Опасное лето - Хемингуэй Эрнест Миллер - Страница 20

— Как Пекас? — спросил Мигелильо.

— Молится в часовне о благополучии других тореро, — ответил я.

— Смотрите за ним, — сказал Доминго Домингин, — любой бык может кинуться.

— Идут, — сказал я. Парадное шествие началось.

— Настоящий тореро. Доминго никогда не выглядел так на арене, — сказал кто-то, но Доминго не слышал. Мы все смотрели на Пекаса. В осанке его было ровно столько скромности и спокойной уверенности в себе, сколько нужно. Я перевел взгляд на Луиса Мигеля — не хромает ли он? Нет, он не хромал. Он ступал твердо и уверенно, но лицо его омрачилось, когда он увидел пустые места на трибунах. Антонио вышел на арену с видом победителя. Он тоже увидел пустые места, но остался равнодушен.

Хотч зашел за барьер и остановился возле меня.

— Что я теперь должен делать? — спросил он вполголоса.

— Стойте возле меня, делайте умное лицо, изображайте готовность, но без нетерпения.

— Мы с вами знакомы?

— Более или менее. Я видел вашу работу. Но мы не приятели.

На арену вышел первый бык Луиса Мигеля. Из трех доставшихся ему быков — низкорослого, среднего и крупного, — он для первого боя выбрал среднего. Мигель работал плащом, и больная нога, видимо, не мешала ему.

Публика награждала аплодисментами каждую веронику.

— Присмотритесь к быку, — сказал я Хотчу.

— По-моему, он недурен.

— Какие-нибудь изъяны?

— Ужасно длинные рога.

— Отсюда они всегда кажутся длинными, — сказал я.

— А не слишком усердствуют пикадоры?

— Слишком.

— Зачем?

Хотч говорил тихо, не шевеля губами.

— Его усмиряют для Мигеля, потому что он еще не совсем оправился от ушибов в Малаге. У него не хватит силы в ногах, чтобы справиться с ним. Для боя быков нужны надежные ноги.

— Запомню, — сказал Хотч.

— А как ваши ноги?

— Трясутся, но я держусь.

Луис Мигель делал пассы мулетой прямо напротив нас. Сперва он работал хорошо, в строгом стиле, потом еще лучше, наконец, превосходно, — но тут бык, ослабевший от чрезмерного усердия пикадоров, начал сдавать. Они выпустили из него много крови, но утомить мускулы шеи не сумели.

— Что вы сейчас можете сказать о быке?

— Он устал, и ему надоело.

— Теперь Мигелю придется самому наступать, а он не надеется на свои ноги.

— Уж скорей бы убивал, — сказал Хотч.

Он был прав. Но Луис Мигель убил только с седьмого раза, и то ему пришлось прикончить быка двумя ударами дескабельо.

— Почему так получилось? — спросил Хотч.

— По многим причинам, — сказал я. — Отчасти виноват бык, отчасти — Мигель.

— Может, он опять не сможет убивать, как уже было?

— Не знаю. Правда, бык ему не помогал, но он не сумел ни опустить мулету достаточно низко, ни вонзить шпагу как следует.

— А почему трудно низко опустить мулету?

— Опасно для жизни.

— Понятно, — сказал Хотч.

Первый бык Антонио уже вышел на арену, и он демонстрировал свое прославленное уменье владеть плащом. Но быка он выбрал самого низкорослого, и зрители не принимали всерьез работу с ним. Быки принадлежали Арелиано Гамеро Сивикос из Саламанки и были неравноценны по качеству. Два низкорослых, один очень крупный и три средних. Даже Антонио заметил, что зрители не принимают быка всерьез, когда взял в руки мулету и начал показывать подлинно классические приемы; тогда он перешел на стиль Манолето, при котором любой бык кажется опасным, и проделал весь выработанный Манолето репертуар, поглядывая на публику каждый раз, как бык проскакивал под мулетой.

— Первый раз вижу, чтобы он так работал, — сказал Хотч.

— Публика это любит, и он показывает ей, как легко это делается. Я уже это раз видел, когда он выступал в Кордове, родном городе Манолето. Он смеется над публикой, но она этого не понимает.

— Публике это очень нравится, — сказал Хотч. — Он мог бы всегда так работать.

— Он не хочет. Такая работа его не радует. Это всего только трюк.

— Полезный трюк, — сказал Хотч.

Антонио убил быка с первого удара, взяв чуточку слишком низко и в сторону, и ему присудили ухо.

Второй бык Луиса Мигеля был крупный и очень сильный. Первым же ударом рогов он опрокинул лошадь, и пикадоры старались вовсю, чтобы ослабить его и умерить его воинственный пыл. Они так отделали его, что пришлось ограничиться одной парой бандерилий.

Луис Мигель попытался проделать хорошую фаэну с еле живым быком. Он показал несколько отличных пассов, но не все подряд удалось ему. Эффектнее всего было, когда он обводил быка вокруг себя, чуть ли не прислоняясь к нему. Когда же он, держа мулету в левой руке, попытался сделать настоящую натурале, которую он так виртуозно исполнял в Малаге, бык едва не всадил в него рога.

— Это почему? — спросил Хотч.

— Он не сумел удержать его мулетой. Сбился с темпа.

— Это я когда-нибудь после выучу, — сказал Хотч. — Что еще за темп?

— Скорость, с какой двигается бык. Мулету нужно передвигать чуточку быстрей.

— Понятно, — сказал Хотч. — А теперь у него хорошо выходит.

Луис Мигель отлично закончил фаэну и вонзил шпагу до самого эфеса, потом одним ударом дескабельо поразил спинной мозг. Его наградили ухом. Он обошел арену, держа свой трофей в руках, потом вышел на середину и поклонился публике. Часть зрителей была недовольна и не скрывала этого.

— Антонио достался хороший бык, — сказал я Хотчу. В центре арены Антонио уже показывал свое несравненное мастерство. Бык кидался стремительно и прямо, и плащ, который Антонио держал кончиками пальцев, взлетал и надувался с абсолютной точностью в нескольких миллиметрах от нацеленного рога.

— С этим быком он поработает в свое удовольствие, — сказал я, — если его не испортят. Сейчас он им скажет, чтобы не усердствовали. Слушайте.

Антонио очень берег быка во время работы пикадоров и бандерильеро. Фаэну он начал с четырех пассов, и пока бык в четвертый раз не прошел под мулетой у самой его груди, Антонио стоял, сдвинув ноги, прямой и неподвижный, словно изваянье. Заиграла музыка, и Антонио стал медленно обводить быка вокруг себя, заставляя его делать повороты, — сначала в четверть круга, потом в полкруга и, наконец, в полный круг.

— Это невозможно, — сказал Хотч.

— Он может в полтора круга.

— И мячи он может ловить в обе руки, прыгая в воду, — сказал Хотч. — Луису Мигелю далеко до него.

— Мигель постоит за себя, когда у него нога заживет, — сказал я и подумал: хорошо бы.

— Все-таки ему сейчас не сладко, — сказал Хотч. — Посмотрите на него.

— Уж очень бык хорош, — сказал я.

— Не только это, — сказал Хотч. — То, что делает Антонио, просто сверхъестественно. Этого ни один человек не может, да еще постоянно, каждый раз. Вы посмотрите на Луиса Мигеля.

Я посмотрел — лицо у него было словно застывшее, очень грустное и взволнованное.

— Провидит будущее, — сказал Хотч.

Антонио закончил фаэну, поставил быка против себя, глубоко втянул воздух, нацелился и нагнулся над рогами, опустив мулету так низко, что она волочилась по песку. Он вонзил шпагу, она вошла до отказа, и бык упал мертвым. Антонио вручили оба уха и хвост. Когда он, обходя арену, прошел мимо нас, он улыбнулся мне, а на Хотча даже не взглянул, делая вид, что не замечает его. Я подошел к Антонио.

— Скажи Пекасу, что он великолепен. — Последнее слово он сказал по-английски. — Ты уже объяснил ему, как действовать шпагой?

— Нет еще.

— Пойди объясни.

Когда я вернулся к Хотчу, на арену выпускали быка Луиса Мигеля. Это был самый низкорослый.

— Что Антонио сказал?

— Он сказал, что вы великолепны.

— Это ясно, — сказал Хотч. — А еще что?

— Чтобы я объяснил вам, как действовать шпагой.

— Не мешало бы это знать. Вы думаете, очередь до меня дойдет?

— Думаю, что нет, разве что вы пожелаете убить за свой счет запасного быка.

— А сколько это стоит?

— Сорок тысяч песет.

— А примут чек на мой «Клуб гастрономов»?

— В Сьюдад-Реале — нет.