Дорога смерти - Стоун Роберт - Страница 78

— Нет, — повторил он. — Отсюда не выбраться.

Елена чуть было не задала вслух вопрос, занимавший все ее мысли: «Что они с нами сделают?» — но в последний момент прикусила язык. Брент Каррельян был сильным человеком, поэтому она не сомневалась в его ответе: их ожидала смерть. Разумеется, так оно и есть. Кем бы ни были их тюремщики, они явно собрались убить ее. Впрочем, вряд ли они ограничатся тем, что просто умертвят их, а этого-то Каррельян и не понимал. Но она знала. Судя по тому, как это существо глядело на нее, ему требовалось нечто большее, чем просто отнять у нее жизнь. В его голосе звучало странное, жуткое вожделение. Впрочем, вряд ли таинственный тюремщик испытывал сексуальный голод, поскольку его неприятные, бесцветные глаза ни разу не взглянули на ее тело. Он неотрывно смотрел ей в глаза. Это было вожделение, которого она не понимала, вожделение, превышавшее обычное физическое удовольствие. Оно смешивалось с чем-то, чего она не могла распознать. Елене Имбресс было очень страшно.

Внезапно она поняла, что Каррельян подошел еще ближе. Она слышала его дыхание, Брент находился всего в нескольких шагах от нее. Елена не могла сообразить, что сказать, чтобы заставить его отойти.

— Неужели вас не беспокоит эта чертова темнота? — спросила она, не в состоянии придумать что-нибудь еще.

— К ней привыкаешь, — спокойно ответил он.

Имбресс стиснула зубы. Его небрежный тон жутко разозлил ее.

— На самом деле, — продолжал Брент, — много лет назад мне пришлось жить в подобном месте.

— Не смешно, — огрызнулась Имбресс.

— Разумеется, — согласился он. — Потому что я вовсе не шучу. Я не имею в виду, что жил в какой-то странной темнице в Улторнском лесу, но мне довольно долго пришлось обитать в подвале старого дома, это было еще в Белфаре. Тот подвал находился под бакалейной лавкой, но отделялся кирпичной стеной от самого дома. В сильные дожди его заливало, поэтому, я думаю, они и решили замуровать вход. Бакалейщик — его звали Пелман, хотя он меня и знать-то не знал… Ну так вот, в конце концов Пелману надоело, что его запасы портятся, а может, запах из подвала мешал торговле, в общем, он велел заложить дверь кирпичами, предварительно выкопав в полу подвала нечто наподобие дренажной канавы и выведя ее на улицу, в сток. Полагаю, он надеялся таким образом осушить склад, но из этой затеи ничего не вышло, все равно в углах стояли лужи не меньше фута глубиной. Меня это, правда, нисколько не волновало, поскольку входом в мое убежище служила сточная канава.

— Очаровательно, — пробормотала Имбресс, сморщив нос от отвращения.

К ее удивлению, Брент рассмеялся.

— Именно так и казалось семилетнему мальцу. Странно, он вдруг почти ощутил атмосферу этого подвала, он помнил, что там пахло чем-то вроде мха, как будто стоишь на скалистом берегу реки, куда никогда не попадет солнце. Подошвы его ног помнили неровный каменный пол, пальцы вспоминали прогнившую деревянную лестницу, ведущую к кирпичному прямоугольнику, который когда-то был дверью.

— Мне этот подвал казался чудесным. Он принадлежал мне. Там было безопасно, только я знал об этом месте. По крайней мере, до тех пор, пока не встретил Марвика. Однако пару лет я владел им один, и он был примерно такого же размера, как наша камера.

Брент повернулся и указал наверх, в середину того, что он считал восточной стеной. В темноте он представил себе сцену, нарисованную его памятью.

— Там под самым потолком имелась решетка, первоначально встроенная для того, чтобы впускать хоть чуть-чуть воздуха и света. Всего два фута в длину и около четырех дюймов в ширину. Когда вставало солнце, я мог посмотреть наверх и увидеть сквозь решетку фасады и крыши домов через улицу и маленький кусочек неба. Примерно с полчаса каждое утро, если день был ясным. Затем Пелман открывал лавку и выставлял ящики с товаром на улицу. Обычно яблоки или груши. Иногда, летом, сливы или персики из Гатони. К сожалению, ящики всегда стояли вплотную к стене, и в моем подвале весь день было темно. Старик никогда не закрывал лавку до захода солнца. Ну, разве что изредка, летом, удавалось мельком увидеть отблеск пурпурного неба. Но зимой дни были короче, и Пелман начинал торговлю до восхода, а заканчивал после заката. Зимой я иногда подолгу обходился совершенно без света, как здесь.

Брент вздохнул и сделал еще несколько шагов вперед, инстинктивно повернувшись там, где почти уткнулся в стену, а затем соскользнул по ее гладкой поверхности и уселся на пол всего в нескольких футах от Имбресс.

— Да, к темноте привыкаешь… — повторил он. — Но выпадали дни, ради которых стоило жить… Время от времени, ну, может, пару раз в месяц, между ящиками и стеной оставался зазор, буквально пара дюймов, но у семилетнего мальчишки руки худые. Стены того склада были сложены из больших, грубо вытесанных блоков — не то что эти, гладкие, без швов, — и я легко мог вскарабкаться по ним, схватиться за решетку, подтянуться и, прижавшись носом к железным прутьям, достаточно долго держаться одной рукой, чтобы второй умудриться схватить какую-нибудь фруктину. Только по утрам, когда ящики были полны. Позже я уже не мог дотянуться до их содержимого.

Внезапно комната ярко осветилась. Пленники вскинули руки к глазам, но дверь тут же снова захлопнулась. Брент знал, что на полу остался деревянный поднос с горячей едой. Но он не пошевелился.

— Я бы, наверное, сейчас все что угодно отдал за одно из тех яблок Пелмана, — вздохнул он.

Брент пошевелился, перемещаясь по полу.

«Ко мне», — вздрогнув, поняла Имбресс.

Брент оказался рядом с женщиной раньше, чем она успела сказать хоть слово. Елена не сомневалась, она ударит его, если он попробует прикоснуться к ней.

Но он снова уселся — так, что они лишь слегка касались плечами. От долгого соседства с камнем спина и ноги Елены совершенно закоченели, и только маленькому кусочку плеча было тепло.

Пленники сидели молча, казалось, позабыв про остывающую еду.

— Здесь, — пробормотал Кэллом Пелл, опуская пальцы в черную лужу на неровной земле. — Здесь был бой. И никто даже не потрудился скрыть следы.

Он поднял палец, разглядывая его в свете заходящего солнца. Даже в отблесках заката кровь выглядела черной, а не красной.

— Чья бы она ни была, эта кровь не Мадха и не Хейна, — объявил Пелл. Но это не значит, что они вышли из этого боя победителями.

— Почему вы так думаете? — спросил Марвик, слезая с коня и подходя к леснику. Пелл пожал плечами.

— Они внезапно свернули на север, к Лесной Крови, а не продолжили свой путь на запад, по Косе Красотки.

«Или, — мысленно поправился Пелл, — правильнее сказать, они направились на северо-запад. К слиянию рек Лесная Кровь и Цирран». А хуже всего то, что единственные следы, которые отыскал Кэллом Пелл, принадлежали лошадям Мадха и Хейна, и они шли на север, в самую чащу леса. С чем бы они ни сражались на тропе, что бы ни погнало или ни повело их на север, оно не оставляло никаких следов, кроме единственной лужи черной крови. И еще странные двойные отверстия в земле, каждое в палец толщиной, на расстоянии шести дюймов одно от другого. «Это не отпечатки лап животного, — решил Пелл. — Это был какой-то инструмент».

— Возможно, — размышлял Роланд, — Улторн сделал за нас нашу работу и в конце концов уничтожил наших врагов.

— Хорошо бы, но ведь кровь не их, — вздохнул Пелл.

— Вы правы, — согласился с проводником Роланд. — Однако всякое может случиться. Но мы пойдем до конца, пока своими глазами не увидим труп Мадха.

Кэллом Пелл взглянул на темнеющее небо. Луна уже показалась над деревьями — тонкая серебряная дуга, практически не дававшая света. «Завтра, — подумал Пелл, — луны не будет вовсе».

— Нам нельзя путешествовать ночью, — объявил он и принялся расседлывать Одноглазого.

— Тогда как только рассветет, — встрепенулся Марвик. — Как только рассветет.

За время заключения пленники привыкли к тому, что в камере слышались лишь их шаги да хриплое дыхание. То ли потому, что стены были очень толстыми, то ли потому, что их тюремщики двигались неестественно беззвучно, но в камере царила могильная тишина. Как ни странно, вскоре до них донеслись какие-то звуки, приближавшиеся к двери. Они так и сидели совершенно неподвижно, едва касаясь друг друга плечами, но теперь оба быстро, но осторожно поднялись на ноги и пересекли комнату, стараясь не заглушать негромкие звуки, просочившиеся сквозь камни.