Испытание - Алексеев Николай Иванович - Страница 46

– Такой и картошку сопрет, не погнушается!.. Теперь картошка в цене!..

– Да что вы на мальчонку напали?! – прикрикнул на тетку запасник и спросил у Юры: – Куда едешь?

Юра хотел честно признаться, что едет на фронт, но побоялся. В дороге он уже не раз слышал, что таких ребят ловят и снова отправляют к родителям.

– Папу ищу… – соврал он. – Вот уж пятый месяц о нем ничего неизвестно…

– Так папа-то, наверное, на фронте?

– Ага… – кивнул головой Юра, а сам все продолжал рыться в карманах, выворачивал их и, наконец, жалобно взглянув на проводника, сказал: – Наверное, потерял… А может, там, на полке, оставил…

– Идем-ка со мной! – цепко схватил его за руку проводник. – Знаем мы вас!.. Таких каждый день в милицию пачками сдаем… – Он потащил парня в конец вагона и там посадил его рядом с собой на лавку.

Юра сгорал от стыда.

Каждый проходивший мимо считал своим долгом пристыдить его:

«Поймали! И поделом!» – говорили одни.

«Стыдно!.. Очень стыдно!..» – изрекали другие.

«Любишь кататься, люби и саночки возить!» – посмеивались третьи.

Только один подвыпивший старичок иначе отнесся к задержанному.

– Ты, малец, не горюй!.. Самое главное – не теряй духу!.. Вот поезд остановился, и ты, кузька-макузька, раз-два – и лататы! Что думаешь, он за тобой побежит? Не побежит! У него и без тебя хлопот полон рот. Ей-богу, не побежит!..

– Стар, а ума нистолечки нет! – перебила его старушка, видимо, жена. – Чему учишь? Для порядку надыть его задержать, родителей выписать. Батько-то есть?

– Нет, – чуть слышно сказал Юра.

– Сирота? – не отставала старушка.

– Нет, – пробурчал Юра.

– Отец, что ли, бросил и сбежал?

Дальше врать Юра уже не мог.

– Папа полковник… воюет, – сказал он, надеясь, что липкая старуха теперь от него отстанет. Но та все не унималась:

– Отец воюет, а ты к тете в мешок?

– Я в мешок не лазил! – поднял голову Юра. – Я к папе на фронт еду, воевать!..

Эти слова произвели на всех магическое действие. Пассажиры сразу прониклись к Юре симпатией.

– Батюшки, такое дите – и воевать!.. – ахнула тетка, та, что заподозрила Юру в воровстве.

– Вот, мать моя, не разобралась, кузька-макузька, мальца ни за что ни про что опозорила!..

Поезд замедлил ход, просвистел паровоз, зашипели тормоза, звонко цокнули, столкнувшись друг с другом, буфера, и поезд остановился. Проводник вывел Юру на платформу.

Вечерело. Мокрые снежинки садились на лицо, таяли и щекотали щеки.

– Аким Спиридонович! Мальчонку задержал! Безбилетный. На фронт едет, – рапортовал проводник начальнику поезда.

Начальник полез в свою сумку, достал телеграмму и прочел вслух: «волосы светлые». Он снял с Юриной головы шапку и пробурчал:

– Ишь, грязный какой, сам леший не разберет, ты светлый или темный.

– Темный! – Юра хотел добавить: «честное пионерское», но сдержался. – Правда, совсем темный!

– «Правда»! – передразнил его начальник, упорно вглядываясь в лукавые глаза. Юра не выдержал этого настойчивого взгляда и опустил глаза. – Постой, постой!.. Не жмурься! Открой глаза-то! Слышишь, что я тебе говорю, открой! – Тот открыл правый глаз, а левый прищурил. – Другой открой! – Юра открыл левый глаз и прищурил правый.

– Так и есть – разноглазый! Точно по телеграмме… Юрой звать?.. Железнов, Юрий?..

– Железнов… – чуть слышно сказал Юра и всхлипнул. Он понял, что врать уже бесполезно.

– Ну, пошли! – Крепко держа Юру за руку, начальник поезда повел его за собой. Вдруг его остановил какой-то высокий, широкоплечий мужчина; он стал жаловаться, что проводник не посадил его в вагон, и совал в руки начальнику поезда свои документы.

Юра оглянулся по сторонам, выдернул свою руку, пригнулся и бросился под вагон. Тут же позади него раздались крики: «Держи! Держи!» Свисток… Но Юра уже перебежал низкую платформу, нырнул под другой вагон, потом под третий и вскочил на подножку тормозной площадки вагона. Это был воинский эшелон, который медленно двигался в направлении Москвы.

Часовой свирепо взглянул на Юру, тот испугался, соскочил и упал на колени прямо в лужу.

Отплевывая грязь, Юра с трудом поднялся. Сзади кто-то подбежал к нему и, тяжело дыша, спросил:

– Ну как? Цел?

Юра обернулся. Около него стоял боец с винтовкой.

– Бок болит, – поморщился Юра.

– Бок, говоришь? – Боец наклонился над Юрой и стал его ощупывать. От него терпко пахло махоркой, будто его бороденка, усы и шапка были насквозь пропитаны махорочным дымом. – Сам до дому дойдешь? А то мне с поста отлучиться нельзя.

– У меня нету дома, – тихо сказал Юра.

– Нету дома? – удивленно повторил постовой. – А чего ж ты здесь делаешь? И зачем в эшелон на ходу вскакивал?

И Юра снова, как и в поезде, сказал неправду:

– Папу ищу. Военный он… В первый же день попал на фронт, и с того дня ничего неизвестно. Вот и еду в Москву к сестре. Может, она знает, где папа.

– Эх, глупыш, глупыш! – боец похлопал Юру по плечу. – Да где же ты его в такой заварухе сыщешь? – И подумал о своих оставшихся дома пятерых ребятах. Он обнял Юру за плечи и повел к своему посту – к платформам. – Как тебя звать-то?

– Юра.

– А фамилия?

– Фамилия?.. – повторил Юра. И назвал первую пришедшую ему в голову фамилию одного из товарищей по школе: – Рыжиков.

– А моя – Гребенюк. Вот и познакомились!

От душевной теплоты, которую проявил к нему этот чужой человек, Юре стало стыдно за свое вранье. И он торопливо рассказал Гребенюку, как к нему в вагоне отнеслись пассажиры и как его высадили. От обиды за себя и от пережитых волнений Юра вдруг заплакал. Гребенюк еще крепче прижал его к себе.

– Ты чего, сынок, о папе горюешь? – спросил он. – Найдем твоего папу!.. – Они прошли вдоль платформы к товарным вагонам, и Гребенюк постучал в дверь одного из них.

– Это ты, Фотич? – послышалось из-за двери.

– Я! – отозвался Гребенюк. И большая дверь поползла вправо. – На, прими паренька!

ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ

Несмотря на ранний час, аэродром в это дождливое утро жил боевой жизнью: самолеты шли на старт; взад и вперед мчались бензозаправщики, разбрызгивая лужи.

Промокшие под дождем, Аня и Тамара стояли на посадочной площадке, ожидая «девятку». Сквозь пелену дождя они разглядели идущие на посадку У-2. Аня вздернула кверху белый флажок.

– Вера! – радостно вскрикнула Тамара и побежала к приземлившемуся самолету.

Не успел еще самолет остановиться, как она вскочила на крыло и, уцепившись за борт, стала размахивать письмом.

– От кого? От Стропилкина? – спросила Вера, стараясь перекричать гул мотора.

– Нет! – Тамара замотала головой.

– От кого же? – Вера нагнулась и выхватила у нее письмо. Она узнала руку отца. – Папа!.. Папа пишет!.. – Сдернув зубами перчатку с правой руки, Вера оторвала край размокшего конверта и, не вылезая из самолета, стала читать.

Ее глаза бегали по строчкам расползающихся от капель дождя фиолетовых букв. «Он был здесь! – думала она. – Сегодня идет в бой!.. Наверное, уже в бою!.. Так и не увиделись…» Из ее глаз потекли слезы.

Тамара, нагнувшись через борт, рукой дотронулась до мокрого лица подруги.

– Ну, чего?.. Чего разнюнилась? – Она подхватила Веру под мышки и потянула вверх. – Вылезай!.. Пойдем скорее в палатку… Там еще что-то есть!.. Отец подарок тебе оставил, большую коробку. Наверно, с конфетами.

– Тамара, милая, я так рада!.. – Вера высвободилась из ее объятий.

– Так радуйся! А ты плачешь… – Тамара встряхнула Веру за плечи. – Эх ты, товарищ летчик!

Вера сунула письмо в карман и соскочила с самолета.

– Где же ты вчера застряла? – спросила Тамара. – Чего только о тебе не передумали! Командир даже фронт запрашивал.

– Армия документы задержала. А вечером начался такой ливень, что никак нельзя было вылететь. Только сегодня на рассвете еле-еле поднялась.

– Здорово болтало?