Испытание - Алексеев Николай Иванович - Страница 55

– Фанатик! – вскипел переводчик.

– Коммунист! – выкрикнул офицер и, схватив Филиппа за грудь, подтянул к себе.

– Я беспартийный… Но рад, что вы меня за коммуниста признали.

– Weg nehmen!..[9] – Офицер толкнул ногою носилки.

Вечером Стропилкина снова вызвали в штаб. За столом сидели тот же белобрысый офицер и переводчик. Офицер встал и жестом руки пригласил Стропилкина сесть.

– Битте, господин Штропилкин!

Найдя для ответа подходящие немецкие слова, Стропилкин вытянулся во фронт:

– Гутен таг, господин капитан.

– Садитесь! – стараясь быть помягче, сказал переводчик. Стропилкин примостился на краешке складной табуретки. – Немецкое командование решило удовлетворить вашу просьбу и направить вас в тыл на строительство.

– Данке, данке!.. – Стропилкин на радостях вскочил и, сразу исчерпав свой запас немецких слов, стал усиленно жестикулировать.

– Однако командование просит вас перед отъездом переговорить с пленным Ивановым. Узнать у него, какие силы держат Акулово, что там у них в тылу.

Глаза Стропилкина растерянно забегали.

– Но это, извините, будет предательство!.. Я шел к вам с другими намерениями… Прошу передать господину капитану, что с точки зрения международных законов…

Все, что говорил пленный, переводилось быстро и точно. Наивная тирада Стропилкина вызвала у белобрысого капитана улыбку. Обхватив руками колено, он раскачивался на табуретке, мысленно потешаясь над наивностью своей жертвы: «Вот идиот! Сдался в плен и думает отдыхать!..»

Он поднялся и похлопал Стропилкина по плечу. Стропилкин вскочил и угодливо улыбнулся.

– Ничего, со временем будет хорошо служить! – усмехнулся капитан и сказал переводчику: – Продолжайте!

В конце концов Стропилкин согласился кое-что узнать.

– Но только, умоляю вас, таких поручений мне больше не давайте, – упрашивал он переводчика, и угодливая улыбка не сходила с его губ. – Поверьте, ведь это похоже на шпионаж…

– Мы это понимаем! Но нас заставляет необходимость. – Переводчик пожал плечами.

Солдаты привели Стропилкина к покосившейся бане. Часовой распахнул дверь и осветил помещение электрическим фонарем.

Пахнуло сыростью и запахом гнилых досок. У полка на соломе лежал закрытый каким-то рваньем человек в солдатской гимнастерке. Из-под лохмотьев высунулась голова в марлевой повязке. Воспаленные глаза человека щурились от света.

Стропилкин шагнул через порог.

– Добрый вечер! – сказал он.

– Что ж тут доброго? – Трошин снова опустил голову на солому. – Ты… кто будешь? – заикаясь, спросил он.

– Я? Воентехник Московской зоны обороны Стропилкин.

– Как сюда попал?

– Так же, как и вы.

– Раненый?

– Контуженый, – соврал Стропилкин.

– Контуженый? Плохо. Проклятая контузия… Эх, если бы я не был контужен… – Филипп хотел еще что-то сказать, но удержался. – Покурить не найдется?

– Есть! – Стропилкин обрадовался, что разговор сразу завязался так непринужденно, торопливо достал портсигар и зажег спичку, пряча огонь в кулаке. – А вы откуда?.. Какой части, товарищ?

Трошин, чуть слышно, заикаясь, ответил:

– Вас, товарищ, я не знаю… Вот настанет утро, поглядим друг на друга и поговорим… А сейчас – спать!.. У меня все тело ломит и голова трещит.

Стропилкин поежился, покряхтел, для видимости немного постонал, потом снова зажег спичку и, сочтя полок более удобным для себя местом, расстелил там солому и улегся.

«Устраивается как дома», – с неприязнью подумал Филипп.

Трошин не мог спать, он все время строил планы побега. Первый план был совсем наивен: постучаться в дверь и, когда часовой ее откроет, ударить его и броситься в ночную тьму. Но от этого пришлось сразу же отказаться: часовой один открывать не будет, вызовет разводящего. Потом в голову пришла другая мысль: выкрасть у Стропилкина спички, поджечь баню и, воспользовавшись суматохой, бежать. Но и это не годилось: во время пожара неминуемо выставят оцепление…

Теперь у него созрел новый план. Вокруг него деревянный пол, но, может быть, там, под полком, где спит этот прибывший, земля?..

Пересиливая боль в теле и головокружение, Филипп перевернулся на живот и, как мог далеко, вытянул руку… Земля!.. Так и есть. Что, если подкопать?.. Но чем?.. Он приподнялся и пополз на четвереньках, ощупывая все вокруг руками и надеясь найти хоть что-нибудь подходящее… Так он обшарил почти всю баню, но ничего не нашел. «Копать руками? – подумал Трошин. – Нет, невозможно…» Он сел, прислонясь спиной к каменке, и задумался.

Опираясь на каменку, Филипп стал подниматься, но камень над топкой вдруг зашатался. Филипп вздрогнул, ему показалось, что часовой услышал шорох. Но за дверью было тихо, только где-то далеко похрустывали по снегу шаги, они то удалялись от двери и замирали вдали, то начинали приближаться. Филипп опустился около топки на колени и стал засовывать злополучный камень на прежнее место, он нащупал там железную перекладину. «Железо?..» – обрадовался он и, словно опасаясь потерять, схватился за железину обеими руками. Потом, найдя способ, как бесшумно высвободить ее, стал потихоньку снимать лежавшие поверх нее камни и осторожно клал их в топку. Сердце стучало. Кровь шумно билась в висках.

Но вот громко заскрипели, приближаясь, чьи-то шаги, и вдалеке раздался звонкий окрик часового «Хальт!». Филипп торопливо пополз обратно к тому месту, где лежал. Громыхнул засов, распахнулась дверь, электрический луч пробежал по Филиппу, потом по Стропилкину. После этого дверь снова закрылась, засов лязгнул по скобе.

– Что такое?.. – забеспокоился Стропилкин. – Товарищ Иванов, ты спишь?

– А? Кто там? – отозвался Трошин и для виду застонал.

– Зачем приходили?

– Разве приходили?.. Должно, смена.

– Ах смена! – Стропилкин успокоился и повернулся на другой бок. – Черт возьми, как холодно! – И, натянув на себя шинель, пробурчал: – Наверно, уже полночь…

Когда наконец все стихло, Филипп опять подполз к каменке, осторожно вытащил освободившуюся от груза камней железку и пополз под полок. Он нащупал там канавку, служившую для стока воды. «Надо копать тут!» – решил он и стал осторожно рыть землю, выбирая ее руками и откладывая подальше от себя. Страшным усилием воли он боролся с налетавшими на него приступами головокружения. Полежит немного на земле, передохнет и копает дальше…

Чем глубже Филипп рыл, тем сильнее сопротивлялась уже успевшая подмерзнуть земля. Страх охватывал его, когда железо звякало о случайный камешек… Он замирал на месте и ждал… Наверху монотонно храпел Стропилкин. Снаружи стучал каблуками прыгавший, чтобы согреться на морозе, часовой.

Прошло, наверное, уже много времени… Вдруг железка, слегка цокнув, провалилась вниз. Филипп опустил руку и осторожно вынул ее из дыры. Оттуда потянуло свежим, морозным воздухом.

Боясь упустить время, Филипп заработал быстрее. Он уже не думал ни об опасности, ни о том, что может проснуться Стропилкин. Казалось, даже боль стала слабее от одной мысли о том, что ему, может быть, удастся вырваться на волю.

Вновь заскрипели шаги, послышался окрик часового, лязгнула открывшаяся и снова захлопнувшаяся дверь. Филиппу пришлось в одно мгновение завалить дыру землей, броситься на солому и закрыться лохмотьями…

Прошла и эта смена… А там наверху все так же беззаботно сопел Стропилкин. И Филипп снова пополз под полок и вновь стал упорно ковырять смерзшуюся землю. Пальцы коченели от холодного железа, сидевшие в спине осколки мучительно резали, но Филипп копал и копал, пока дыра не стала в ширину его груди.

Филипп на мгновение задумался: как ему быть со Стропилкиным? То, что Стропилкин так безмятежно спит, не боится, не беспокоится за свою судьбу, внушало Филиппу подозрение. «А может быть, он просто напугался войны и думает, что в плену ему удастся спасти свою шкуру?.. – рассуждал Филипп. – Не порешить ли его этой железякой, и дело с концом?.. Нет, вдруг поднимется крик, возня, и тогда все пропало… Что же делать? Что же делать?.. Все-таки предложу ему бежать! Не может же он от этого отказаться!..» И Филипп выбрался из-под полка и затормошил Стропилкина.