Маисовый колос - Эмар Густав - Страница 14

— Почему же ты думаешь, что не искренне?

— Почему? Неужели вы воображаете, что Гарригос, Торрес, Арана, Грасиа и прочие сеньоры, являющиеся сюда только ради собственных интересов, способны рискнуть своей жизнью для кого бы то ни было? Если уж они боятся, то только за себя, а никак не за нас с вами.

— Может быть, ты и нрава, — спокойно проговорил Розас, комкая в руках лежавшую перед ним салфетку. — Но если унитарии не убьют сейчас, то им никогда не убить меня... Однако мы отошли от сути. Я не хочу, чтобы ты сердилась на его преподобие, и требую твоего примирения с ним... Отец Вигуа, — обратился он к мулату, облизывавшему блюдо, на котором лежала утка, — поцелуйте мою дочь два раза, чтобы она перестала сердиться.

— Нет, татита! — с ужасом вскричала молодая девушка, вскакивая со своего места ипятясь от противного идиота, который готовился исполнить приказание ее отца, хотя вовсе не был расположен к этому, не находя для себя ничего привлекательного в этой «костлявой злючке», как он мысленно называл дочь Розаса.

— Обнимите ее, ваше преподобие! — раздался резкий голос Розаса.

— Поцелуйте меня, — сказал мулат, приближаясь к донне Мануэле.

— Ни за что! — ответила та, еще дальше отступая назад.

— Не церемоньтесь, ваше преподобие! — подуськивал Розас. — Поймайте ее и поцелуйте!

— Я говорю вам — нет! — кричала бедная девушка, отбегая на противоположную сторону комнаты.

Мулат бросился за ней. Началась настоящая травля. Розас хохотал, как сумасшедший, и стыдил мулата за неповоротливость.

Вдруг посреди шума, беготни, смеха и восклицаний послышался топот многочисленных лошадей, подъезжавших к дому.

По знаку Розаса, донна Мануэла и мулат замерли на месте. Молодая девушка благодарила Бога за случай, избавлявший ее хоть на этот раз от безобразной прихоти отца.

Глава VIII

КОМЕНДАНТ КУИТИНО

Кавалькада остановилась у подъезда дома Розаса.

Диктатор сделал дочери знак узнать, кто прибыл.

Молодая девушка поспешно вышла из столовой. На ходу она встряхнула своей маленькой головкой, как бы желая отогнать мучительное воспоминание о том, что сейчас происходило, чтобы всецело отдаться заботе о безопасности отца.

— Кто подъехал, Корвалан? — спросила она, встретив возвращающегося из сеней адъютанта отца.

— Комендант Куитино, сеньорита, — ответил старик.

Донна Мануэла возвратилась вместе с ним в столовую.

— Приехал комендант Куитино, ваше превосходительство!— доложил Корвалан, переступая порог столовой.

— С кем он? — спросил Розас.

— С конвоем.

— Я не о том спрашиваю. Разве вы думаете, что я глухой и не слыхал стука копыт нескольких лошадей?

— Кроме конвоя, с ним никого нет.

— Хорошо. Пусть он войдет.

Розас поудобнее расположился в своем кресле. Донна Мануэла опустилась рядом с ним на свое место, повернувшись спиной к той двери, из которой вышел адъютант.

Отец Вигуа тяжело шлепнулся на стул в конце стола. Служанка, по приказанию Розаса, принесла новую бутылку вина и сейчас же удалилась.

Вскоре в соседних комнатах зазвенели шпоры, и через минуту в столовую вошел Куитино, этот страшный человек, игравший такую видную роль в федерации. Он держал в руке шляпу, обернутую красным крепом в знак официального траура, установленного губернатором по случаю смерти своей жены. Синее суконное пончо закрывало почти всю фигуру коменданта. Волосы в беспорядке падали на его круглое, мясистое, загорелое лицо, носившее резкий отпечаток всех дурных страстей, гнездившихся в черной душе этого человека.

— Здравствуйте, дружище! — по возможности мягко проговорил вошедшему Розас, окинув его быстрым взглядом с головы до ног.

— Позволяю себе пожелать вашему превосходительству доброй ночи, — хриплым голосом произнес комендант.

— Идите, идите сюда... Мануэла, подай коменданту стул, а вы, Корвалан, можете уходить.

Донна Мануэла поставила стул таким образом, чтобы Куитино сел между ней и ее отцом.

— Не желаете ли промочить горло, комендант? — продолжал Розас.

— Очень благодарен, ваше превосходительство.

— Мануэла, налей ему вина, — приказал диктатор.

Пока молодая девушка протягивала руку за бутылкой, Куитино освободил свою правую руку из-под пончо и схватил стакан, который стал держать перед донной Мануэлой, чтобы ей удобнее было наливать. Донна Мануэла, взглянув на руку Куитино, так задрожала, что пролила часть вина на скатерть.

Весь рукав и сама рука коменданта были покрыты кровью. Лицо же Розаса просияло радостью, когда он заметил кровь; но в следующее мгновение оно приняло свое обычное равнодушно-мрачное выражение.

Наполнив стакан, донна Мануэла, бледная как смерть, инстинктивно откинулась назад.

— За здравие вашего превосходительства и донны Мануэлы! — провозгласил комендант, низко наклонив голову, и залпом осушил стакан, между тем как монах с широко вытаращенными глазами делал молодой девушке знаки, чтобы она взглянула на руку своего соседа, думая, что та не заметила крови.

— Ну, что вы сделали? — спросил Розас будто вскользь, глядя прямо перед собой на стол.

— Исполнил приказание вашего превосходительства.

— Какое приказание?

— Гм!.. Ваше превосходительство поручили мне...

— Ах, да! Вспомнил: проехаться вокруг бахо... Кордова говорил Викторике о каких-то субъектах, намеревающихся пробраться к армии этого гнусного унитария Лаваля... Да, кажется, я, действительно, поручил вам поприглядеть немного за бухтой. Викторика хотя и хороший федерал, но иногда страдает своего рода сонливостью и частенько дремлет, когда нужно смотреть в оба.

— Бывает этот грешок, ваше превосходительство, — с гадкой улыбкой согласился комендант.

— И вы были в бахо?

— Да, посоветовавшись с Кордовой насчет плана действий, я отправился к бухте со стороны Боки.

— И нашли там кого-нибудь.

— Нашел, Кордова привел несколько человек. По его сигналу я сделал на них нападение.

— Взяли их в плен?

— Нет. Разве ваше превосходительство забыли, что изволили приказывать мне?

— Ах да! Эти мерзкие людишки совсем вскружили мне голову и отшибли память.

— И не мудрено. У вашего превосходительства столько дел, а тут еще эти...

— Да, и если бы вы знали, как мне надоело возиться с ними! Положительно не придумаю, что еще предпринять, чтобы обуздать их. До сих пор я приказывал только арестовывать их и обращался с этими негодяями, как добрый отец с расшалившимися детьми, надеясь этим их исправить. Но они не исправляются. Самим федералистам следовало бы теперь приняться за них, ради своей же собственной безопасности. Ведь если Лаваль восторжествует, — всем нам придется очень плохо.

— Карай! Ему никогда не восторжествовать!

— Ну, этого нельзя сказать так решительно... Я хотел еще раз напомнить вам, что вы оказали бы мне большую услугу, если бы взяли у меня власть, которой я страшно тягощусь. Если я сам не слагаю ее с себя, то только по вашим неотступным просьбам, вы знаете это.

— Ваше превосходительство — отец федерации, и...

— Да, но вы все должны помогать мне исполнять мои тяжелые и ответственные обязанности... Поступайте с этими гнусными людьми, как сами найдете нужным, и не забывайте, что они растерзают вас, если возьмут верх.

— Не возьмут, будьте покойны!

— Всегда следует иметь в виду худшее... Я говорю вам это, чтобы вы передали мои слова всем нашим друзьям.

— Когда прикажете нам собраться, ваше превосходительство?

— Погодите... Много их было?

— Пять человек.

— И вы дали им возможность повторить их попытку к бегству?

— Нет, их отвезли в полицию в тележке. Кордова уверил меня, что так было приказано начальником...

— Вот до чего они довели себя!.. Очень грустно, но я понимаю, что вам иначе нельзя было поступить, чтобы самому не остаться без головы в случае их торжества.

— Ну, эти уже более никогда никого не лишат головы, за это я могу поручиться, ваше превосходительство, — с дикой радостью произнес комендант.