По зову сердца - Алексеев Николай Иванович - Страница 3

– Ладно, дед! Война, – досадливо отмахнулся Николай Кочетов и взглянул на Веру. – Не беспокойтесь!

Солдаты были, что называется, кости да кожа, с землистыми лицами, грязные, измученные, и все же они весело посмеивались над своим незадачливым товарищем.

– Эх, Айтаркин, Айтаркин! – со вздохом произнес Кочетов. – Знай, против кого воюешь. – И обратился к Вере: – Вы не дочка ли нашего комдива? – Но, заметив предупредительный взгляд Веры, все понял и, понизив голос, сказал: – Нет, простите, ошибся. – Потом обернулся к Ермолаю: – Вы идете туда, на восток?

– Туда, – за Ермолая ответила Вера, боясь, что растроганный солдатами старик проговорится.

– Туда нельзя! Там, за болотом, фашисты…

– Фашисты? – переспросил Ермолай и сокрушенно покачал головой. – А вы куда ж путь держите?

Кочетов отвел старика в сторону и рассказал, где находятся сейчас гитлеровцы и куда хотят пробиваться красноармейцы.

– …Вот видишь, дед, какое поганое дело, – с горечью говорил Николай. – Нам на юг, а он, проклятый, все дороги перекрыл. Когда пальнул этот, – Кочетов скосил в сторону Айтаркина глаза, – мы здорово перепугались, думали, что уже и на этой дороге фрицы появились…

– На юг, говоришь? – задумался Ермолай, запустив пальцы в бороду.

Николай с надеждой смотрел на старика.

– Опасно, но можно.

– Можно? – радостно повторил Кочетов и, схватив Ермолая за рукав, потащил к комбату.

Вера пошла за Ермолаем. И каково же было ее удивление, когда она увидела среди военных Аню и Василия. Аня бросилась к Вере.

– Что ты так долго…

– Тише, – обнимая ее, шепнула Вера. – А где рация?

– Там, – качнула головой Аня в сторону густых зарослей.

В этот момент Кочетов докладывал капитану Тарасову о том, что старик может вывести их из окружения. Тарасов усадил Ермолая на разостланный полушубок.

– Рассказывай, дедушка, как? Мы уже пробовали, но везде либо проклятые фашисты, либо непроходимые болота. Фашисты нас все время жмут к Угре, – показал он на извилистую линию реки, – но тогда, наверняка, плен.

– Плен? Нет, командир, есть обход, – и Ермолай показал на юг. – Хотя нам с вами и не по пути, да и они, – кивнул он головой в сторону девушек, – на меня серчать будут, а я вас все же выведу по болотам на Кулезину плешину, так горелый лес называется. А там хоть на все четыре стороны.

– На все четыре стороны? – повторил Тарасов.

Вера видела, как его белесые густые брови сдвинулись, губы, словно от боли, поджались и на скулах заходили желваки.

– Вся беда, старина, в том, – промолвил Тарасов, – что нам надо сегодня же выйти к своим и любой ценой соединиться с ними.

Вера поняла, почему волнуется Тарасов: он не знает, где находится дивизия ее отца. А гитлеровцы, видимо, приняв потрепанный батальон Тарасова по меньшей мере – за полк, по всем правилам боя в лесу все время теснят его на запад. Глядя на Тарасова, в его красные, воспаленные глаза, Вера подумала, что спасение батальона зависит не только от Ермолая, но и от нее. Ведь она может сейчас же связаться с отцом. Кто-кто, но она-то прекрасно знает, где прошлую ночь находился штаб отца: ведь вчера вечером его саперы переправляли через Угру ее и ее товарищей. И, окрыленная надеждою помочь Тарасову, она было бросилась бежать за радиостанцией, но тут же замерла, напряженно думая, как бы помочь этому командиру и в то же время не выдать себя?.. И когда Ермолай, поясняя, как он будет их выводить, сказал: «А там мы свернем на поселок…» – Вера вздрогнула:

– Туда, дедушка, нельзя. Там фрицы.

Обхватив пятерней бороду, старик проворчал:

– Говоришь – фрицы? Загвоздка! – А его глаза явно говорили: – «Ты ж знаешь, где штаб, подскажи».

– Лучше бы, дедушка, им идти по дороге, что из Селища на Богородицкое. Там вчера, когда мы к тебе шли, то в лесу, сразу за Угрой, видимо, какой-то штаб находился. Нас красноармейцы схватили, думали, что мы шпионы какие, да прямо к самому главному командиру.

– Раненый? – перебил ее Тарасов.

– Раненый в ногу, на костылях ходит, – еле сдерживая волнение, пояснила Вера. – Хороший такой. Расспросил нас, кто мы, откуда и куда идем, и, сказав, чтобы мы никому о них не говорили, отпустил.

– Девушка, какая ты умница. Ты же наш спаситель. Ведь это, наверняка, наши. Как тебя, милая, звать-то?

– Настя.

– Спасибо тебе, Настенька, – и Тарасов по-братски обнял Веру, а затем обратился к Ермолаю: – Ну, как, дед, тебе все ясно?

– Ясно, командир, но все же не совсем, – и Ермолай более подробно расспросил Веру о ее пути, который она заучила на память, и более точно установил то место, где вчера мог быть штаб раненого, на костылях командира. – Это место, товарищ капитан, мы называем Кукушкино урочище. Так что найди на своей карте Селище, и уже от него я поведу вас – ни одна фашистская пуля не достанет. Отмечай. – И старик стал называть пункты. Почти уже они на карте добрались до Угры, как на востоке загромыхала канонада. Все замерли. Показался из леса оставшийся с батальоном комиссар полка Милютин. Голова у него перевязана, словно в чалме. Еще не дойдя до Тарасова, он сказал:

– Гитлеровцы начали наступление.

– Начали? – повторил Тарасов и приказал стоявшему рядом командиру строить людей.

По лесу понеслось: «Становись!»

Тарасов упрямо двигал пальцем по карте и, доведя до Кукушкина урочища, огорченно качнул головой.

– Чего? – всполошился Ермолай. За Тарасова ответил Милютин:

– А то, что нас пугают Жары, ведь там фрицы.

– Не горюй, комиссар, я поведу вас через Журавлиное болото. Лесами обойдем супостата… Понял?

Только Милютин раскрыл рот, чтобы отдать команду, как за рекой снова загрохотало. Он с досадой махнул рукой и глухо выругался.

– Командир, – обратился Ермолай к Тарасову, – а вы по ним пальните.

Тарасов, надевая полушубок, с горечью сказал:

– Эх, старина, старина, хотел бы, да не могу. Все за рекой у Кислова оставили. Единственное, – хлопнул Тарасов по автомату и кивнул в сторону бойцов: – А у них – винтовки. Да вот еще, – тряхнул он гранатой, – карманная артиллерия… Ну, дед, веди!

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Устинья оказалась хорошей женщиной. Заботливо, словно мать, отнеслась к Вере и Ане. В разговоры девушек не вмешивалась, и иногда Вере даже казалось, что она действительно принимает их за беженок и ничего не знает об их делах. Но вчера, когда ушел посыльный старосты, передавший приказ обязательно идти рыть окопы, Устинья сказала: «Вы, девки, с вислогубым осторожней. Он настоящий хлыщ!» Из этих слов Вера поняла, что женщине кое-что о них известно.

Часом позже прибежала дочь соседки Лида и предложила Вере и Ане на окопные работы не выходить.

Желая казаться в глазах Лиды простушкой, Вера сказала:

– Нельзя. Ведь приказ! В комендатуру заберут…

– Не бойся, не заберут.

Вера пожала плечами, но, увидев злые глаза Лиды, промямлила:

– С тетей Стешей поговорить надо было бы…

– С тетей Стешей, – передразнила ее Лида и с сердцем выпалила: – Сумрачь несчастная! – Она рванулась было к двери, но у порога остановилась, метнула взгляд на Аню, потом на Веру: – Только попробуйте выйти! Тогда пеняйте на себя!

В словах девушки прозвучала неприкрытая ненависть.

«Что делать? Как избежать обострения с Лидой?» – думала Вера. Но попасть под удар полицаев еще хуже. В тяжелом раздумье прошла бессонная ночь. На рассвете в избу ворвался вислогубый, вытолкнул Веру и Аню на улицу и погнал по поселку в гору, к дому старосты, где уже толпился народ.

С окопных работ они возвратились в сумерки, усталые и разбитые: спину ломило, руки ныли, ладони горели от мозолей. Девушки были рады, что выдержали это тяжелое испытание. Под конец работы Аня было начала сдавать и только с помощью Веры кое-как выполнила норму. Оберфельдфебель, руководивший окопными работами, сквозь зубы прошипел: «Шлехт!» Зато Вере он улыбнулся: «Гут! Зер гут! Корошо!»

Похвала врага была для Веры хуже плевка в лицо. Она была готова ударить лопатой этого долговязого, любезно улыбающегося немца. Но сдержалась, ответила «спасибо». И сейчас, сидя у окна, с гадливостью вспоминала об этом.