Приключения 1977 - Божаткин Михаил - Страница 19

Как-то куда-то отлучившийся на несколько минут Савва зашел в башню и недоуменно спросил:

— А где же Жора Обжора?

— Черт возьми, ты смотри!

Оба так привыкли к тому, что он все время торчит около, и вот даже минутное отсутствие показалось удивительным.

— А вообще-то сегодня все офицеры не в себе, злющие — страсть. Лучше на глаза не попадаться.

— Что случилось?

— А ты не слышал? Говорят, Улагай-то тю-тю, смылся с Кубани.

— Да ну! Вот это новость!..

…Белогвардейские газеты Крыма взахлеб расписывали, как крестьяне Северной Таврии встречали войска «освободителя от большевистской неволи» барона Врангеля с распростертыми объятиями. Однако эти объятия выглядели весьма своеобразно: продовольствие и лошадей удавалось получить только путем насильственных реквизиций; люди, призванные в армию по мобилизации, дезертировали, разбегались. А решающих побед над красными все не было, бои шли с переменным успехом. Даже хорошо подготовленное июльское наступление не решило поставленной задачи — в Донбасс врангелевцы не прорвались. Против врангелевцев выступили части 9-й армии Кавказского фронта, Морской экспедиционной дивизии, корабли Азовской флотилии и белогвардейские десанты были разгромлены. Потерпела поражение и «армия возрождения России» генерала Фостикова.

— Вот это действительно новость, — повторил Федор. — А знаешь, — после недолгого раздумья продолжал он, — мы наверняка скоро в море выйдем.

— Почему? — поинтересовался Савва.

— Лобовым ударом наши части Врангелю не сбить, сколько бы он ни бросал сил. Вот даже с Каховкой ничего сделать не могут. На Дону и на Кубани авантюры провалились. Значит, снова попробуют прорваться мимо Очакова в лиманы, чтобы с тыла ударить.

— А ты, кажется, прав; наш святой отец готовится к большому богослужению, а это он всегда делает перед тем, как сойти на берег.

И на самом деле на корабле началась деятельная подготовка к походу: подошли баржа с нефтью и буксир-водолей, баркасы один за другим стали подвозить продовольствие. И вечером корабль вышел из бухты.

Ночью Федор осторожно спустился вниз, нашел кочегара Костю Лысенко, уединились под броневой палубой. Говорили без намеков, понимали друг друга с полуслова.

— Самый удобный момент, — сказал Федор.

— Да, тянуть дальше некуда, — согласился Лысенко. — Когда лучше?

— Во время ведения огня. Тогда на палубе никого.

— Правильно. Задраить все люки, а в машинных отсеках — броневые двери. Захватить ходовой мостик — и в Одессу.

— Сколько наших?

— Восемьдесят шесть человек.

— Удержимся?

— До Одессы часа два ходу?

— Не больше.

— Удержимся…

— Сигнал начала?

— Первый залп по Очакову.

— Согласен. Значит, так… — И они начали разрабатывать детально план операции: кто какие люки и двери задраивает, кто захватывает ходовой мостик, перерезает кабели связи с главными боевыми постами.

— Тебе нужно задраить кормовые люки, — сказал Лысенко.

— От меня ни на минуту не отходит этот утюг Жежора.

— Оглуши, убей, наконец, но развяжи себе руки. Носовые люки закроет комендор первой башни, а внизу мы все сами сделаем. Затем группа машинистов захватывает винтовки и проникает в боевую рубку.

— Нужно красный флаг поднять.

— Предупрежу сигнальщика Панкова, он с нами.

— Ну все?

— Все. Счастливо. На всякий случай. — И Федор ощутил в руке металлический предмет, похожий на свайку. — В старину такие вещи стилетом называли.

— Спасибо, — ответил Федор, пряча стилет в карман брюк.

— Если что случится — сообщу.

Разошлись, и по кубрикам, в трюмах, на боевых постах среди своих от одного к другому передавался приказ:

— С первым залпом главного калибра… Делать то-то…

Федор не стал посвящать Савву во все детали, сказал только:

— После первого залпа сразу же закроешь броневую дверь и задержишь этих… батарейцев…

А когда минули мыс Тарханкут, в башню зашел командир, все еще не сменивший пехотное обмундирование на флотское. Был он уже навеселе, но на ногах держался прочно.

— Ну, как вы там себя называете — орлы или альбатросы — как дела? — спросил он.

— Все в порядке, — доложил Савва. — Матчасть к бою готова!

Он подошел к казенной части орудия, похлопал по ободу.

— Внушительная штука!.. А можете показать, как она заряжается?

— Конечно! Соизвольте подать приказания в погреба, чтобы подали снаряды и заряды.

— Это можно!

Капитан занял свой пункт, сообщил по телефону вниз все, что надо. И вот загудели моторы элеватора, и на рельсы выкатился огромный тупорылый снаряд. Подъемник подал его к казенной части, досылатель столкнул снаряд в канал орудия.

— Ловко! — не смог скрыть своего восхищения капитан.

А тем временем из элеватора выпал первый полузаряд в шелковом картузе, за ним второй, затем воспламенитель. Лязгнул поршневой замок.

— Орудие к бою готово! — доложил Савва, из-за нехватки людей исполняющий обязанности не только заряжающего, но и замкового.

— Что дальше?

— Вставить вот в это отверстие запальный патрон, нажать спуск, и все, выстрел.

— Ясно. Ну что ж, хорошо!

— Прикажете разрядить?

— Зачем? Все равно скоро по красной сволочи откроем огонь…

ФЛАГ НА ГАФЕЛЕ

Трудно сказать почему, но боцман Шопля явно благоволил к комендору Савве Хрену. Вообще-то он принадлежал к породе людей, которые прямо-таки стелются перед теми, кто хоть на йоту стоит выше, и неприступно-величественные с теми, кто ниже их. А вот поди ж ты, отличал — всегда здоровался, и не кивком головы, а за руку. Иногда даже соблаговолил шутить.

Как-то Шопля, встретив на палубе Савву и по обыкновению поздоровавшись, спросил:

— Ну, как там мой крестник?

— Кто?

— Да этот… Ну, Бакай же! Ведь ты с ним в одной башне?

— Так точно!

— Ну, что он? О чем говорит?

— Он-то. Молчит все больше, ну и я, как вы знаете, не особенно балакучий.

— По своим большевикам, что ли, тоскует?

— Не знаю. Вряд ли. Да ведь у него тут дружок, земляк нашелся.

— Кто же?

Савва чуть было не сказал: «Жора Обжора», но вовремя поправился:

— Господин кондуктор Жежора…

— А! — понимающе улыбнулся Шопля: он-то знал, что за поручение получил от штабс-капитана старший баталер.

Савва слушал Шоплю, разговаривал с ним, но никак не мог подавить чувства гадливости. Боцмана никто никогда не любил на корабле. Офицеры его презирали за чрезмерную угодливость, матросы ненавидели за высокомерие и придирчивость, за желание выслужиться перед начальством. Ко всему этому у Саввы присоединялось и свое: однажды, еще в семнадцатом, он увидел, как Шопля и его дружки, возвратясь из города с патрулирования, делили какие-то драгоценности. Вот после этого и появилось у него чувство отвращения к боцману.

И вот у всеми презираемого боцмана появился друг, не отходивший от него ни на шаг и не спускающий с него преданных глаз. Действительно, палач? И решился:

— Позвольте вас спросить, господин старший боцман?

— Ну, к чему такие церемонии? Говори, что ты хочешь.

— А правда, что ваш друг… Ну, тот, что с вами всегда ходит, раньше палачом был?

— Говорят. Да и какое это имеет значение? Ведь тех, кого к смерти приговаривали, не он, так другие на тот свет отправили бы.

— Он в николаевской тюрьме был?

— Там.

— И долго?

— Лет шесть. До самой революции.

«С одиннадцатого или с двенадцатого года, — прикинул в уме Савва. — Значит, смерть отца — его рук дело».

— А вообще-то он парень с головой. Ты знаешь, что он мне однажды предложил? — И Шопля понизил голос до шепота: — Пробраться на ту, — кивнул на север, — сторону, собрать хорошую группу, ну и пожить в свое удовольствие.

— Это бандитами, что ли, стать?

— Зачем такие громкие слова? — возразил Шопля. — Будем экспроприировать излишки у состоятельных людей, и все. К чему я тебе все это говорю? Нравишься ты мне. К разным компаниям не льнешь, болтать напрасно не любишь, а главное — парень ты честный. Я тебя казначеем сделал бы, знаю, с казной не удерешь.