Рассказы о Ваське Егорове - Погодин Радий Петрович - Страница 5

А она, напротив, после его ухода была светлая, тихая и ласковая. Ваську называла "слад ты мой", кормила яблочным пирогом и расспрашивала, как же это они черта смастерили.

Однажды, спустя примерно месяц, придя из школы, Васька застал в кухне Афанасия Никаноровича в желтых перчатках и бежевом пушистом шарфе.

— Ключи-то у меня остались. Не отобрала, — сказал Афанасий Никанорович. — Сижу, тебя жду. Будем Настьке наказание делать.

— Я не буду, — сказал Васька. — Хорошая тетка.

— В том-то и дело, что хорошая, была бы плохая, я бы ее, заразу, отринул бы, у меня баб от Стрельны до Сингапура, а то-то и оно, что хорошая, замечательная даже — потому ее жаль. Ей без меня жизни нет. Будем ей делать внушение. Будем ей стенающего покойника показывать, чтобы она меня обратно пустила. Как думаешь — дрогнет? Не дрогнет — в море уйду. Засушила меня суша.

— Зачем вас пускать, у вас своя комната есть, — сказал Васька.

— Пускать в смысле любви.

— А без меня не можете этого стенающего покойника наладить?

— Как же без тебя? Ты же должен мыть ноги. И еще одного надо ассистента, на язык крепкого и непугливого. — Афанасий Никанорович поднял крышку с кастрюли со щами, начерпал в тарелку, не разогревая, со дна — погуще и принялся хлебать. — Когда я здесь утвержусь, мы с тобой по малярному делу зарабатывать будем по вечерам — надо и твоей мамке помочь. Думаешь, ей, сердечной, легко тебя, лоботряса, тянуть? — говорил он с набитым ртом. — Ты вон сколько ешь — по кастрюле щей в день. И каждый раз с говядиной.

Васька понимал, что говорит Афанасий Никанорович про малярный заработок для заманивания его в сомнительное дело, но он уже был согласен, потому что помощник требовался смелый и на язык крепкий — значит, дело рискованное.

— В ассистенты пригласи свою Нинку.

На "свою Нинку" Васька не обижался — все так говорили, словно Нинка была ему сестра, да и он сам ловил себя на словах "вон моя Нинка идет".

— Она же девочка, недоросток, — возразил он. — Клоп.

— Нинка в корень смотрит и любовь видит, хоть и недоросток и клоп. А ты велика фигура, да дура. И все, и все. Беги за Нинкой.

Когда Васька Нинку привел, Афанасий Никанорович спросил:

— Объяснил ей мою ситуацию?

— Она знает. Все в доме знают.

Афанасий Никанорович перчатки снял, и шарф снял, и пальто снял. Он любил тона светлые, и костюм на нем был светлый и джемпер белый с низким мысом, а туфли на нем были светлой замши с коричневым лаком и рубашка шелковая коричневая.

— Умереть, какой вы красивый, — сказала Нинка.

— Не в этом дело сейчас. — Афанасий Никанорович тяжело и грустно вздохнул. — Стенающий покойник делается так... Я стану ближе к окну — занавески задернем. Ты, Васька, передо мной встанешь на расстоянии шага. Я тебе на плечи руки положу, на мои руки ты, Нинка, положишь подушку. Ты, Васька, голову наклонишь и руки вытянешь. На твои руки мы мои штиблеты наденем. Потом ты, Нинка, покроешь все это простыней. Только мою голову, запрокинутую, оставишь открытой и штиблеты. На грудь — свечку. Вот свечка. — Афанасий Никанорович достал свечку церковную, восковую, тоненькую, из буфета и розетку достал оттуда же. Приплавил свечку к розетке. — На грудь покойнику. Свечка мало света дает и тот телом загорожен, так что ноги окажутся неразличимыми. А мы будем тихо, но жутко стенать и покачиваться, как бы в воздухе воспарять. Давайте прорепетируем.

Комната Анастасии Ивановны была узкая, вдоль стен заставленная, так что "стенающий покойник" разместился только-только в проходе.

Нинка все сделала по плану. Свет выключила. За шкаф спряталась.

Отрепетировали они покачивание покойника, как бы парение в воздухе, и тихое жуткое стенание.

С улицы свет не проникал: на окнах висели тяжелые шерстяные гардины с вышитыми на них цветами лотоса, доставшиеся Анастасии Ивановне, как и вся обстановка, в наследство от архивариуса.

Анастасия Ивановна приходила домой в шесть.

В шесть они уже стояли в готовности. Но им пришлось стоять до семи. Как только они услышали побрякивание ключа в наружной двери, Нинка зажгла свечку и спряталась за шкаф.

Затянули они стенание и услышали, как шаги Анастасии Ивановны замедлились. Потом услышали, как приоткрылась в комнату дверь. Услышали, как Анастасия Ивановна охнула...

Нинка рассказывала — она, конечно, из-за шкафа высунулась, — Анастасия Ивановна как увидела стенающего подойника, а зрелище это оказалось действительно жутким даже для пионерки Нинки, так и присела, и совсем упала бы, но за косяк уцепилась, и, собрав все свои силы, выпрямилась, и, только выпрямившись, но все же отступив на шаг, прошептала:

— Афонюшка, зачем ты меня мучаешь? Зачем ты для меня всякий страх придумываешь?

Афанасий Никанорович сбил Ваську в сторону, отчего чуть не получился пожар — свечка на простыню упала, дыру прожгла, и в один прыжок оказался рядом с Анастасией Ивановной, держа ее за руку.

— Я у тебя дома была, — сказала Анастасия Ивановна. — С твоей женой разговаривала. И дочь твою видела — красивая девушка... Жена мне сказала, что она тебя насовсем выгнала и чтобы я тебя забирала. Мол, надоели ей за двадцать лет твои художества.

— Так мне ж с ними петля, Настенька, — сказал Афанасий Никанорович. — Постные они, как пахтанье. Скучные, как елей. Я от этой стоячей воды ходил с артелью — золото мыл. И в кочегары определился дальнего плавания.

Васька выбрался из простыни, чихая от запаха паленого полотна. Нинка включила свет. Афанасий Никанорович стоял в полосатых носках и пальцами шевелил.

— Идите-ка в кухню, чайку поставьте, — приказал он, а Анастасии Ивановне сказал: — Я, Настенька, торт купил "Полено" и конфеты "Пиковая дама". Смешно, правда, торт "Полено"? А мои этого не понимают. Им хоть "Камнем" торт назови, и бровью не поведут, так и съедят.

Когда кипяток вскипел и Васька с Нинкой сели пить чай с тортом и конфетами, в кухню вышел Афанасий Никанорович с полотенцем.

— Горячий компресс Настеньке на голову, — сказал. — Знобит ее, и зубы стучат. — Был в тот момент Афанасий Никанорович бледный. — Довели женщину, достенались, — прошептал он. — Хоть и малые вы, а я вас не постесняюсь, скажу: мне без нее — труба.

С малярным заработком Афанасий Никанорович Ваську не обманул. Стал брать его с собой отделывать квартиры растратчикам — именно так называл он своих клиентов.

— Культурному человеку, профессору или народному артисту, качество подавай — ровность. Чтобы чисто и без полета фантазии. В кабинете — вертикальная полоса сдержанная, обой темно-вишневый или темно-зеленый. В спальной — под ситчик или с розанами. В гостиной обой золотистый, можно ультрамарин. На ультрамарине золотые багеты хорошо блестят. В коридоре — строго. В кухне, уборной и ванной — кафель. А растратчик, он дворец хочет. Чтобы коридор у него был под мрамор, сортир под малахит, ванная руж-бордель. Пилоны, зеркала, антаблемент, розетки. Некоторые плафоны просят с изображением себя в римской тоге. Короче — альфрее. Мы ему альфрее и запузырим.

Афанасий Никанорович учил Ваську работать под мрамор и прочий узорчатый камень. Особенно любил он приемы эффектные. На хорошую мастичную основу он наносил довольно небрежный цветовой слой, имитируя узор камня красками, разведенными на пиве. Затем доставал из кармана маленькую "Московской", раскрывал ее, выплескивал в рот и фукал, как хозяйки фукают на белье, перед тем как катать его на каталке и гладить. И возникало чудо. Крашеная поверхность вскипала, образуя глазки, разводы, стремительные жилы, спирали и волны. Афанасий Никанорович допивал свою маленькую и закусывал, достав из другого кармана рачью клешню, завернутую в белоснежный носовой платок. В этот миг он глядел куда-то вдаль, сквозь оторопевших хозяев.

Ваську он представлял заказчикам так:

— Ассистент-трафаретчик. Репин. Держу для фирмы. Альфрее обязывает. — Непонятное слово "альфрее" Афанасий Никанорович произносил в нос, с деликатным наклепом головы.