Богохульство - Престон Дуглас - Страница 7

Тремястами футами ниже, в основании одной из скал темнела врезанная в песчаник массивная металлическая дверь. Единственная дорога – Дагвей – уходила вверх, извиваясь, словно змея по древесному стволу.

«Сессна» сильнее наклонила нос. Песчаную поверхность столовой горы испещряли овраги, долины и покрытые булыжниками пустыри. Кое-где рос можжевельник, одинокие чахлые кедры, тут и там зеленели островки полыни и других неброских трав.

Наконец «сессна» приземлилась и помчалась к постройке, сооруженной из гофрированного железа. За ней, поблескивая на солнце, высилось несколько ангаров. Самолет остановился. Летчик открыл дверь. Форд, держа в руке лишь портфель, сошел на теплую бетонированную площадку. Его никто не встречал.

Летчик взмахнул на прощание рукой, вернулся в кабину, и спустя минуту самолетик уже снова был в воздухе – блестящая металлическая птица на фоне небесной синевы.

Как только «сессна» исчезла из вида, Форд неторопливым шагом направился к постройке. На двери висела табличка с надписью, выведенной вручную буквами в стиле Дикого Запада:

«Стоять!

Сунешься, пристрелю. Я к тебе обращаюсь, кореш!

Г. Хазелиус, начальник».

Форд тронул вывеску пальцем, и она со скрипом закачалась. Вторая табличка висела на столбике сбоку и предупреждала о том же, однако сухим официальным языком. По округе гулял ветер, закручивая в спирали желтую пыль.

Дверь оказалась заперта. Форд отошел на несколько шагов назад, чувствуя себя так, будто его занесло в «Хороший, плохой, злой».

Скрип вывески и свист ветра пробудили в его памяти воспоминание о тех минутах, когда, возвращаясь из школы, он доставал висевший на шее ключ и открывал дверь большого вашингтонского дома, где его никто не ждал. Мать всю жизнь занималась общественными делами и сбором средств, а отец посвящал всего себя политике.

Рев подъезжающего автомобиля заставил его вернуться в настоящее. Джип «вранглер» скрылся за постройкой, выехал на бетонированную площадку, жалобно взвыв, резко повернул и остановился прямо перед Фордом. Из кабины выпрыгнул человек с широкой улыбкой на лице. Грегори Норт Хазелиус. Он выглядел так же, как на снимке в досье. От него так и веяло бодростью.

– Yа’ аt’ ееh shi еi, Грегори! – воскликнул Хазелиус, пожимая Форду руку.

– Yа’ аt’ ееh, – ответил Форд. – Неужели вы выучили навахо?

– Всего несколько слов. С помощью одного своего бывшего студента. Добро пожаловать!

Направляясь сюда, Форд бегло ознакомился с досье Хазелиуса. По непроверенным данным, гений-физик говорил на двенадцати языках, в том числе на персидском, на двух диалектах китайского и на суахили. О навахо в документах не упоминалось.

Высокий, ростом шесть футов четыре дюйма, Форд привык смотреть на собеседников сверху вниз. С малорослым Хазелиусом ему приходилось наклонять голову больше обычного. На физике были тщательно выглаженные брюки защитного цвета, светлая шелковая рубашка и индейские мокасины. Его ярко-голубые глаза смотрелись как два синих мозаичных стеклышка, подсвеченных изнутри. Орлиный нос переходил в высокий гладкий лоб, волнистые каштановые волосы были аккуратно причесаны. Оставалось теряться в догадках: как в таком небольшом человечке умещается столько энергии?

– Не ожидал, что за мной приедет сам великий изобретатель.

Хазелиус засмеялся:

– Мы тут все выполняем по несколько ролей. Я, например, по совместительству порой работаю шофером. Милости прошу в машину.

Форд, нагнув голову, сел на переднее пассажирское сиденье. Хазелиус вспрыгнул за руль с легкостью птахи.

– Когда мы начинали работать с «Изабеллой», я решил: обойдемся без обслуживающего персонала. Посторонние нам только помешали бы. И потом, – добавил он, глядя на Форда с веселой улыбкой, – мне не терпелось скорее познакомиться с тобой. Ты наш Иона.

– Иона?

– Нас было двенадцать. Теперь стало тринадцать. Из-за тебя, не исключено, нам придется кого-нибудь выставить вон.

– Вы что, настолько суеверные?

Хазелиус вновь рассмеялся:

– Не то слово! Я, например, шагу ступить не могу, если со мной нет моего талисмана – заячьей лапки. – Он достал из кармана старую облезлую лапу жуткого вида. – Подарок от отца. Мне тогда было всего шесть лет.

– Очень мило.

Хазелиус нажал на педаль газа, и джип рванул вперед. Форда вдавило в спинку сиденья. Машина пронеслась по бетонированной площадке и вырулила на новенькую асфальтовую дорогу, что петляла между кустами можжевельника.

– Тут как в летнем лагере, Уайман. Чем только не приходится заниматься. Кашеварим, чистим, водим машину. Ну и все остальное. Наш специалист по теории струн готовит такую вырезку гриль, что просто пальчики оближешь. А психолог устроил замечательный винный погреб. Да у нас все очень разносторонне одаренные.

Джип повернул так резко, что взвыли шины. Форд едва успел схватиться за ручку.

– Страшно?

– Нет, нисколько. Наоборот: клюю носом. Как приедем, пожалуйста, разбуди меня.

Хазелиус засмеялся:

– Обожаю эту пустынную дорогу. Ни одного копа, и обзор на несколько миль вокруг. А ты, Уайман? Ты можешь похвастать какими-нибудь талантами?

– Я за милую душу поработаю посудомойкой.

– Отлично!

– Могу нарубить дров.

– Тоже хорошо!

Хазелиус мчал на всех парусах, прямо посередине дороги.

– Прости, что не приехал раньше. Мы запускали «Изабеллу». Хочешь, устрою для тебя маленькую экскурсию?

– Конечно.

Джип на полной скорости полетел в гору.

– Накай-Рок, – сказал Хазелиус, указывая на каменистую возвышенность, которую Форд видел с воздуха. – Старая фактория названа по имени холма. Мы и нашу деревню зовем Накай. Кстати, все хочу узнать, что это значит.

– Так на языке навахо называют мексиканцев.

– Спасибо. Ужасно рад, что ты так быстро приехал. С местными нам никак не сговориться. Локвуд отзывается о тебе лестно.

Лента асфальта бежала вниз, петлей огибая заросшую тополями долину. Вокруг краснели каменистые холмы. Сбоку, вдоль дорожного изгиба, под сенью деревьев красовалась дюжина построек из кирпича, стилизованного под необожженный. Перед каждой зеленела небольшая лужайка, окруженная беленой оградой. Внутри петли, выделяясь на фоне холмов ярко-зеленым пятном, располагалась спортивная площадка. В противоположном конце долины возвышался, точно главный судья, огромный валун.

– В общем и целом мы планируем построить здесь дома для двухсот семей, – сообщил Хазелиус. – Нечто вроде городка для работающих на объекте ученых, их семей и обслуживающего персонала.

Джип промчался мимо домов и круто свернул.

– Теннисный корт, – сказал Хазелиус, указывая налево. – Конюшня, а в ней три лошади.

Они подъехали к живописному строению, сооруженному из бревен и необожженного кирпича. Его притеняли могучие тополя.

– А это и есть фактория, переоборудованная под столовую, кухню, буфет, и прочее и прочее. Тут можно поиграть в пул, в пинг-понг, настольный футбол, посмотреть кино, посидеть в библиотеке.

– Зачем на такой высоте фактория?

– Пока навахо не выгнали шахтеры, они пасли на этой горе овец. А здесь обменивали сотканные из шерсти ковры на продукты и всякую всячину. Ковры из Накай-Рок, может, не так известны, как, скажем, из Ту-Грей-Хиллс, но по качеству ничуть им не уступают. Здешние, пожалуй, даже лучше. – Хазелиус повернулся к Форду. – Ты где проводил исследования?

– В городе Рама, штат Нью-Мексико. – «Там я пробыл всего одно лето, когда еще был студентом», – добавил Форд про себя, но вслух этого не сказал.

– Рама, – повторил Хазелиус. – Не там ли антрополог Клайд Клакхон добывал материалы для своей знаменитой книги «Черная магия навахо»?

Глубина познаний Хазелиуса поражала Форда.

– Да, там.

– Ты бегло говоришь на навахо? – спросил Хазелиус.

– Нет. С моей «беглостью» дважды два попасть впросак. Навахо – один из самых сложных языков в мире.