Последнее сражение. Воспоминания немецкого летчика-истребителя. 1943-1945 - Хенн Петер - Страница 10

– Ха-ха-ха! Как вы кричите. Почему вы не протрете глаза? Вы видите, что я благополучно приземлился. И кроме того, кто отдал приказ, что аэродром не пригоден для использования?

– Командир корпуса… Да какая разница – кто?! Вы не видели красных сигнальных ракет? Вопиющее неподчинение приказу! Я доложу о вас. Как вас зовут?

Очень медленно, подчеркивая каждое слово, я ответил:

– Идите к черту.

Лицо человека побагровело, и он стал подпрыгивать на месте, размахивая пистолетом «Вери».

– Юный мерзавец! Что вы о себе думаете? Я здесь командую.

– Наллевать мне на всяких… Я не у вас в подчинении, но я знаю одно: я последний летчик-истребитель, вернувшийся с запада Сицилии, и если вы хотите знать, то я совершенно измотан. И всякому, кто будет приставать ко мне, я оторву уши. Вы поняли?

– Я запрещаю вам разговаривать со мной таким дерзким тоном! Я – комендант аэродрома.

– Ну и что! Что вы хотите сделать?

– Вы находитесь под арестом. Немедленно следуйте за мной в канцелярию.

– Отлично, это замечательно. У вас все еще есть канцелярия, а? Вы не понимаете, как вам повезло. В Трапани бомбы превратили все задания на аэродроме в клубничный джем.

Я снова разразился смехом. Человек подошел ко мне и, заметив мою лейтенантскую нашивку[46], внезапно успокоился:

– Мне жаль, товарищ.

– Бросьте, «товарищ». Все, чего я хочу, так это чтобы меня оставили в покое.

Вытащив из кабины свое имущество, я зашагал в темноту. Пересекая взлетно-посадочную полосу, я бормотал сам себе: «Проклятый аэродромный кретин!»

Пройдя лишь несколько метров, я вернулся к своему «ящику» и в качестве сувенира снял с приборной панели ключ зажигания. Мой добрый старый «стодевятый» имел жалкий вид. Теперь я был рыцарем без коня. Не думайте, что только люди имеют душу. Самолеты тоже имеют ее. Вы испытываете настоящую привязанность к своему самолету, и он благодарен вам за внимание, которое вы оказываете ему. Он радуется вместе с вами, реагирует на малейшее ваше движение, пикирует, когда необходимо, летит сквозь облака, набирает высоту, изрыгает огонь и пламя в воздушном бою, энергично разворачивается, чтобы уберечь своего пилота от вражеских очередей, и спасает его жизнь по несколько раз в день. Но теперь он мертв и стал лишь кучей замысловатых железок, гнутых панелей и отдельных узлов.

Возможно, завтра ковровая бомбардировка уничтожит его. И от самолета не останется ничего, кроме нескольких кусков алюминия, обрывков проводов, двух или трех головок цилиндров, сломанного винта и остатков краски, которой был окрашен его фюзеляж.

«Мессершмитт-109». Некогда самый скоростной истребитель в мире, ныне ты лишь цель для противников. Из-за серии последовательных модификаций, нарушивших твой внешний вид, пилоты окрестили тебя «сковородой с ручкой». Тебя постоянно усовершенствовали, добавляя все новые приспособления, но твой «живот» был слишком мал, чтобы «переварить» их. Новые устройства вызвали появление первых «шишек»[47], которые уничтожили твои обтекаемые линии. Теперь ты напоминаешь шестнадцатилетнюю девушку, съевшую слишком много взбитых сливок, а каждый знает, что объевшийся человек не может быстро бегать. Это именно то, что произошло с тобой. «Шишки» вызывают слишком большое сопротивление воздуха, и именно поэтому ты так легко «задыхаешься», но все еще можешь лететь со скоростью 500 км/ч. Правда, ты еще в 1939 г. достиг этой скорости. С тех пор ты не стал быстрее, а только тяжелее, и если ты все еще преодолеваешь 500 км/ч, то лишь потому, что любишь своего пилота.

Такой мысленный монолог я произносил, пока зигзагом от одной бомбовой воронки к другой шел к зданию, чьи неясные контуры были видны впереди. Тот аэродромный малый пропал. Арест отменяется. Больше всего я хотел найти какой-нибудь кров над головой и узнать, что случилось с моими товарищами. Добравшись до канцелярии, я увидел нескольких пехотинцев и спросил первого же из них, не знает ли он чего-нибудь о моей группе.

– Мне сказали, что здесь должны были перегруппировываться истребители. Именно поэтому я здесь приземлился, – сказал я.

– Кто вам сказал это?

– О, какой-то штабной тип на западе Сицилии.

– Мы ничего не знаем об этом.

– Хорошо, но где же мне искать свою группу?

– Я знаю не больше вас. Во всяком случае, ясно одно: это не здесь. Завтра утром в Неаполь вылетит «Юнкерс-52». Почему бы вам не отправиться на нем и не узнать о своей главной базе в штабе?

– Неплохая идея. Приберегите для меня место; но сейчас скажите, где я могу провести ночь?

– До вчерашнего дня в секторе номер шесть был барак, предназначавшийся для пилотов, но я не знаю, существует ли он еще. Приблизительно два с половиной часа назад на аэродром был налет. С тех пор я не высовывал свой нос наружу. Если барак все еще стоит, вы там найдете пилота «Юнкерса». Взлетно-посадочная полоса будет восстановлена к завтрашнему утру. Мы будем работать всю ночь.

Я шел по аэродрому, осматриваясь вокруг в поисках славного сектора номер 6. Каждый солдат, которого я встречал, указывал мне противоположное направление. Один из складов был в огне. Несколько итальянских солдат рылись в его развалинах, наполовину уничтоженных огнем, в поисках консервных банок с продовольствием. Наконец, измученный поисками, я направился к дому, у которого была даже дверь, вошел и представился:

– Добрый вечер. Я хотел бы где-нибудь поспать.

Я оказался лицом к лицу с майором, с которым перед этим поругался, смотревшим на меня с ненавистью. Бросив парашют на стул, я сел на табуретку, зажег свою трубку и начал курить.

Несколько мгновений спустя я обратился к майору:

– Тридцать минут назад вы несколько раз спрашивали о моем имени. Хорошо, я – лейтенант Хенн, 6-я эскадрилья 51-й истребительной эскадры.

Человек, казалось, смягчился и сказал мне:

– Нервы у вас были на пределе, и боюсь, что и я потерял контроль над собой. Ну а теперь, только между нами, почему вы приземлились?

– Потому что у меня не осталось топлива, и я не мог лететь никуда дальше.

– Почему вы не сказали об этом прежде?

– Я думал, что вы поймете мой намек. Тот факт, что я сел с убранным шасси, должен был послужить достаточным объяснением.

– Хорошо, тогда все в порядке. Давайте больше не будем вспоминать об этом. Вы отобедаете со мной?

– Это первое разумное предложение, которое я услышал с момента посадки. Что мы будем есть?

– Все, что нам оставили бомбы.

Проглотив последний кусок, я отыскал раскладушку, улегся и попытался заснуть. Несмотря на все усилия, я продолжал бодрствовать, терзаемый мыслями.

У нас оставались еще четыре машины, когда «Крепости» бомбили аэродром Трапани. Где они теперь? Разнесены на части. Выведены из строя. Где Герберт, командир группы и его ведомый? В Кротоне, где мы должны были встретиться, я был один. Возможно, остальные не смогли приземлиться в Реджо из-за состояния летного поля. Я был последним взлетевшим, но стал первым прибывшим сюда. Хватило нескольких дней, чтобы истребительная группа, включавшая тридцать четыре машины, была уничтожена, разнесена на части бомбами и пулеметными очередями. И все же мы практически не понесли потерь в воздухе; потери были вызваны бомбежками. «Ящики» были уничтожены на земле, а пилоты рассеяны. Немецкие истребители были разбиты на земле, а не в воздухе.

На следующее утро я забрался в «Юнкерс», который доставил меня в Неаполь. Как только мы прибыли, я стал ходить из канцелярии в канцелярию, задавая каждому один и тот же вопрос. Каждый раз мне давали один и тот же ответ: «51-я эскадра? Ничего не знаем о ней. Никто не сообщал нам о ней».

Запрыгнув в транспортный самолет, я полетел в Фоджу. Мне сказали: «Летите и поищите там. Возможно, они знают, что случилось с вашей группой».

Я достаточно уже наигрался в эту игру в прятки, перелетая с аэродрома на аэродром, со стационарного аэродрома на запасную взлетно-посадочную полосу. Зная, что «Лайтнинги» имеют огромный радиус действия, я предпочитал сидеть в задней части фюзеляжа, чтобы следить за возможным появлением вражеских самолетов. Для них было бы детской забавой сбить «Юнкерс». Я не знаю ничего более неприятного для пилота, чем встретиться с ними. «Юнкерсом» управлял молодой фельдфебель, который, прежде чем мы взлетели, спросил меня: