На одном дыхании! - Устинова Татьяна Витальевна - Страница 13

– Мне не нужны ваши деньги!

– Это его деньги, Марина, – успокоила Глафира. – Откуда у меня свои?.. Простите, если я вас… расстроила.

Она пошла было к высоким двустворчатым дверям, перетянутым льняными занавесочками, но остановилась.

– Я никак не могу прийти в себя, – как будто пожаловалась она. – Так что извините меня.

– Не врите, что вы его любили, – посоветовала Марина, – не поверю.

Глафира помолчала.

– Но ведь мы с вами обе верим, что его убили, – вдруг сказала она. – Мы же это точно знаем!

И она ушла, а Марина осталась.

В машине Глафира перевела дух и попросила у Волошина сигарету.

– Куда вас отвезти, Глафира Сергеевна?

Глафира затянулась, выдохнула дым и сказала бесстрашно:

– Отвезите меня к Андрею Прохорову, в Варсонофьевский переулок. Вы знаете?..

Волошин кивнул угрюмо.

Машина вырулила на набережную и покатилась вдоль взъерошенной осенней реки.

– Поразительная женщина, – сказала Глафира задумчиво. – Как Разлогов мог быть на ней женат? Да еще много лет!

– Он ее любил, – мстительно сообщил Волошин. – Так бывает, вы никогда не слышали?

Глафира кивнула, и было непонятно, слышала она или не слышала.

– Только зачем она врет?

– Кто?!

– Марина.

– Бросьте, Глафира Сергеевна. Что за ерунда?

– Марк, – вдруг сказала Глафира, затолкала в пепельницу окурок и, не спрашивая, вытащила у него из пачки еще одну сигарету, – вот скажите, вам нравился Разлогов?

– Нет. То есть я хотел сказать, что…

– Да ладно, Марк! Он никому не нравился. А можно о нем сказать, что он был человек… блестящий?

Волошин молчал.

– Марк?

– Что вы все выдумываете, Глафира Сергеевна! – выговорил он с досадой. – Может, к врачу все-таки, а? Разлогов – блестящий человек!

– Вот именно, – Глафира задумчиво кивнула. – А когда бывшая жена, с которой он много лет прожил, так о нем говорит, значит, она или дура, или врет. Она не дура, значит, врет. Зачем?..

Волошин сбоку посмотрел на нее.

Ты-то врешь все время, говорил его взгляд. Ты врешь, и врала всегда! А Марина… Марина тебе не чета, она человек талантливый и сложный, и Разлогов ее на самом деле любил!.. А любил ли тебя – неизвестно.

Глафира Разлогова, рассматривавшая какие-то журнальные фотографии в свете встречных фар, вдруг вскрикнула так, что машина Волошина вильнула, и сзади сердито загудели.

– Вы что?! С ума сошли?!

– Это же… Разлогов!

– Где?!

– Да вот же!

Трясущейся рукой Глафира зажгла лампочку над лобовым стеклом и стала совать журнал Волошину.

Он отпихивал журнал.

– Но этого не может быть, – она все совала ему журнал. – Этого просто быть не может!

– Глафира Сергеевна, мы сейчас в речку улетим!

Тут она вдруг почти закричала – истеричка чертова.

– Я ничего не понимаю, Марк! – кричала она. – Совсем ничего!

Волошин кое-как приткнул машину возле ворот какого-то банка, включил аварийную сигнализацию и вытащил у нее из рук журнал.

Олесю Светозарову он узнал сразу. Ну и что? Ну Олеся! Мало, что ли, их было на разлоговском мужском веку?..

– Да не тряситесь вы, – велел он вдове сердито.

Конечно, он сочувствовал ей, но не слишком. Подумаешь, какая цаца! Ну увидела разлоговскую барышню в журнале, ну и что? Можно подумать, до этого она никаких таких барышень не видела и не знала об их существовании!

– Я спрошу у Вари, нашей секретарши, что это за материал и откуда он взялся, – продолжал Волошин. Тут он сообразил, перегнул страницы и посмотрел на обложку.

И скривился.

– Впрочем, у Вари можно ни о чем не спрашивать, как я понимаю. Это ваш… почти что личный журнал, если можно так выразиться…

Но вдова все тряслась и показывала на одну из фотографий, где за полуголой девицей угадывался раздраженный Разлогов.

Волошин посмотрел внимательней и ничего не увидел.

– Ну и что?

– Этого не может быть, – выговорила Глафира с усилием и прикрыла глаза. – Этого просто не может быть!

– Чего не может быть, Глафира Сергеевна? – Волошин кинул журнал на щиток, включил «поворотник» и уставился в боковое зеркало.

Лампочка «поворотника» мигала, и физиономия разлоговского заместителя то появлялась, то пропадала. В зеленом мигании он походил на вампира, выискивающего в темноте и холоде очередную жертву.

Подумав про вампира, Глафира вдруг вспомнила, что так и не спросила его о самом главном.

– А зачем вы сегодня приехали ко мне на дачу, Марк?

Он обернулся, лампочка полыхнула, и Глафира подумала совершенно отчетливо: сейчас он меня убьет.

…Варя все еще продолжала усердно печатать, когда в дверь приемной сунулся Вадим. И очень удивился – или сделал вид, что удивился.

– Ты все сидишь?!

Она подняла глаза и улыбнулась – или сделала вид, что улыбнулась.

Он вошел, прикрыл за собой дверь и покрутил головой в разные стороны, выражая изумление.

Варя печатала.

– А что так поздно-то?

Не взглянув, она пожала плечами.

– Не, ну чего сидеть-то?

Она подняла глаза:

– У меня работа срочная. Я ее доделываю.

– Блеск! – оценил Вадим. – Срочная работа у нее, когда шеф все равно кони кинул!

Варя опустила очки на кончик носа и наконец посмотрела на него как на одушевленный предмет – удостоила, рублем подарила.

– А что такое? – спросил он, не собираясь сдаваться, и с размаху опустил себя в кресло для посетителей. – Кинул же, да? А ты все на него ломаешься! Или уже на другого?..

– Вадим, – отчетливым учительским тоном начала Варя, – во-первых, я терпеть не могу таких выражений, ты знаешь! Кони кинул!.. Во-вторых, у меня срочная работа.

– Подумаешь, какое выражение… – протянул Вадим и осмотрелся.

Сидеть в приемной ему нравилось. Здесь было красиво, богато и удобно. Вадим называл это «кучеряво».

Кучеряво жил покойный шеф, ничего не скажешь!.. Тут тебе и ковры, и диваны кожаные, и стены белые, и камин натуральный, и компьютеры разнообразные, и потолок стеклянный, и секретарша красотка, хоть и в очках!

Кофе пахнет днем и ночью – сутками они его пьют, что ли?.. Духами тянет, сигаретным дымком, приятно – Варька, что ли, пошаливает, пока нет никого?..

– А это что? Пальму новую приволокли, что ли? Вроде не было ее!..

– Что?..

– Говорю, дерево у вас новое!

Она опять глянула и опять мельком – занятость свою показывала.

– А это… Разлогов хотел зимний сад на крыше устроить. Пальму просто так привезли, прикинуть.

– На крыше?! – поразился Вадим. – Обалдеть! Во делать нечего, сады на крыше разводить!

– Вадим, ты мне мешаешь.

– Я тебе не мешаю.

Некоторое время она печатала, а он смотрел, как она печатает, и дивился – надо же такому быть, пальцами перебирает, будто на фортепьяно играет, даже не глядит, куда нажимает!

– Варь, а, Варь?..

– М-м?..

– А откуда ты знаешь, куда пальцами тыкнуть?

– М-м?

– Ну ты же не видишь, куда тычешь! А, Варь?

– Вадим, ты мне мешаешь.

Он еще посидел, порассматривал картины на стенах, потом задрал голову и порассматривал стеклянный потолок. Красиво!..

– А вот чего ты мне кофе не предлагаешь? – опять завел он, когда надоело рассматривать. – Вот ты всем всегда предлагаешь, а мне никогда!

– Если хочешь кофе, возьми сам.

Но он не хотел никакого кофе! Он точно знал, что она на месте, и пришел, чтоб за ней «ухаживать».

Ну ухаживать! И что?..

С тех пор как Разлогов перекинулся, Вадим жил очень скучно. У заместителей были свои водители, и Вадима гоняли по мелким поручениям – стой там, иди сюда, подай птичьего молока. Вадим не любил такую работу. Он ее «перерос». Он был «личник» – личный водитель при «теле», то есть при шефе. Тела больше нету, возить нечего, вот его и гоняют, Вадима! По-хорошему, надо место искать, а где его сейчас найдешь, когда сокращения кругом! И все начальники, как один, притихли, словно суслики возле своих норок. Было дело, по три водителя держали, да охраны штат, чтоб круглосуточно дежурили, чтоб в сортир сопровождали, и в баню, и к любимой, а нынче…