Девять драконов - Хендерсон Крис - Страница 6

Когда нападавший снова ширкнул ножом по воздуху, я, изловчась, ухватил его за кисть и выкрутил ее. Нож выпал, а его владельца я заставил прыгать и визжать от боли. Пока он прыгал и скакал вокруг меня, остальным было не приблизиться. Он попытался ударить меня ногой, но попытка была с негодными средствами: слишком сильную боль я ему причинил.

Тогда я поднырнул под него и вскинул себе на плечо. Как я и предполагал, остальные шарахнулись назад, думая, что я швырну его в них. Это впечатляет, но не действует. Парень полетел через машины, произведя смятение в тылах противника. Гигантам пришлось расстроить ряды, уворачиваясь от распластанного в воздухе товарища. Я сделал вид, что сейчас ворвусь в их боевые порядки и начну их укладывать штабелями.

В ответ на мой вызов опять выскочили эти — с битами. Теперь они уже ими не тыкали, а лупили по воздуху наотмашь. Один заехал мне в бок — и довольно сильно. Я опустился на снег, прислонясь к стоявшему у обочины автомобилю. Второй уже заносил над головой биту — восторженные клики его дружков заставили его потерять осторожность. Он опустил "биту, думая, что расколол мне череп, — но это было ветровое стекло ни в чем не повинной «тойоты». Я выбросил ногу, и ботинок глубоко вошел ему под ребра. Что-то хрустнуло. У него, слава Богу.

Тут подскочил первый, замахнулся битой. Я уклонился — раз и другой, а потом сделал вид, что поскользнулся. Бита просвистела рядом, и тогда я вырвал ее у него из рук — помогла инерция. Он бросился бежать, но я, раскрутив биту, изо всех сил швырнул ее вслед и, очевидно, сломал ему лодыжку, потому что он с воем покатился по мостовой.

Последний из этой четверки сначала собирался вступить со мной в единоборство, но отваги у него хватило ненадолго: он опустил голову и юркнул в шеренгу своих дружков. Паренек оказался умней, чем я думал. Банда стояла неподвижно: серебристый пар перемешивался с пороховой гарью и дымом, висевшим в воздухе. Вокруг продолжался праздник; было совсем тихо, если не считать беспрестанной трескотни ракет и шутих, заменявшей нам минуту молчания. Сигарету я в этой свалке выронил изо рта и теперь закуривал другую, стараясь, чтобы руки не ходили ходуном.

— Ну, что, сынок, доволен? — спросил я главаря.

Взгляд его прожигал меня насквозь — буквально испепелял. Потом он сплюнул в полузамерзшую лужу у ног и буркнул:

— Насобачился, сволочь, кости людям ломать?

— Ох, ты бы заткнулся, а? — выдохнул я вместе с табачным дымом.

Будь на его месте взрослый, меня давно бы уже застрелили: в банде наверняка имелся стволик для такого дела. Ему ведь стоило только мигнуть, и я получил бы пулю. Но, выходит, я все рассчитал правильно. Мне нужно было покончить с бандой раз и навсегда, а для этого — выманить главаря, заставить его заняться мною лично, С первого появления двух подонков в лавке я знал, что другого выхода нет.

— Я, знаешь ли, устал. А ты, видно, струсил. Умочить меня не удастся и престиж уронить нельзя, надо марку держать. Как быть? Мой тебе совет — отступиться. Забери свою шваль и возвращайся туда, откуда вы выскочили сегодня вечером. Так будет лучше для всех. Сам видишь, пока — пока! — никто особенно не пострадал. А я так и вовсе цел.

Я еще не успел договорить, а он уже стаскивал с плеч куртку:

— Цел, говоришь, сука? Ничего, не горюй, мы это дело поправим.

Есть! Он заглотнул наживку! Ну, что ж, если я выдержу еще одну схватку с самым свирепым зверем в этой стае, дело можно будет считать сделанным. Внутренне подобравшись, но стараясь никак этого не показывать, я всосал весь никотин, содержавшийся в моем окурке, — предстояло еще немножко подвигаться. Главарь, покосившись на биту у меня в руке, поднял из ледяной жижи другую, оброненную кем-то из моих противников, вытер ее рукавом. Потом мотнул головой по направлению к обширной помойке неподалеку и двинулся туда. Я — за ним. Банда — за мной.

— Кто победит, тому и решать, что будет дальше.

— Ну да, такое уж у них, у победителей, свойство. — Он глядел на меня с улыбкой. Я сделал последнюю затяжку: — Ладно, сынок. Пошли.

Арена предстоящей схватки представляла собой площадку метров десять в длину и три в ширину, сплошь заваленную разным строительным мусором и хламом — обрезками труб, битым кирпичом, обломками бетонных панелей и деревянных перекрытий. В одном углу громоздилась гора вышедших из моды окон. Под ногами пружинил мусор — в пластиковых мешках и россыпью, в которой нередко, должно быть, копались одичавшие кошки и отчаявшиеся люди. В общем, арена — закачаешься.

Когда я взобрался наверх, Сынок — я уже привык его так называть — пересек площадку и встретил меня в моем углу. Пришлось принимать бой в довольно неудобном положении: я едва успел отбить его первый удар. Дальше они посыпались без задержки — слева-справа-слева, слева-справа-слева. Он, видно, ждал, когда я втянусь в ритм этого фехтования, чтобы потом резко сломать его, а потом и меня. Я отбивал удары один за другим, но чувствовал, как немеют руки.

Понимая, что под этим градом мне долго не выстоять, я отбил очередной удар и придержал биту Сынка — своей. Лица наши сблизились. Потом я разжал пальцы, выпустил рукоять, обеими руками ухватил его правое запястье и рванул. Он потерял равновесие и свалился — к сожалению, на мягкие мешки с мусором, — а когда начал подниматься, я прыгнул сверху, прижимая его всей своей тяжестью к этой упругой поверхности. Он извивался подо мной, пытаясь отбросить меня и встать, раздирая пальцами пластик. Нас обоих подбрасывало как на батуте.

Снег перемешивался с гниющими отбросами: вонь была такая, что дольше барахтаться в этой помойке было немыслимо. И Сынок, выскользнув из моих рук, пополз через всю площадку, жадно хватая воздух. Я попытался схватить его за щиколотку, но неожиданно по колено провалился в мусор, сильно стукнувшись обо что-то твердое, — наверно, под слоем мусора были кирпичи. Нога зацепилась и застряла намертво.

— А вот теперь, — ввинтился мне в ухо его голос, — я буду тебя убивать.

Разрывая брючину, кожу и мышцы, я отчаянно рванулся из этого капкана — и сумел все-таки высвободить ногу. Сынок, подойдя поближе, двинул меня битой с такой силой, что сам чуть не вылетел за край контейнера. Я увернулся еле-еле и подобрал пригоршню битого кирпича. Сынок пошел на второй заход. Я швырнул в него кирпичиной. Промахнулся — и оцарапал дверцу стоящей у обочины машины. Потом, подкинув на ладони второй обломок, метнул и его. Сынок отбил его битой, едва не расколов череп одному из зрителей.

— Ну, что, дядя, кончились шутки? Больше не задираешься?

Раскаленное дыхание обжигало мне гортань. Из ноги хлестала кровь, от боли глаза застилало слезами. Да и бок еще помнил биту, которой угостили меня во втором раунде.

— Какие там шутки, — сказал я. — Шутки кончились.

— Ну, раз так, раз не хочешь повеселить меня еще немножко, тогда... тогда сам понимаешь, сука, что это значит. Понимаешь, а? Смерть твоя пришла.

Он, осторожно ступая по мусору, глядя под ноги, улыбаясь, стал подходить ближе, намереваясь вышибить мне мозги. Силы мои были на исходе, я слишком устал, чтобы уклоняться или отбиваться, а потому вытащил пистолет и выстрелил. Пуля сбросила его с помойки на мостовую.

В ту же минуту человек пять из банды начали карабкаться наверх, ко мне, а еще двое в задних рядах потащили из-за пазухи стволы. Чтобы не расходовать патроны, я схватил массивную оконную фрамугу и швырнул ее в появившиеся над скатом головы трех первых смельчаков. Удачно: одному раздробило подбородок, второй лишился глаза, третьего просто оглушило. Я бросил еще две фрамуги в толпу — накрыло одного из стрелков, а другой проворно отполз в сторонку. Но подобравшийся сзади паренек с ножом успел пропороть мне пальто и оцарапать бок, прежде чем я добрался до него. Собрав все, что у меня еще оставалось, я ударил его в челюсть — он отлетел, сшибив с ног еще одного волонтера. Раздались крики, из чего я заключил, что оба воткнулись во что-то острое и твердое. Не повезло, значит.