Власть женщины - Брэдфорд Барбара Тейлор - Страница 56

– Как ты думаешь, папа разрешит, чтобы у меня была собака?

– Если он разрешит, я подарю вам маленьких щенков. Белых карликовых пуделей.

– А это какие собаки?

– Такие смешные, с длинными носиками. Как Чамми и Бижу у Ленор.

– Мне такие имена не нравятся. Я назову своего щенка Ангелом, – решительно заявил мальчик. – А мамочка сделает ему крылья.

Губы Стиви улыбались, но в сердце была щемящая боль. Она ничего не ответила. Не смогла найти слова.

Когда малыши ушли вместе с Агнес в детскую, Стиви встала и подложила в камин дров. Несмотря на середину мая, в воздухе еще ощущалась сырость, и Стиви дрожала от холода.

Через несколько минут в столовую вошел Найгел, в его руках был поднос с чаем.

– Мел спрашивает, приготовить тебе чай?

– Нет, спасибо. За последнее время я выпила столько чая, что им можно наполнить бассейн.

Стиви села на диван лицом к Найгелу. Она с болью смотрела на него – в последнее время от сына осталась только бледная безжизненная тень. После смерти Тамары прошло уже полтора месяца, но Стиви видела, что время не принесло Найгелу облегчения. Его горе так же свежо, но силы на исходе.

– Ты неважно выглядишь, Найгел.

Стиви начала разговор издалека, надеясь, что ей удастся естественно подвести его к нужной теме.

– Чувствую я себя намного хуже, чем выгляжу. – Найгел посмотрел ей в глаза и неожиданно спросил сдавленным голосом: – Как ты справлялась с этим, когда умер отец?

– Даже не знаю, что сказать, Найгел. Мне удавалось где-то брать силы. Но было очень тяжело. Невыносимо тяжело. Но у меня был ты и близнецы, мне помогали Блер и Дерек. И я знала, что должна жить дальше, жить с вами и для вас. Когда я вспоминаю о том периоде, я не понимаю, как мне удалось справиться со своим горем. Долгое время я словно и не жила, а функционировала. Выполняла свои обязанности, как запрограммированный робот.

Найгел понимающе кивнул.

– Понимаю, о чем ты…

Он помолчал, на лице появилась гримаса боли.

– Я так сильно любил ее, мама. – Его голос прервался, но он справился с собой и продолжил: – Тамара была необыкновенной, единственной. Она была нежной и смешливой, изысканной и выносливой, сильной и одновременно хрупкой. В ней было все хорошее, о чем можно мечтать.

– Да, мы все любили ее и восхищались ею.

– Я слышал, что ты говорила детям о ней. Спасибо тебе за это.

– Я не знала, что им сказать. Они не должны жить с болью в душе. Нужно как-то смягчить их потерю.

Стиви тяжело вздохнула.

– Дети не понимают, что такое смерть. Они иногда задают такие жестокие вопросы.

Как она могла помочь сыну? Такое горе – это тяжелая ноша, которую нельзя разделить ни с кем. Все они жалели о смерти Тамары, но рана Найгела намного глубже: он потерял свою половину, и его разорванная пополам душа будет долго кровоточить. Она должна найти способ облегчить его страдания, успокоить его.

Стиви осторожно сказала:

– Знаешь, Найгел, время – лучший врач. Тебе постепенно будет становиться легче. Я понимаю, что сейчас это для тебя пустые слова.

Он молча смотрел на Стиви.

– Я тоже не верю в слова. Но это правда. Но лучше всего мне помогла работа. Когда твой дедушка Брюс разрешил мне работать в «Джардин», вся моя жизнь изменилась. Изменилась к лучшему. Работа освободила мое сознание от всепоглощающей боли и тоски.

Не раздумывая и не взвешивая последствий, Стиви сказала от всего сердца:

– Это именно то, в чем ты нуждаешься, Найгел. Тебе нужна работа. Ты не можешь целыми днями в тоске ходить по этой квартире или вести пустые разговоры с друзьями в кафе. Я думаю, тебе нужно вернуться на работу в «Джардин». И сделать это не откладывая, завтра же.

Найгел так удивился, что некоторое время не мог поверить, что правильно расслышал слова матери. Он нахмурился, и Стиви отметила, как он похож на Арно.

Поскольку пораженный Найгел продолжал молчать, она добавила:

– Тебе нужно что-нибудь, чтобы отвлечься, Найгел. В свое время именно работа не дала мне замкнуться в своем горе. Позволила отвлечься от потери. Работа поможет тебе. Послушай меня. Возвращайся завтра в «Джардин», Найгел.

– Ты предлагаешь мне мою прежнюю работу, мама? – удивленно и одновременно недоверчиво спросил Найгел.

– Конечно, именно об этом я и говорю.

– И ты делаешь это после всего, что произошло между нами?

– Конечно, Найгел. Я уволила тебя за нарушение субординации, а не за то, что ты не справлялся со своей работой. Ты работал прекрасно, здесь двух мнений быть не может. И я всегда это говорила. Не забывай, что «Джардин» принадлежит тебе. Когда через несколько лет я оставлю работу, ты будешь руководить «Джардин» по обе стороны Атлантики. Я просто хотела бы, чтобы до того, как я уйду, ты накопил побольше опыта.

– Я совершенно растерян, честное слово, – пробормотал Найгел, глядя на Стиви. – Мало кто из людей мог бы поступить так: взять меня обратно в фирму после нашего конфликта.

– Но я не «люди», Найгел, я твоя мать. Ты мой старший сын, мой первенец, и я люблю тебя. И буду любить, что бы ни произошло между нами. Даже во время нашего конфликта я не переставала любить тебя и переживать за тебя.

– Но многие затаили бы обиду на твоем месте.

– Наверное, ты прав. Но это не в моем характере. Обида, месть – оружие слабых и недалеких. Когда-то твоя бабушка Алфреда постоянно обижалась на меня. Иногда мне кажется, что она посеяла семена недовольства и ненависти ко мне в твоей душе, когда ты был еще подростком.

Найгел задумался и закрыл глаза. Наконец он сказал:

– Знаешь, ты права, она была ужасной женщиной. Но я не понимал этого тогда. Она много говорила о тебе. И ее рассказы и обвинения действовали на меня.

– Обвинения? В чем же, интересно, она могла меня обвинять?

– Она говорила, что папа умер по твоей вине.

Стиви была поражена. Уж этого она никак не ожидала.

– Не может быть! Это очевидная ложь. Твой отец умер от перитонита. Его оперировал некомпетентный врач, которого, кстати, выбрала сама Алфреда. Он был сыном ее подруги.

– Этого я не знал.

– А в чем еще она обвиняла меня?

– Она говорила, что ты безнравственная женщина. Осуждала тебя за то, что ты забеременела.

– Ну этому я не удивляюсь. – Стиви посмотрела сыну в глаза и прямо спросила: – И она убила твою любовь ко мне?

– Нет, но она разрушила мою веру в тебя. Она заставила меня поверить, что ты хочешь отнять у меня фирму. Она всегда говорила, что ты выставишь меня из «Джардин», чтобы быть единственной хозяйкой фирмы.

– И ты поверил?

– Я был тогда еще ребенком.

– Я знаю. И очень впечатлительным ребенком. Знаешь, Найгел, я редко говорю о людях плохо, но Алфреда была очень злой женщиной.

– Господи, мама, как жаль, что мы заговорили обо всем этом только сейчас.

– Я знаю. И я хочу, чтобы ты помнил, что моя любовь к тебе никогда не исчезнет и не ослабнет. Ты же сам отец, ты любишь своих детей, ты растишь их, ты веришь в них. Разве кто-нибудь может лишить тебя этого.

– Я понимаю, мамочка…

Стиви улыбнулась. Это была ее первая счастливая улыбка за много недель.

– Что? – спросил Найгел, снова озабоченно хмурясь.

– Ты, наверное, сам не заметил, но сейчас ты назвал меня так же ласково, как в детстве.

Найгел молчал. Неожиданно он потянулся к Стиви, обнял ее и прижался к ней, как ребенок.

– Ты сможешь простить меня? – тихо спросил он.

– Я давно все простила, Найгел.

– Как я могу отблагодарить тебя, мамочка?

– Возвращайся завтра в «Джардин».

– Мне стыдно смотреть тебе в глаза. Я хочу сделать что-нибудь для тебя.

– Хорошо работай. Люби своих детей и заботься о них. Люби братьев и сестру, Дерека, Блер и Брюса. Оставайся сильным, Найгел. Будь таким, каким ты можешь быть.

– Я постараюсь. Нет, я буду. Я буду.

Стиви улыбнулась сыну и погладила его по щеке.

– Любовь – это самое важное в нашей жизни. Я имею в виду не только любовь между мужчиной и женщиной. Все отношения в мире пронизаны любовью. Это самое сильное лекарство.