Заморозь мне «Маргариту» - Хендерсон Лорен - Страница 2

– Я теперь работай в театре, и у меня неплохо получайся. – Салли не смущали английские запреты на хвастовство. Что ж, отрадно слышать. – Я только начать… вот-вот начать, – поправился он, – работай над постановка «Сон». Я хочу сказай «Сон в летнюю ночь»…

– Спасибо, что разъяснил. Я и не думала, что ты имеешь в виду «Сон о Джинни»[5].

– Cosa?[6]Ну, короче, мы хоти, чтобы все был современно, современно, современно. И у нас есть деньги, большой красивый театр с авансценами, и мы позволяй себе актеров. Я уже давно размышляй, как все это делай поинтереснее, как Питер Брук[7]с его трапециями. И тут появляйся ты и говори, что делай мобили, и эта идея просто взрывайся у меня в голова… Они большие, да? Ты ведь всегда делай крупная вещь.

– Довольно большие. Но, Салли, даже если мои мобили тебе понравятся, в театре работать мне сейчас меньше всего хочется. Честно говоря, я собираюсь в отпуск. Куда-нибудь в теплое место, где красивые мальчики и холодная выпивка.

– Я ехай с тобой! Я знай такое место. А потом мы ставить спектакль.

– О, бога ради…

В этот момент поводок Салли изъяли из моей руки.

– Он хорошо себя вел? – осведомилась хозяйка. Помада у нее на губах была цвета перезревшего чернослива и липко поблескивала даже в полумраке. Либо дамочка минуту назад ее подправила, либо только что отведала свежей крови юных девственниц.

– Плохо! – мстительно ответила я. – Прицепился как репей.

Хозяйка резко выдохнула и так сильно дернула Салли за ошейник, что он чуть не упал с табурета.

– Я вижу, ты по-прежнему отказываешься подчиняться дисциплине! – заорала она и поволокла его за собой.

Она его так и впрямь задушит – сдавленный стон Салли не был притворным.

– К ноге!

– Я тебе звони! – прохрипел Салли, ковыляя на четвереньках и через шнуровку купальника выставив на обозрение задницу.

Я смотрела на Салли и понимала, что он действительно позвонит. У Салли не было моего номера, но его это не остановит: мерзавец станет названивать всем знакомым, пока не добьется своего. Что ж, на этот раз ему придется смириться с отказом. Ничто не заставит меня столько времени возиться со скульптурами для того, чтобы типы, называющие себя Душистый Горошек или Горчичное Зерно[8], болтались на моих творениях, как на цирковых трапециях. У меня есть своя гордость.

– Кто это был? – поинтересовалась Джейни. Я кратко описала ей Салли и его последнюю великую идею. К моему удивлению, Джейни тут же заявила, что не видит абсолютно ничего дурного в таком предложении.

Я непонимающе уставилась на нее:

– Ты серьезно? Ты же знаешь, в каком я состоянии! Меньше всего мне сейчас хочется уродовать свои работы на потеху кучке вампиров из театра. Вообще-то я мечтаю свалить отсюда куда подальше…

– Где теплые мальчики и холодная выпивка. Знаю, ты постоянно об этом твердишь. У тебя тысячу лет не было парня, с тех пор, как ты послала того совершенно нормального…

– Он был слишком правильным, – угрюмо пробурчала я. – Пытался даже затащить меня к своим родителям в Сассекс на воскресный обед, а его отец – священник, черт подери. Ну да, он отличный парень, но, кроме секса, у нас не было ничего общего. Да, да, – упредила я возражения Джейни, – сначала все шло отлично, но через несколько месяцев отношения всегда скисают, сама ведь знаешь. К тому же я все время работала. У меня не было времени думать о чем-то другом. Так что сейчас мне требуется только отпуск.

– Но ты все равно пока не можешь. Сама же говорила, что тебе нельзя уезжать из Лондона в ближайшие два месяца, потому что надо закончить работу и написать текст для каталога. А так ты смогла бы вырваться из рутины. Ты же счастлива, только когда работаешь.

Со старыми друзьями вечно одно и то же: они абсолютно точно знают, как ты должна жить. (Кроме того, друзья гораздо лучше тебя в мельчайших подробностях помнят всю историю твоей сексуальной жизни. И им просто неймется заполнить пробелы информацией, которую тебе не хотелось бы делать достоянием потомков.)

– А что ставят? – поинтересовалась Джейни.

– «Сон в летнюю ночь», в театре «Кросс».

– Серьезно? – Ее голубые глаза расширились до размеров блюдец. – Хелен прошла туда пробы! Представляешь, как было бы здорово, если бы вы могли работать вместе!

Джейни – вечная оптимистка. Она никак не может понять, что ее подружка Хелен питает ко мне глубочайшее отвращение, естественное по отношению ко всякому, кто не поддается чарам ее силиконового обаяния. Я тоже не сильно симпатизирую Хелен, но для моей неприязни есть куда более серьезные основания, особенно после того случая, когда Хелен изменила Джейни с неким телепродюсером Куртом (мужчиной, заметьте!), посулившим ей главную роль в своем сериале. Роль Хелен так и не дали, и она вернулась к Джейни, ничуть не печальнее и не мудрее, зато источая раскаяние и клятвы в вечной верности. Подозреваю, что «верность» для Хелен – понятие более растяжимое, чем резинка трусов Мика Джаггера, но свое мнение держу при себе, поскольку дорожу дружбой с Джейни. Не так давно я по глупости вдрызг разругалась с одним своим приятелем, а потому не собираюсь наступать на те же грабли.

– На какую роль она пробовалась? – поинтересовалась я.

– Мечтает сыграть Титанию. Хелен показалось, что она выступила здорово, однако что думает режиссер, никто не знает. Спектакль ставит Мелани Марш. Я с ней не знакома, но, говорят, она настоящий ас. Правда, Хелен уверяет, что Мелани похожа на дохлую рыбину.

В переводе это означало, что Мелани Марш оставила без внимания заигрывания Хелен. Наверное, возьмет ее на роль Елены, которую обычно никто не хочет играть.

– В любом случае, – спокойно и настойчиво продолжала Джейни, – ничего ужасного не случится, если ты покажешь этому Салли свою студию. Что ты теряешь?

Я пожала плечами:

– Меня достала работа, Джейни, я совершенно измотана. Иногда мне кажется, что я все это время разрабатываю всего одну идею. После того что произошло с Натом, я с головой ушла в работу, стараясь забыть и отвлечься, так что теперь просто-напросто перегорела.

– А ведь это было давно. – Джейни встревоженно посмотрела на меня: не так часто я вспоминаю Ната.

– Пару лет назад. Иногда мне кажется, что пару недель… Если бы не он, я бы никогда не начала заниматься мобилями. Надо будет рассказать всю эту историю придурку, который пишет наш каталог.

– Боже, только этого не хватало! – Джейни побледнела под слоем пудры.

У нее очень красивое пухлое лицо, как на полотнах восемнадцатого века, – круглые щеки, губы изогнуты, словно лук Купидона, белокурые кудряшки. Кожа Джейни напоминает дорогой белый бархат, истончившийся до такой степени, что от него остался только легкий пушок. Я всегда представляю ее девушкой с портрета в массивной позолоченной раме: вся в пене голубого шелка, томно возлежит в креслах, в руке веер, рядом – блюдо воздушных пирожных. Даже прорезиненное платье, которое она натянула на себя сегодня, было так щедро отделано оборками и увешано таким количеством ожерелий, что распознать в нем клубную спецодежду было нелегко. Джейни была моей ближайшей и самой старой подругой и сейчас сверлила меня своим особым взглядом: «Старшая сестра позаботится о твоей душе». Я даже обмякла под тяжестью этой заботы.

– Так вот почему последние два года ты ни с кем не встречаешься! Да на тебя страшно смотреть. Все время думала о нем, да?

– А что я могла поделать, Джейни? – просто ответила я. – Последние несколько месяцев просидела в студии, работала без продыху, жила как отшельница… Знаешь, мне иногда кажется, что я мастерила эти мобили лишь для того, чтобы как-то прийти в себя… Как я могла не думать о нем?

Джейни смотрела на меня с такой тревогой, что я решила поскорее отречься от своих слов. Мне никогда не хватало времени на то, чтобы поверять другим свои сокровенные мысли; или же в этом просто не было никакого смысла.