Приключения 1977 - Божаткин Михаил - Страница 45

Проснулся сразу и никак не мог понять, что же меня испугало.

Под тяжелыми шагами хлюпала вода, ломались сухие ветки, шуршал камыш. Глаза привыкли к темноте, ко в тумане я не мог различить: зверь ломится сквозь камыш или человек. И тут раздалось покашливание. Человек! Я сжимал до онемения пальцев рукоятку пистолета. Опять шаги. Человек удалился, чавкая сапогами в прибрежной трясине. По звуку я определил, что он обошел озеро и остановился на другом берегу. Раздались удары топорка. Хруст заломленного дерева.

Так это охотник делает шалаш! Что же он так шумит?

Охотник затих. Я задремал. Проснулся от предрассветного холода. Туман поднялся к макушкам деревьев, открыв водную гладь.

Быстро редела тьма. Оглушительно захлопали в камышах крылья, и мой вчерашний знакомец, кряковый селезень, взвился над водой. Грянул выстрел. Я видел, как селезень подскочил свечой, уходя от смертельного заряда, и плавно, беззвучно спланировал к камышам. Но в камыши не опустился, а резко взмыл вверх и вильнул в лес между двумя березками.

Охотник не видел, как селезень дал свечку. Он вылез из шалаша и забрел в воду. Из камыша с треском поднимались одна за другой кряковые, снялся весь выводок. Охотник громко выругался и поплыл, раздвигая кувшинки.

Он плыл к моему берегу. Это уже опасно, где-то там мешок с парашютом. Если охотник встанет, он может нащупать мешок ногами.

Плыл он медленно, оглядываясь по сторонам, искал подбитого селезня. Я прицелился, провожая мушкой его голову.

Охотник приближался. Я решил, если он минует островок с лилиями, выстрелю.

Вот он сравнялся с краем белых лилий. Надо стрелять. Но он плыл. Пока он плыл, не страшно. Все ближе. Видно, не хочет ступать на дно, вязнуть в тине. И вот он вышел на берег в чем мать родила. Молодой парень лет двадцати двух. Окинул взглядом озеро и выругался, потом обошел озеро бережком, оделся в шалаше и вышел на открытое место. Сам себе охоту испортил, распугал дичь, дурак. Он остановился шагах в пятидесяти от меня.

Я не мог промахнуться. Спокойно подвел ему под левую, лопатку мушку. Выстрел, и я имел бы одежду охотника, да и паспорт без липовых печатей и подписей. Озеро надежно скрыло бы тело охотника, не скоро, наверное, и хватились бы.

— Почему же вы не стреляли? — спросил меня следователь. — Не хотели иметь за собой убийство?

— Охотника все-таки хватились бы! Нашли бы и мешок с парашютом. Из осторожности не выстрелил. Все равно по его паспорту жить не смог бы… Да и был ли у него паспорт на охоте?

В сумерках я спустился с дуба, зашел в чащу, зарыл под корнями осины рацию, золотые монеты, шифроблокноты, оставил при себе лишь средства тайнописи. Сделал затесы на дереве и пошел.

Пошел лесом по компасу, взяв направление к железной дороге.

Одежда моя была тщательно продумана моими наставниками. Все на мне, кроме пистолета и ампулы с ядом, было советского производства.

Простенький, поношенный пиджак, кепка не первой свежести и старые брюки. По документам я был шофер, командированный из Архангельской области в город Смоленск, — Кудеяров Владимир Петрович.

Имелся у меня еще паспорт на Сергея Тимофеевича Плошкина. Он был мне нужен только для поездки на Нижнюю Вырку.

Я шел всю ночь. К утру вышел к станции, взял билет до Москвы и сел в поезд Смоленск — Москва, в общий вагон.

Я приглядывался к пассажирам. И должен отметить, что наставники мои переусердствовали. Я был плохо одет. Бедновато! Мой костюм больше подходил для работы, чем для командировки. Мне было неловко за потертые брюки, потерявший форму пиджак и за излишне простенькую клетчатую рубашку.

Я решил, что в Москву в таком виде ехать нельзя. Сошел в Можайске, чтобы переодеться.

В одном магазинчике я купил чемодан и недорогой, советского пошива костюм. Рубашки купил в другом магазине. Хорошо, что обувь продавалась отдельно. Купил полуботинки и плащ. Отметил для себя, что пошива он был местного, стояла на нем марка Верейской швейной фабрики.

Свое старье выбросил на пустынной свалке.

От города до Минского шоссе несколько километров. Я пообедал в привокзальном ресторане и пошел к шоссе.

Итак, полдня на людях, и никаких недоразумений. Было отчего приободриться.

В небольшом кустарнике я расстелил карту и посмотрел, куда же мне ехать, какой назвать пункт под Москвой.

Нашел Лесной Городок. Вот и хорошо! Придорожный поселок не вызовет недоумений.

Вышел на шоссе и… похолодел! На перекрестке стоял мотоцикл и рядом милиционер. Почему он здесь стоит, кого высматривает? Не меня ли? Теперь-то я знаю, что на этом пересечении подвижной пост ГАИ. Но в ту минуту сердце у меня упало, а рука машинально поползла к тому месту, где на лямке должен был висеть пистолет. Вспомнил: сам же спрятал пистолет в чемодан. Я прошел километра три и остановился. Мчались пассажирские автобусы высшего класса. Автобусное сообщение между городами — так я это понял. Тянулись старенькие грузовые машины, изредка проносились мимо легковые.

Я несколько раз поднимал руку, но безуспешно. На взгорке возник силуэт большегрузной машины. Через секунду я разглядел, что это был тягач для фургонов фирмы «мерседес». Я даже руки не поднял. Решил, что это рейс из ФРГ. Но машина замедлила ход. Не доезжая до меня полсотни шагов, остановилась, подрулила к обочине.

Номера на машине советские.

Я подошел к машине. Шофер стоял в раздумье.

— Здравствуйте, — сказал я. — Не в Москву путь держите?

— Здравствуйте, — ответил шофер. — В Москву и за Москву… Да вот не приехал ли совсем!

Он был явно расстроен и, как мне показалось, не знал, к чему подступиться. В помощники я пока не напрашивался. Остановился рядом, поставил на землю чемоданчик.

— Если для вас незатруднительно, прихватите меня до Лесного Городка. Это на шоссе, не доезжая Москвы.

— Сам не знаю, поеду ли.

Пока он возился с мотором, я к нему внимательно приглядывался. Значилось в моих документах, что я шофер. И он шофер.

Это был человек лет тридцати пяти. Высокий и, пожалуй, тучноватый для своих лет, он был как бы отлит из чугуна. В каждом жесте его обнаруживалась недюжинная сила.

— Замучил меня этот «мерседес», — сказал он с досадой. — Отличный аппарат, да никто не знает мотора… И вот отказывает подкачка топлива…

Я уже догадался, в чем дело. Мерседесовские моторы мы достаточно подробно изучали. Знал я капризы компрессора.

Я скинул пиджак и засучил рукава белой нейлоновой рубашки.

— Погоди, браток! — остановил меня водитель.

Из-за сиденья он достал синий халат и подал мне.

Я надел халат и залез в мотор. Дело, в общем-то, пустяковое, но надо знать принцип регулировки. Я попросил нужный мне ключ. Водитель прогазовал пару раз — мотор заработал.

— А гляди-ка! Работает мотор ровно! Садись, поедем…

Мы тронулись в путь.

— Как тебя кличут? — спросил он меня.

— Владимир! — ответил я.

— Владимир. Тезки, выходит. Я тоже Владимир. А фамилия моя Соколов.

— Моя — Кудеяров!

— Хм! Разбойничек тебе, о каком в песнях поют, не сродни?

— Может быть, и сродни! Кто там в песнях-то родней считался!

Соколов засмеялся. Шутка моя ему понравилась.

— Чего же ты на шоссе оказался? — спросил он.

— Был у знакомого в Можайске, тут, неподалеку… Чего, думаю, на станцию идти… Здесь мне удобнее!

— А сейчас где баранку крутишь?

— На Севере! Надоело! Решил поближе к Москве перебраться, да вот не знаю как… Знакомый мой приглашал в Можайске работать. Потолковали, но пока не дотолковались…

— В Можайске нет больших автобаз… Или тебе все равно куда? На Севере на каких машинах работал?

— На лесовозах…

— И сколько вырабатывал?

— По-разному…

Иного не мог ответить. Мне сказали, что я могу назвать сто двадцать рублей. С этой суммы отмечены и взносы в моем профсоюзном билете, изготовленном на Тегерзее. А вдруг и здесь неувязка, вдруг и здесь ошибка, такая же, как с одеждой, как с картой, на которой оказалась необозначенной деревня!