Приключения 1977 - Божаткин Михаил - Страница 84

Башибузукам никто не отвечал. Минчев припомнил себя точно в таком же строю. Подумал: а что ответишь? Разве самое доброе слово способно умилостивить беспощадных башибузуков?

И тогда ему захотелось как можно скорее пробраться к русским. «Они сумеют встретить турок на Шипке и в других местах! — яростно прошептал он. — Надо только вовремя их предупредить!»

ОТ АВТОРА

Соглядатай — тайный разведчик в стане противника. Сколько их, болгар-соглядатаев, пошли добровольцами в тыл врага, служили не за страх, а за совесть, самоотверженно помогая русской армии в трудные дни русско-турецкой войны 1877–1878 годов!

Таков и Йордан Минчев. Он и его друзья много сделали для русской армии, и помощь их была бесценной. Их риск, смелость и благородство помогали русской армии успешно переправиться через Дунай и отразить атаки турок на Шипке, уточнить систему обороны врага в Плевне и выяснить то роковое число, когда Осман-паша попытается прорвать блокаду Плевны и соединиться с остальной турецкой армией. Этого не случилось, и Осман-паша стал пленником вместе со своей прославленной армией.

Хороший разведчик — глаза и уши армии. Подтвердила все это и русско-турецкая война 1877–1878 годов, которую болгары называют Освободительной: русские братушки принесли им долгожданную свободу и избавили от пятивековой неволи.

ПЕРЕД ЛИЦОМ ЗАКОНА

Анатолий Безуглов

СТРАХ

1

Все началось с того, что группа народного контроля нашего Зорянского керамического завода вскрыла злоупотребления в отделе сбыта. Замешана оказалась и бухгалтерия. Материалы передали в прокуратуру, и я поручил расследовать дело следователю милиции. Злоупотребления, судя по фактам, не бог весть какие, и я не счел нужным загружать и без того заваленных работой следователей прокуратуры. Будничное дело, которых я повидал немало за время прокурорской службы…

Вел его Константин Сергеевич Жаров. Едва ли до этого в своем производстве он имел больше трех дел.

Взялся Жаров энергично. И уже через несколько дней выяснилось, что в хищениях на заводе главными виновниками были три лица, в том числе бухгалтер Митенкова Валерия Кирилловна.

Помню то утро, когда следователь зашел ко мне с материалами дела и постановлением на обыск в ее квартире.

Он намеревался заехать за Митенковой на завод, а оттуда — в ее собственный домик, вернее полдома, на самой дальней окраине города, именуемой Восточным поселком. В будничный серый дождливый день…

Через час я услышал по телефону растерянный голос Жарова.

— Захар Петрович, вы не можете приехать на место происшествия?

— Что-нибудь серьезное?

— Очень. Нашли человека. Митенкова отравилась.

— Жива?

— Умерла.

— Сейчас буду.

Я положил трубку и с досадой подумал: не натворил ли молодой следователь что-нибудь по неопытности?

Благодарение богу, Слава, мой шофер, успел отремонтировать машину буквально вчера. Через несколько минут мы уже мчались по направлению к Восточному. И у меня все нарастало раздражение на самого себя: зачем поручил это дело Жарову? Дать подследственной наложить на себя руки при обыске… Подобного ЧП у нас не случалось давно. На окраине «газик» с трудом полз по брюхо в грязи по раскисшим улочкам. Шофер чертыхался, а я дал себе слово на ближайшем заседании исполкома райсовета снова поднять вопрос о благоустройстве поселка. Решение об этом было принято давно, но выполнение затягивалось.

«Нашли человека»… Я сразу не обратил внимания на эти слова Жарова и теперь размышлял, что бы они могли значить. Пожалел, что не расспросил подробнее. Так ошарашило самоубийство Митенковой.

Возле ее дома стояла машина милиции и «скорая». Несмотря на дождь, льнули к забору соседи.

Жаров встретил меня у калитки. Промокший, озабоченный и виноватый. С полей его шляпы капала Вода.

— Про какого человека вы говорили? — подал я ему руку, совершенно забыв, что мы уже виделись.

— Лежал в сундуке…

Два трупа в один день — многовато для нашего города.

— Понимаете, в сундуке, как мумия. Старик. — Мы поскорее забрались на крыльцо под навес. — Словно привидение. Ну и перепугал же он нас. Покойника так не испугаешься…

Я приостановился.

— Живой, что ли?

— Живой, Захар Петрович. В этом все и дело. И никаких документов о нем не нашли.

— Ничего не понимаю.

— Я сам, товарищ прокурор, ничего понять не могу. Молчит или плачет, плачет или молчит…

Митенкова лежала на деревянной кровати. В комнате пахло камфарой и еще чем-то неприятным. Хлопотали два санитара в мокрых от дождя халатах.

— Сюда мы ее уже потом перенесли, — пояснил следователь, указывая на покойницу. — Пытались откачать. А яд выпила она в чуланчике.

Я молча кивнул. Жаров был подавлен. В комнате горела лампочка. Но от ее жидкого желтого света было еще тягостней.

В глаза бросился большой деревянный сундук с откинутой крышкой. Я заглянул внутрь. Постель. Помятая простыня. Пикейное одеяло, сбитое в уголке. По стенке проделан ряд отверстий.

— Где этот самый? — спросил я у Жарова.

— В соседней комнате.

— А труп можно увезти?

— Если протокол осмотра места происшествия готов, пусть увозят.

Мы прошли в другую комнату. Она была поменьше.

— Здравствуйте, Захар Петрович, — приветствовала меня судмедэксперт Хлюстова и растерянно произнесла: — Нужен психиатр. Бьюсь уже полчаса…

На стуле сидел сгорбленный старик. Лет семидесяти. Лысый череп с морщинистым лбом. Лицо тоже все в морщинах и складках, желтого, пергаментного цвета, словно спущенный детский шарик. Провалившийся беззубый рот. Мутные бесцветные глаза, слезящиеся и печальные.

На старике была ночная полотняная рубашка с завязочками вместо пуговиц и кальсоны.

— Скажите, как вас зовут? — видимо, в сотый раз спрашивала врач. — Ну, не бойтесь…

Лицо неизвестного не изменилось. Только из уголка глаза выкатилась слеза и остановилась на середине щеки. Судмедэксперт, обернувшись ко мне, беспомощно развела руками. Мы вышли в комнату, где стоял сундук, оставив старика под присмотром милиционера. Санитары уже вынесли покойницу.

— Захар Петрович, тут нужен психиатр, — повторила Хлюстова.

— Вызвали Межерицкого? — спросил я следователя.

— Так точно.

— А теперь расскажите по порядку.

— Ну, приехали мы с Митенковой. Позвали понятых. Смотрю, начинает нервничать. «Я, — говорит, — все сама покажу. Тут, в кладовке». И направляется к двери. Я попросил Митенкову пропустить нас вперед. Она пропустила. Подошли мы к кладовочке… Пройдемте, Захар Петрович.

Из сеней в чулан вела низкая темная дверца. Жаров щелкнул выключателем. Небольшая глухая комнатка была заставлена банками с солениями, маринадами, огородным инвентарем и другой хозяйской утварью.

— Видите, здесь двум людям не поместиться, — как бы оправдывался следователь. — Она говорит: «Сейчас». Я вот здесь стоял, где вы, почти рядом. Она вошла, стала шарить на полках… Кто бы мог подумать?

— Мог бы, — сказал я, не удержавшись.

Жаров вздохнул.

— Да, ошибка, товарищ прокурор. Моя ошибка… — Он замолчал.

— Дальше.

— Она успела отхлебнуть из бутылочки.

— Где бутылка?

— Отправили на анализ. Сразу. Я повернулся к судмедэксперту.

— Мне кажется, тиофос, — как бы продолжила рассказ Хлюстова. — Очень сильный яд. От вредителей. Им многие пользуются на своих участках… А он правильно действовал, — кивнула она на Жарова. — Попытался прочистить желудок. Но в общем — бесполезная штука. Митенкова скончалась почти мгновенно. Я, конечно, ввела камфару, массаж сердца, искусственное дыхание.