Врата смерти - Прозоров Александр Дмитриевич - Страница 5

Поднявшееся пламя осветило молодую просительницу: лет двадцати пяти, но как школьница конопатую, с круглыми заячьими испуганными глазами и длинной косой, свисающей из-под платка ниже пояса. Выглядела она при беглом взгляде совершенно здоровой. Крепкой сочной девицей, при взгляде на которую руки аж зачесались от желания хотя бы потискать этакий персик.

– А от немочи мужицкой исцелить можешь?

– От немочи мужицкой? – Олега разобрал смех. – Это как же тебе присвербило, коли ты среди ночи к колдуну в лес за лекарством от напасти этой побежала? Нечто совсем муж позабросил, а сегодня вспомнил?

– Нет у меня мужа, ученик Ворона! – недовольно сверкнула отблесками пламени в глазах гостья. – Вдовая я!

– Коли так, то и вовсе не понимаю, – откинулся на прикрытую кошмой стену ведун. – Откуда этакое беспокойство?

– Не мое сие беспокойство. – Женщина кашлянула, повела плечами, развязала узел платка, потянула его кончики в стороны и опустила на плечи. – Общество меня послало. Всей деревней челом тебе бьем. Слабость у нас на корень мужицкий напала. Руки ничего не держат, ноги слабы. Ни днем работать толком не способны, ни ночью долга своего сполнить. Пашни зарастают, дома перекашиваются, хозяйство хиреет, а они ноги еле все волокут. Как кто из молодцев лихих свадьбу честную справит, так разом чахнуть начинает да бледнеть, из рук все валится, на жену не глядит...

Середин опять не смог сдержать усмешки: у деревенских пашни зарастают, дома перекашиваются, хозяйство хиреет – а они первым делом про «немочь мужицкую» спрашивают.

– Отчего же тебя послали, милая, сами не приехали?

– Какие ни есть, а мужики, – пожала она плечами. – Хозяйство без догляда не оставишь, иначе зимой и вовсе хоть сосульки грызи. За моим нарезом и скотиной зато посмотреть обещалися. Чтобы к пустому двору не вернулась. И вообще... Беляной меня родители нарекли.

– А меня Олегом, – представился Середин.

– Так сможешь ты от беды сей деревню нашу избавить, кудесник?

– Не кудесник я. Ведун обычный. Ведаю кое-что, чудеса творить пока не научился.

– Так сможешь? – настойчиво переспросила поздняя гостья.

Пламя над хворостинами опало, и в красном свете углей из темноты кроваво поблескивали зрачки Беляны да высвечивался контур тела по пояс, аккурат по белым рукавам и высокой груди. Темные юбки растворились в сумраке.

– Вся деревня? Все мужики? – покачал головой ведун. – Так прямо и не скажешь. Смотреть надобно, на место ехать.

– Прямо скажи, ведун, сможешь или нет? – опять потребовала гостья.

– Экая ты упрямая. Как же я скажу, коли даже не понимаю пока, в чем беда ваша?

– А коли узнаешь, то сможешь?

– Узнать – половина дела, – неуверенно ответил Середин. – Коли знать, откуда беда, всегда хоть что-то, да придумать можно. Где деревня-то ваша стоит?

– Тут недалече. Ден десять пути.

– Ого! – хмыкнул Олег. – Десять дней в один конец, да пока разберешься, пока вылечишь. Назад еще десять дней. Ты ведь меня, считай, на все лето отсюда забрать собираешься!

– В обществе сказали... – Голос Беляны стал ниже и глубже, она уронила платок и оправила ворот сарафана. Да так странно, что края его разошлись и полуобнажили плечи. – В обществе сказали: «Что хочешь делай, а знахаря привези».

Ведун смотрел на этот порхающий под двумя алыми огоньками бюст, поворачивающийся то одной, то другой стороной, и вскоре задумался об исчезнувшем Вороне. Вернулся старый колдун в этот мир или нет, но если он уже который месяц не навещает свое логово – стало быть, отнюдь сюда не торопится. Может и через год появиться, может и через десять. Ворон лет не считает, что ему несколько лишних весен? А коли так – какой смысл здесь его ждать? И жаркое дыхание Беляны на губах Олега, за половину лета ни разу не коснувшегося женщины, на это решение, разумеется, ничуть не повлияло.

Гостья не давала спать ему едва ли не всю ночь, а когда оба наконец-то выдохлись – Середин поднял ее и отправил седлать лошадей. Сам прошел по пещерам, собирая свои вещи и пряча самое ценное из сокровищ учителя. Не от чужаков – кто позарится на неведомую мазь или груду пустых березовых туесков? Зелья и коробочки для них следовало укрыть от тепла и сырости. Из погреба Олег забрал продукты, не пригодные к долгому хранению, свободное место заставил корзинками с составами на жировой основе.

Надолго, конечно, его стараний хватить не могло – но уж за год все здешние соления, квашения и сало должны были уцелеть. А там – либо Ворон вернется, либо он сам здешние места навестит, либо... Либо это все уже никому и не понадобится.

Наверху лазейку к погребу он закрыл мороком, натянув на нее личину мелкой дыры, пахнущей отхожим местом. А выйдя под звездное небо – еще один морок поставил на само жилище Ворона, придав ему вид брошенной, полупровалившейся ямы. Кто про сие место знает – подумает, что брошено, кто не знает – не полезет. А кому морок не страшен – тот пусть пользуется, не жалко. Домом пользуется, но и тяготу, с ним повязанную, несет. Ведун справлялся, сколько мог. Переведет дух немного – может, снова силу попытает. А пока...

– Прости меня, учитель, – низко поклонился порогу Олег. – Устал...

Он отступил, нащупал луку и легко поднялся в седло, подобрал поводья, привычно огладил саблю на боку, скользнул ладонью к лежащему на крупе круглому щиту. На душе сразу стало привычно и легко.

– Ну, показывай путь, общественница! Коли до рассвета на пару верст уйти успеем, назад уже никто не вернет.

– Верхом так и за пять ден успеем. – Беляна, словно сидя на облучке телеги, тряхнула поводьями: – Н-но, пошла! Десять дней – это я пешком шагала.

– Пять так пять, – пожал плечами Середин, вслед за ней спускаясь в овраг. – Раньше доберемся, раньше управимся.

– Зачем тебе меч, знахарь? – оглянувшись, спросила женщина. – Болезнь ею не прогонишь, лихоманку не срубишь.

– Не знахарь я. Ведун, – усмехнулся Олег. – Знахарем стану, как руки немощные станут. А пока супротив любой силы недоброй готов силу приложить. Могу огонь антонов извести, могу криксу болотную, могу татя лесного. Нам, ведунам, все равно, какой облик враг наш принял, заклятия змеиного или зверя двуногого. Закон прост: попался – сгинь. Там, где я прошел, земля чистой и безопасной должна остаться. Тому меня Ворон учил, того и совесть требует.

– Совести, стало быть, служишь?

– Стараюсь... – Они как раз проехали мимо оскаленного истукана, и ведун негромко перед ним оправдался: – Я не бегу. Иным людям помогать еду. Позвали...

– А у нас возле деревни и тати есть, ведун, – выехав на залитый лунным светом тракт, придержала лошадь Беляна. – Правда-правда. Токмо одному с ними не управиться. Сказывают, чуть не полсотни душегубов в ватаге.

– Что, нападали?

– Не, нас не трогают, – мотнула головой Беляна, и коса хлестко ударила сперва по одному боку, потом по другому. – Чего с нас взять? Да и, может статься, кто из наших к ним подался. Не станут же они отчий дом разорять? На тракте они шалят, то бывает.

– Проезжий тракт?

– Не... Сколь себя помню, заброшен стоит. Сиречь местные по нему ездят, оттого и не зарастает. А чужих давно уж нет, не видать. Сказывали, он аж до Тверцы самой от нас тянется, во какой был! Да токмо то ли заболотился он где-то там, на севере, то ли рекой размыло, но перестали мимо нас в Муром торговые люди ездить. Иными путями теперича добираются.

– Торговые люди на ладьях ходят, – лениво изрек Середин.

– То большие люди на ладьях, – возразила Беляна. – А у иных товара на три возка всего и наберется. На что им ладья? По тракту на телеге куда как быстрее будет. Потому как прямо ехать выходит, без течений встречных и волоков.

– Да ты спец!

– Кто? – не поняла крестьянка.

– Знаток, говорю. В делах торговых.

– А как же там без этого? – развела руками та. – Огурцы, капусту да репу вырастить мало. Ее еще и продать на торгу надобно. Да так, чтобы разору не случилось. Кушать захочешь, так и научишься.