снежные сугробы, ледники, долины, заполненные синеватыми тенями, сосновые леса и деревни, приветствующие нас облачками дыма, когда мы пролетали над ними. Под нашими крыльями царил мир. Люди ожидали от нас, обманывая друг друга, что война закончится в конце этой зимы или самое позднее следующей весной. Над Швейцарией была облачность; небо все еще имело бледно-синий оттенок, но на горизонте собирались большие кучевые облака. Чем дальше мы продвигались на юг, тем сильнее ухудшалась погода.

Пики и горные хребты были покрыты дымкой, завитки тумана дрейфовали в долинах, мы видели, что долина реки По утопала в плотной мгле. Наконец горы исчезли, но туман превратился в «гороховый суп», и я начал нервничать. Мне надо было обязательно найти промежуток в облачности, через который группа могла бы проскользнуть. Ничего. Наоборот, чем ниже мы опускались, тем плотнее становился туман. Было невозможно спикировать сквозь эту «вату», потому что я не знал наверняка, миновали мы Альпы или нет. Теоретически, согласно нашему расчетному времени прибытия, мы могли рискнуть и спикировать. Мы должны были находиться над равниной, но я не был уверен в этом. Туман мог висеть над самой землей. Кроме того, во время снижения мы могли столкнуться с каким-нибудь нелепым холмиком, достаточно высоким, чтобы принести нам гибель. Запрещалась одна вещь: повернуть назад. Позади нас были горы: камни, ледники и горные хребты… Вернуться на ближайший аэродром в Мюнхен или даже в Инсбрук теперь было невозможно. Для этого в наших баках не осталось топлива. Во что бы то ни стало мы должны были приземлиться в долине По.

Я еще раз посмотрел вокруг. Все были на месте. Конечно, если мы будем продолжать следовать нашим курсом, то через четверть часа должны быть над Лавариано. Возможно, там мы найдем промежуток в облаках или нижняя облачная кромка там будет повыше.

Я включил передатчик.

– У всех все в порядке?

– Все идет нормально.

Затем я вызвал контрольно-диспетчерский пункт в Лавариано, один раз, второй, но ответа так и не получил. Парни слышали это, и я почувствовал, что они начинают нервничать. Чтобы придать им уверенность, я передал: «Сохраняйте спокойствие. Мы снизимся, как только найдем промежуток».

Они успокоились, чего я не мог сказать сам про себя.

Какого черта Лавариано не отвечает? Прошло пять минут с тех пор, как я настроился на их длину волны. В наушниках не было слышно никакого потрескивания. Ленивые ублюдки, должно быть, спали, в то время как мы кувыркались в плотном тумане на высоте около 1800 метров.