Испытание - Алексеев Николай Иванович - Страница 61

«Признаться Луке Лукичу или подождать?» – думал мальчик. Но, вспомнив вчерашнее, решил подождать. Если бы не повар, то пришлось бы ему шагать, как выражался Лука Лукич, «по этапу с березовым кондуктором». От этой мысли Юра поежился и еще грознее прикрикнул на кобылу:

– А ну, кривая, пошла! – и хлестнул ее кнутом.

Кобыла вздрогнула, мотнула хвостом и прибавила ходу. Усталый мальчуган в дремоте закрыл глаза, и сразу ему померещилось то, что он пережил вчера, когда два дюжих красноармейца схватили его за руки и потащили, а он уперся ногами в рыхлый снег, не сдвинулся с места и так сильно заорал, что поднял спавшего повара. Если бы не Лука Лукич, Юру неминуемо отправили бы в Москву, в приемник, где он уже побывал трижды и откуда трижды бежал. Вновь пережив все это в нашедшей на него дремоте, Юра вдруг рванулся с места и пронзительно вскрикнул.

– Шрапнелью тебя, что ли, шарахнуло? – заворчал Лука Лукич. – Смотри, куда занесло-то!.. Эх ты, дырявый черпак!.. Тоже мне «коновожатый»!..

Грозя кнутом и бранясь, подбежал к Юре старик повозочный с передней подводы. Одной рукой он схватил Юрину лошадь за поводья, а другой уперся в ее морду. Понукая и причмокивая губами, он стал пятить кобылу назад.

– Вожжи-то из-под полоза тяни!.. Эх ты, горе мое луково! – в азарте кричал Гребенюк.

– Ты, Лука Лукич, садись-ка сам вперед, а то с мальцом, чего доброго, под огонь попадешь!..

Повар уселся поближе к кухням и крикнул Юре:

– Ну-ка, Рыжик, возьми под себя вожжи, да не спи!..

Юра подтянул вожжи, сел на их концы и стегнул лошаденку. Она снова затряслась рысцой по заснеженной дороге.

Когда они подъезжали к деревне, вдруг невдалеке послышался сильный грохот, как будто ссыпали в гигантское лукошко картошку необычайной величины и она дробно стучала по дну этого лукошка.

– Что это такое, Лука Лукич? – крикнул Юра, но не расслышал ответа. Беспрерывный грохот заглушал его слова.

– Лука Лукич, слышишь? – еще громче закричал Юра, показывая кнутовищем в ту сторону, откуда раздавался грохот.

– Это, Рыжик, «катюша»!..

– «Катюша»?

– Она самая!.. Как «катюши» дадут – так фрицам капут!

Юра повернулся к Луке Лукичу и, приподняв ухо своей меховой шапки, чтобы лучше слышать, снова спросил:

– А вы ее видели?

– Видел! – ответил повар. – А ты смотри вперед, не то опять в сугроб заедешь!..

Юра вдруг встрепенулся. Посреди поля, неподалеку от дороги, стоял Гребенюк и махал ему рукой, показывая, чтобы он остановился. Юра осадил свою лошадь.

– Чего ты, браток? – закричал ему Лука Лукич. – Поехали дальше!..

Но Гребенюк еще энергичнее замахал рукой, а потом снял шапку и перекрестился.

Лука Лукич спрыгнул с саней и, утопая в снегу почти по колено, пошел к Гребенюку.

За ним поплелся и Юра.

– Ты это чего, Фотич? – крикнул повар.

– Смотрите!.. – ответил Гребенюк, показывая рукой вдаль.

Там, где высокий, окруженный рощами холм, казалось, упирается в небо, словно темные букашки, ползли танки, за их дымками катилась широкая лавина лыжников. В лучах раннего солнца сверкали штыки их винтовок.

Гребенюк снова перекрестился.

– Чего это вы все креститесь? – спросил Юра.

– Так сегодня праздник-то какой!.. Ведь пошли вперед наши родимые!.. – Гребенюк прослезился, глядя, как организованно и дружно движутся вперед советские лыжники и танки.

– Ну, дай бог!.. – сказал Лука Лукич.

Юра смотрел до тех пор, пока все танки не скрылись за гребнем возвышенности. «Был бы я сейчас там с лыжниками, – подумал он, – эх, и дал бы я фрицам жару!..» И не в силах больше ждать, когда осуществится наконец то, ради чего он оставил мать и бежал сюда, Юра обратился к повару:

– Лука Лукич, отпустите меня на передовую… Попросите за меня командира…

– Это еще зачем? – Повар пустил густую струю дыма Юре прямо в лицо.

Гребенюк тоже с удивлением посмотрел на Юру.

– Из-под пушек гонять лягушек? – улыбнулся он.

– Не лягушек гонять, а воевать!.. Фашистов бить! – обидчиво ответил Юра.

– Тоже вояка нашелся! От горшка два вершка! – засмеялся Лука Лукич и нахлобучил Юре шапку так, что почти закрыл ему лицо.

Юра поправил шапку, утер нос рукавом и решительно заявил:

– Да, вояка!.. Вот давайте побежим!.. Увидите, я вас обгоню!.. Ну, давайте!..

– Хороший ты паренек, Юра, – Лука Лукич похлопал мальчика по спине. – Надо родителей твоих разыскать да вернуть тебя к ним. Учиться тебе нужно, вот что!.. – Он толкнул Юру в сани и сунул ему в руки вожжи.

В этот день все валилось у Юры из рук. Колол ли он в кухне сухие чурки, чистил ли картошку, он думал только о том, как ему попасть на передовую. Он решил, что сегодня же понесет обед командиру батальона и поговорит с ним, упросит, чтобы послали его в разведку или назначили к пулемету. «Во всех войнах дети всегда помогали, – скажу командиру… Вот и Лука Лукич поет: „Сынишка на позицию ползком патрон принес…“ И учитель в школе рассказывал, как дети участвовали в революции и в гражданской войне… При Советской власти все равны, – сам с собой разговаривал Юра. – Так кто же мне может запретить?.. Вот так поставлю перед комбатом котелки с обедом и доложу: „Товарищ комбат, воспитанник Юрий Железнов…“ Назвав свою фамилию, Юра тут же спохватился. „Нет, свою фамилию никому не скажу!.. Товарищ комбат, воспитанник Юрий Рыжиков желает… то есть Юрий Рыжиков просит разрешения обратиться к вам с просьбой“. Сам себе басом ответил: „Разрешаю!“ – и снова заговорил обычным голосом: „Прошу вас зачислить меня на передовую в ваш батальон разведчиком или возчиком пулемета. А если возчиком нельзя, то просто к пулемету…“

Для того чтобы казаться повыше, Юра сбегал в сарай, набрал там соломы и наложил ее в валенки. Правда, ходить стало неудобно, но зато Юра себя чувствовал высоким и более взрослым.

– Чего ты сегодня копаешься? – закричал на Юру Гребенюк. – Наши части уже три деревни заняли и на Марьинский большак вышли, а ты все еще с подтопками возишься… Смотри, люди уже вперед за войском двинулись, – показал Гребенюк на соседний двор, где обоз уже выезжал из ворот на дорогу.

Но Юра глядел совсем в другую сторону, туда, где все слабее слышались звуки удаляющегося боя. И ему представилось, что там ведет вперед свои войска его отец… И, как ни странно, Юра не ошибался. Именно в той стороне был Железнов.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

С утра 7 декабря Железнов снова поехал на левый фланг дивизии, в полк Карпова.

Карпов был на месте. Он самовольно ушел из госпиталя.

Железнов горячился, бранил его, однако, волнуясь за исход предстоящего боя, который должен был вести его полк, согласился ограничить Карпова в работе и оставить его под надзором полкового врача.

– Эх, Петр Семенович! – со вздохом сказал Железнов, пряча забинтованную руку Карпова под его полушубок и застегивая на нем крючки. – В Азию тебя отправлять надо!.. А меня за такое дело – из дивизии.

Они без адъютантов пошли ходом сообщения на левый фланг полка.

Противник в это время вел себя на редкость тихо. Ни одного выстрела. Казалось, он притаился и высматривает. Настроение у советских бойцов на передовой было приподнятое. Хотя командование ничего не говорило о начавшемся наступлении наших войск (да и ночное сообщение Информбюро было сдержанным), каждый по-своему готовился к скорому наступлению: наблюдатели, вплотную прижавшись к стенкам окопов, зорко смотрели в сторону врага. А позади них скрежетали лопатки: кто выдалбливал в промерзших стенках окопов ступеньки, чтобы в случае необходимости можно было быстрее выскочить на бруствер; кто делал дополнительные ниши для боеприпасов. В землянках, позади окопа, солдаты чинили обмундирование, чистили оружие, подгоняли снаряжение.

Командиры же со своих наблюдательных пунктов просматривали всю местность впереди. Хотя им здесь был уже знаком каждый клочок земли, они теперь на все смотрели по-новому, придавали значение любому намету, сугробу, запорошенному кусту. Еще и еще раз продумывали, как будут действовать во время прорыва.