По зову сердца - Алексеев Николай Иванович - Страница 38

– Пощадите, братцы! Я свой… – только и успел промолвить он.

Труднее всех пришлось группе, атакующей дом Шульца. Ее вел сам комбриг. Охрана оберста встретила партизан огнем еще в огороде, у гумна, ранив двух впереди идущих.

Дядя Ваня, оставив у гумна для демонстрации огня часть группы, сам с другой частью партизан бросился в обход. Прикрываясь изгородью, они достигли дома и там, уничтожив стрелявших гитлеровцев, с гранатами рванулись в сени, но оттуда раздалась автоматная очередь.

– В окна! – скомандовал комбриг.

Зазвенели стекла, затрещали рамы, и в одно мгновение народные мстители оказались в логове Шульца. Но он успел выскочить в сени и палил оттуда из автомата.

– Хенде хох! – гаркнул Дядя Ваня. – Бросай оружие! Лицом к стенке! – хотя в темноте трудно было увидеть, где именно Шульц. Но тут справа в углу что-то тяжело рухнуло, и оттуда послышался хрип: кто-то кого-то душил за горло. Дядя Ваня догадался, в чем дело, и крикнул в темноту: – Крошка! Не насмерть, он нам живой нужен. Живой!

– Порядок! – отозвался партизан, все еще возившийся с Шульцем.

– Веди в хату! – скомандовал Иван Антонович. Но Шульц, забившись за ларь, ни в какую не хотел вылезать. Тогда Крошка, обладавший богатырской силой, что называется, выдернул Шульца из-за ларя и на руках внес в горницу.

– Сиди, фашистская шкура! – бросил он уже ослабевшее тело фашиста на стул. – А то вот как тяпну по балде – и амба! – провел он перед шульцевским носом здоровенным кулачищем.

Тем временем партизаны быстро обшарили все шкафы и тумбочки и наконец нашли в тайнике переносный, в виде сундучка, стальной сейфик.

– Малькевич! Возьмите! – скомандовал Дядя Ваня. – И все это, – показал на стопу бумаг, – в наволочку и с собой.

Вбежал Трошин и сказал, что на краю деревни кто-то поджег сарай и в соседних гарнизонах уже взлетают ракеты.

– Дай сигнал к отходу! – скомандовал Дядя Ваня и крикнул: – Митя (так звали Крошку), веди Шульца. А вы, ребята, прикройте наш отход.

– Айн момент, – Шульц отстранил поданное Крошкой кожаное пальто, – ви ми растреляйт?

– Не расстрелять, – скрипя зубами, ответил Митя, – а следовало бы тебя повесить на березках за ноги вниз головой, как ты, людоед проклятый, Мишку Копылова растерзал. А ну, одевайся!.. – Он сунул в руки Шульца пальто и толкнул его к двери. – Марш! Марш! – У порога крикнул: – Дядя Ваня! Мы пошли!

– Дядя Ванья? – позеленел Шульц и, вытянувшись в струнку, подошел к Ивану Антоновичу. – Господин партизан! Меня стреляйт нельзя. За оберст будут стреляйт два сто человек. Ферштейн?

– Идите! – крикнул на него Иван Антонович. – А то! – и поднял пистолет. – Фарштейн?

– Я, я, – послушно закивал головой Шульц и покорно пошагал, сопровождаемый Крошкой.

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

Дождь остервенело барабанил по стеклам, по-волчьи завывал ветер в трубе. Генерал-полковнику Моделю, командующему 9-й армией, казалось, что этот собачий холод и проливной дождь, превративший речушки в широкие реки, заодно с красными.

– Тьфу ты, черт! Как противно воет, словно по мертвецу, – нервно поежился генерал. – Тут и без того тошно.

Он бросил на карту карандаш, поднялся с кресла и начал обдумывать, что конкретно предпринять в борьбе с партизанами, которые кроме Слободки навели страх на такой большой гарнизон, как Холм-Жирковский, разгромив его. Кроме того, этой ночью в тылу армии, под самым, что называется, носом двух дивизий, шедших в районы погрузки для отправки под Сталинград, какой-то Дядя Ваня взорвал мосты. И теперь эти дивизии не могут двинуться ни взад ни вперед.

А там, в Сталинграде, погибает, зажатая в кольце советских войск, трехсоттридцатитысячная армия генерала Паулюса. Эта трагедия больно сжимала сердце генерала Моделя, и в ее гибели он чувствовал часть и своей вины: несмотря на строгие приказы сверху, он до сих пор не отправил под Сталинград ни одной дивизии, ни одной части. Конечно, было веское оправдание – начиная с августа, русские своими активными действиями на ржевском и сычевском направлениях связали его и соседа справа генерала Рейнгардта по рукам и ногам. Но все же Модель искренне переживал за своих соотечественников в Сталинграде и в душе проклинал всех, кто виноват в этой трагедии, и больше всего Гитлера, возомнившего себя Наполеоном.

Горя гневом, Модель невидящим взором посмотрел на карту – на резко выгнутую к Ржеву двухцветную дугу, где семнадцать дивизий держали трехсоткилометровый фронт. Он горестно задумался: «А что, если русские ударят под основание этой дуги, Западный фронт – на Сычевку, а навстречу ему – Калининский – на Белый? Это значит, что его, моделевская, армия будет отсечена от основных сил ЦГА?»

– М-да! – промычал он и стал прикидывать, какими располагает резервами. – Маловато… – покачал головой Модель и прочертил линейкой невидимую линию от Сычевки до Белого. – Если здесь прорвут, то главные удары направят на Никитино и Андреевское, и тогда для нашей армии – второй Сталинград!.. – Он вызвал начальника разведки. – Доложите, что замышляют русские против нас и генерала Рейнгардта.

Начальник разведки расстелил поверх оперативной карты свою и начал, водя по ней карандашом:

– Докладываю разведобстановку на сегодня, 6.00. В междуречье Вазузы и Осуги на четырехкилометровом рубеже Гредякино – Васильки русские выдвинули против 95-й дивизии три стрелковых. В лесах Костино – Луковцы сосредоточился кавалерийский корпус, полагаю, 2-й гвардейский генерала Крюкова. Восточнее его – танковый корпус. По всем признакам – это 6-й генерала Гетмана. В урочище, – разведчик водил карандашом по зеленому району с надписью «Селичанский Мох», – большое скопление пехоты. Считаю, что сюда подошел 8-й гвардейский стрелковый корпус генерала Захарова.

– А здесь? – Модель показал линейкой на коричневый овал западнее города Белого.

– Здесь в лесах от Новгородово и почти до Клемятино большое скопление пехоты, конницы и танков.

Командующий его остановил и по телефону вызвал начальника штаба.

Тот не заставил себя долго ждать… Модель приказал начальнику разведки снова все повторить.

– Полагаю, – продолжал тот, – здесь 20-я армия Западного фронта, прикрываясь справа Осугой, будет наносить удар с Гредякино на Белохвостово и там повернет на запад. А с Белого им навстречу двинет ударная группировка Калининского фронта… И в случае успеха русских нам грозит окружение.

– Вы, полковник, правы. Только в том случае, если удар будет наноситься в западном направлении. – Командующий положил линейку по меридиану Луковцы – Триселы. – А представьте себе, что вдруг генерал Конев повернет всю эту группировку на девяносто градусов, на юг? Тогда что? – И сам ответил: – В таком случае стрелковый корпус, а за ним в затылок танковый и конный корпуса нависнут над одной 1-й танковой дивизией. А такой неожиданности, господа, от русских генералов можно ожидать. Воюют они черт знает как – не по науке и не по уставу. – И генерал Модель перевел взгляд на начштаба. – Ваше мнение?

– Я, экселенц, все это предвидел и разработал оба варианта. Но для этого нужны силы. Следовало бы дивизии, предназначенные к отправке под Сталинград, задержать.

– Задержать? – командарм сделал большие глаза. Нависла гнетущая тишина. Раздумывая, он подошел к окну. Дождь немного стих, лишь ветер с той же силой трепал в саду голые деревья. Там, цепко держась на суку, качалась ворона и как назло каркала, словно выкрикивала: «Не отправ-ляй! Не отправ-ляй!»

«Проклятие!» – мысленно выругался генерал и круто повернулся к разведчику.

– Когда ожидается наступление?

– По нашим данным, 26 – 27 ноября.

– Двадцать шестого? – Модель посмотрел на начштаба.

– Так точно, экселенц.

– Что будем делать?

Начальник штаба ответить не успел. Загудел телефон, и услужливый голос доложил, что на проводе сам фельдмаршал Клюге. Разговор его был коротким:

– Фюрер приказал – ни шагу назад! Чего бы ни стоило, а ржевско-вяземский плацдарм удержать. – И дальше, понизив тон, продолжал: – Я просил генерала Рейнгардта подумать, как вам помочь. Для этого я предложил ему подготовить два контрудара. Первый вдоль оси железной дороги – на Белохвостово, второй, для страховки вас, – на Триселы – Подсосонье.