Суматоха - Хендрикс Лиза - Страница 35

– Минутку. – Он вытянул руку с пультом. – Сейчас мы все исправим.

Песня оборвалась на середине фразы, и он швырнул пульт на стул рядом с дверью.

– Джеймс мог бы гордиться, – ответила Рейн.

Они стояли, дожидаясь начала мелодии, и когда вступили саксофоны, Мейсон протянул к ней руки.

– Пожалуйста, Рейн… Ты не подаришь мне этот танец? – «Пожалуйста» звучало совсем не так, как его произнесли бы в воспитанном обществе или в буржуазных домах штата Миннесота, и Рейн почувствовала истинный смысл простого слова, почувствовала собственную тоску, ощутив, как ее легкие мигом лишились воздуха.

Рейн отдала себя в руки Мейсона, словно там и было ее законное место, словно абсолютно нормально и естественно танцевать среди ночи в не застегнутом до конца платье. Не имело значения, хорошо это или плохо, важно или нет, умно или глупо, она все равно не могла бы заставить себя поступить иначе. Она подчинялась желанию, а оно требовало от нее именно этого.

Мейсон вел ее под музыку через террасу, и она закрыла глаза, чувствуя его тело, которое руководило ею. Больше ей ничего не требуется. Они могли оторваться от земли, кружиться в ночном небе, она согласна забыть обо всем, кроме Мейсона и волшебной мелодии.

Рейн казалось, что она сейчас умрет, когда последняя нота повисла в воздухе.

– Нет, – разочарованно выдохнула она.

Мейсон понял. Он тоже не хотел, чтобы все закончилось, и едва Рейн уткнулась лбом ему в грудь, прижал ее к себе. Руки по собственной воле начали гладить нежную спину, пока не нащупали язычок расстегнутой, молнии.

Желание оглушило, словно удар, выбило дыхание. Давно мучившие его сексуальные фантазии, которые он тщательно загонял поглубже, стали такими же реальными, как и прижимавшаяся к нему женщина. Пальцы скользнули по открытой спине к язычку молнии. Он мог потянуть его вверх, как истинный джентльмен, или вниз, как ему хотелось на самом деле, но вниз означало опасность, ночь, продолжение танца.

– Рейн?

Она на секунду подняла глаза, и Мейсон увидел в них удивление, лунный свет и желание.

Потом он целовал ее. Вопросов больше не было, только ответы губ и тел, только подтверждение того, что он пытался целый вечер отрицать. Всю неделю. Он хотел ее. Голую в постели. Сейчас.

Но лучше пока не трогать молнию. Еще нет. Убрать руки от такого искушения. Лучше прикасаться к Рейн через шелк, чтобы ощутить все изгибы ее тела, все округлости и впадины. Мейсон растягивал удовольствие, зная, что может вернуться к той застежке в любой момент.

Как приятно скользит под его пальцами шелк, какая невероятная комбинация мягкости и твердости, которая может быть только на женских бедрах, какие…

О Господи.

Руки быстро вернулись к груди. Лифчика тоже нет, пальцы ощутили только затвердевшие соски, прикрытые лишь тонким слоем шелка. Мейсон не смог устоять, нагнулся к одному пику, сжал его губами, и хотя знал ответ, все равно спросил:

– У тебя есть что-нибудь под платьем? – Рейн покачала головой:

– Я очень спешила.

Очень спешила к нему. Это признание стало разрешением для обоих, их руки были уже повсюду. Он с такой быстротой стянул с нее платье, что искры потрескивали между кожей и тканью, а она лихорадочно расстегивала золотые пуговицы на его рубашке.

Мейсон помог ей, потом сбросил пиджак, спустил подтяжки, Рейн сама выдернула рубашку из брюк, пуговицы золотыми колокольчиками посыпались на пол, когда она сдирала с него мешающую ей преграду.

– Манжеты, – выдохнул он.

Рейн положила ладони ему на грудь, и от их жара он воспламенился еще сильнее. Желание, которое сжигало ее изнутри, требовало ответа: так ли он чувствует себя, как она, так ли она действует на него, как он на нее? Рейн выяснила эго, погладив Мейсона по груди и плечам и обнаружив, что он весь дрожит под ее руками.

Потом она проверила снова, уже медленно, ртом. Ведомая его реакцией, она продолжала целовать покрытую волосами грудь, пока не замерла на монетке плоского соска. С изящной задумчивостью обвела языком контуры одного. Мейсон застонал. Через секунду перебралась к другому. У Мейсона вырвался утробный стон.

Тем временем его руки двигались по телу Рейн, проверяя каждый изгиб, пытаясь отвлечь, но та была настроена решительно, и ему пришлось наконец прижать ее к себе. Теперь она не могла дразнить его, не могла лишить остатков самообладания. Язычок молнии жег ему руку. Всею одно движение.

Не сейчас.

Он поцеловал ее, сосредоточившись на чувствительном соске, потом, желая помучить себя, отодвинул шелк на несколько дюймов и ощутил восхитительную агонию ее сосков, уткнувшихся ему в грудь.

Это уже слишком, он не выдержит. Мейсон отстранился и тут же услышал тихий разочарованный стон.

– Нет, все в порядке, я только отложил кое-что на потом. Не двигайся.

Мейсон встал у нее за спиной, его губы заскользили по ее плечам, дыхание шевелило волоски на шее, поцелуи следовали за поцелуями. Рейн едва сдерживалась, чтобы не повернуться к нему лицом, даже впилась ногтями в ладони.

Мейсон расстегивал молнию по миллиметрам, наслаждаясь каждой секундой. У нее красивая спина, мускулистая от плавания и физической работы, но с неповторимым женским изгибом, последние восемь дюймов которого заставили кровь толчками биться в паху.

Задержав дыхание, он спустился ниже, платье не мешало руке проникнуть внутрь, скользнуть до самого низа и нащупать вход. Там было горячо, влажно, от Рейн исходил запах чего-то неповторимо женского, он глубоко вздохнул и окончательно погиб.

Вырвавшийся у него животный стон вызвал не менее безумный ответ Рейн. Она развернулась, притянула к себе его голову, осыпая поцелуями и впиваясь ногтями ему в плечи. Мейсону пришлось сжать ее запястья, ибо она схватилась за его брючный ремень.

Каким-то образом до спальни они дошли прежде, чем растеряли всю свою одежду. Мейсон оказался сверху, всей тяжестью придавил ее к кровати, губами и руками заставляя поверить, что его кровать именно то место, где она и должна быть, несмотря на возражения здравого смысла. Она любила его, она хотела его – это была единственная мысль, которую Рейн могла удержать в голове, потому что ощущала запах его тела, наслаждалась его голосом, бормочущим что-то несусветное от дикого желания.

Мейсон все-таки сумел вспомнить, что ему нужен презерватив. Вскочив, он начал рыться в ящике и едва не свихнулся or нетерпения, а Рейн усугубляла положение, ее руки требовали поспешить. Наконец он надел резинку и вернулся в ее объятия. Еще брезжила слабая мысль, что не следует торопиться, надо доставить удовольствие игрой, но она скользнула, исчезла под давлением желания.

У Рейн вырвался крик боли и удовольствия. Девственница, мелькнуло в голове Мейсона, однако прежде, чем он мог осознать это, она ударила его пятками по бедрам, заставив войти еще глубже.

Оргазм потряс ее внезапно, без какого-либо предупреждения. Секунду назад она пыталась свести с ума Мейсона, а в следующую уже сама пала его жертвой. Весь мир для нее сосредоточился на волне, накрывшей ее с головой, она различала только его восхищенный хриплый возглас. Когда дрожь прошла, Рейн ощутила в Мейсоне перемену, ритм стал бешеным, тело напряглось, по нему прокатилась судорога, и он упал, выкрикнув ее имя.

– О, дорогая моя. Дорогая моя, прекрасная Рейн.

Он целовал ей щеки, глаза, шею, потом, не выпуская из объятий, лег рядом. Поцелуи и нежные слова медленно усыпляли ее, пока Рейн в конце концов не закрыла глаза, успев подумать, как она любит этого человека, и какую непростительную ошибку только что совершила.

Плотники стучат с надоедливым упорством, думала Тиш, стараясь проснуться. Открыв наконец глаза, она вспомнила, что никакого ремонта в доме нет, и, значит, кто-то стучит в ее дверь.

– Кто там?

– Лоренс, мадам. Звонят мистеру Александру, но я не могу будить его и подумал, что, возможно, это сделаете вы.

Тиш еще не совсем пришла в себя, поэтому на мгновение задумалась. Ах да, он имеет в виду Мейсона.