Включите северное сияние - Погодин Радий Петрович - Страница 16

— Есть, — ответила Рая.

— Раиса, я пошла... — Клава поцеловала подругу и вышла.

Представила Рая, как Клава пойдет одна, вцепившись в страховочную веревку. Хорошо, что недалеко идти — через улицу. И все равно пурга непременно повалит ее — только бы она веревку не выпустила. Часы тикали и все колотили ее по вискам. Представила Рая новогодний праздник, веселый и шумный. Представила долговязого гидролога Чембарцева. Размешивает Чембарцев шампанское в бокале чайной ложечкой и смотрит, как облепляют ложечку холодные пузырьки, как бегут они вверх витой струйкой. А вокруг танцуют веселые люди. И Рая танцует.

Только нехорошо ей — туфля жмет.

— Я — гидропост Топорково, — зашумел в наушниках испуганный запоздалый голос. — Раиса, чьи ребята пропали? Ты чего, Раиса, молчишь? Я тут печку топила, собак кормила, приборку делала, слышу — ребят ищут. Это я, тетя Муся с Соленой Губы. На всех зимовках матери сидят, ждут, — страшно нам, Раиса... Я говорю, не томи, чьи ребята? Ух, Раиса! Ты слышишь?

— Слышу, — прошептала в микрофон Рая.

— Ух, Раиса! Ух, враг! — зашумела в эфире Мария Карповна. — Как мне тут одной, если я мать? А как другим матерям?.. Ну, Раиса, я с тобой побеседую с глазу на глаз, как приеду.

— Слышу, — прошептала в микрофон Рая.

НАТАШКА ЗАПЛАКАЛА

Жарко ребятам под кроватями в теплых шубах. Ворочаются они. Тяжело дышат — устали спать.

Повариха Татьяна Гавриловна сидела в кухне возле стола, вытирала глаза и нос платком. Жалела Леньку и Наташку, и новенького мальчишку жалела. И всех ребят, что на свете живут, жалела повариха Татьяна Гавриловна. Любила Татьяна Гавриловна детские кинофильмы смотреть в школе вместе с ребятами. И всегда радовалась — до чего у нас ребята сознательные. И всегда огорчалась — до чего у нас взрослые такие нечуткие. Ясно всем: Нитка Стекольникова в Сережку влюблена, в Коновалова. Ну и пусть. Без любви человеку холодно, особенно молодому. Ну и нечего ее попрекать. И не в чем. А есть такие нечуткие...

В вылезшее из кастрюли тесто, которое уже месить пора было и раскатывать для сладких пирожков ребятам к завтраку, упала шашка. За ней другая. Повариха Татьяна Гавриловна подняла глаза к потолку. Закричала:

— Ленька, ужо я тебе задам!.. — И осеклась. Смотрит в потолок странным взглядом.

Коля Чембарцев снов не видел. Исходя из данных науки, он их, конечно, видел, но враз забывал, и когда просыпался, то вылезал в жизнь, как вылезают из окопов засыпанные взрывом солдаты. Сны оставались в нем лишь чувствительными воспоминаниями, как память о вырванном зубе или горячем приморском песке.

Коля спал, и казалось ему, что он в темноте идет. Нету полярной ночи, сквозь которую огоньки видны, и звезды, и северное сияние. Темень вокруг густая и жаркая. Но от этой густой жары холодно. Наталкивается Коля на людей в темноте и просит: "Пожалуйста, включите северное сияние... Пожалуйста..." Но все от него отворачиваются. И никто не включает. "Пожалуйста... — просит Коля. — Будьте добры..."

_ Я — "Парус". Я — "Парус", "Фиалка", мы подошли к устью пролива. Все заструги, все торосы обшарили... Собачьи упряжки рядом со мной. Вездеходы поворачивай назад. Прочешем пролив еще раз. Теперь против ветра идти... Люди, Раиса, устали...

— "Парус", "Парус", вас поняла. ВСД-шестьдесят семь,

ВСД-шестьдесят девять, ВСД-сорок, ВСД-пятьдесят два. Я — "Фиалка". Поворачивайте обратно. Приказ капитана. Прочесывайте пролив в обратном направлении. Будьте внимательны, впереди вас люди. — И тут Рая добавила от себя: — Когда поравняетесь с ними, особо уставших и обмороженных возьмите на борт.

Идут люди согнувшись, некоторые касаются руками льда, чтобы пурга, бьющая в грудь, не могла опрокинуть их. Некоторые падают. Тогда останавливается вся цепь и ближние помогают упавшему подняться. Собаки впереди людей ползут. Собаки легкие и лохматые. Ветер отрывает их ото льда, как комья ваты. Хорошо, что собаки упряжкой связаны. Иногда ветер катит всю упряжку. Вместе с нартами.

— Я — гидропост Топорково, — сказало радио, всхлипнув. — Раиса, извини меня, я на тебя накричала. Измучилась я...

— Ничего, тетя Муся.

— "Фиалка". Я — борт семьдесят семь-четыреста пятьдесят шесть.

Рая молчит, словно оглохла — перестала воспринимать голоса и вопросы. Смотрит она на бегонию королевскую и не видит.

— "Фиалка", "Фиалка"... Сестренка, ты что?

— Ничего, — сказала Рая, очнувшись. — Володя! Слышишь, Володя? Как у тебя?

— Порядок, сестренка. О нас не заботься. Ищите ребят спокойно.

— Что случилось, Володя? Объясни толком.

— Сестренка, порядок. Штурмана моего вывезли и других раненых тоже.

— Кто вывез? Поблизости ни одного вездехода.

— Гидролог Чембарцев и Степан Васильевич с Соленой Губы вывезли... Гидролог тоже плох — вместо него за руль второй пилот сел. Мы, сестренка, ликуем. Теперь нам тепло. У нас тут тети Мусины одеяла, и шкуры, и спирт. Гуляем...

Директор школы стоял к комнате номер пятнадцать, смотрел на омара, которого Коля привез из Одессы. Сушеный омар парил над игрушечным мором.

Радио говорило московским бодрым голосом: "Нынешняя весна в Сочи на редкость ранняя. На бульварах и в парках зацветают нарциссы. Скоро распустятся тюльпаны — подарок голландских цветоводов..."

В комнату медленно и растерянно вошла повариха Татьяна Гавриловна. Протянула директору раскрытую ладонь — на ладони шашки. На недоумевающий, досадливый директорский взгляд повариха Татьяна Гавриловна показала пальцем — сверху вниз.

— Падают прямо в тесто... Тут дырка есть... Директор быстро шагнул к кровати. Валенок торчит. Директор шевельнул его ногой. Потом наклонился и вытащил из-под кровати Наташку. Вместе с поварихой Татьяной Гавриловной вытащил из-под другой Леньку и Колю.

— Что, уже завтра? — спросила Наташка, мигая.

Ребята еще протирали глаза, когда в комнату ворвался с красными пятнами на пушистых щеках Сережка Коновалов.

— Ты зачем в малице ходишь по школе? — строго спросила у него Наташка. — Знаешь, не разрешается.

— Я из вас душу вытрясу! — Сережка принялся хватать, тискать их, словно хотел убедиться, что это они в самом деле, а не плод усталого воображения. — Я из вас бифштексов наделаю! — кричал он. — Весь поселок ушел в пургу вас искать. Все в проливе. И собаки. И вездеходы. Даже я просился, дурак... Вы что?.. Надаю сейчас по ушам!

— Мы ничего, — сказала Наташка. — Мы... просто... В дверях толпились ребята, и маленькие, и большие. Сережка взял со стола записку, сунул ее Леньке под нос. Ленька медленно поревел взгляд с записки в пол, потом так же медленно глянул на Колю.

— Чего? — спросил Коля, стаскивая с себя шапку. Ребята из дверей уставились на него. — Чего вытаращились? — закричал Коля. — И пошутить нельзя?! Я для юмора...

Наташка заплакала и на четвереньках поползла под кровать.

— "Парус", "Парус". Я — "Фиалка". Вызываю "Парус"... Зазвонил телефон. Рая встала, сняла трубку.

— Да, — сказала она. — Это я. Что вы сказали? Под кроватью?.. Пошутили, вы говорите? — Она осторожно положила трубку. Ноги ее сделались неустойчивыми, словно стояла она не на синем бобриковом ковре, а на гладком, без задоринки озерном льду.

— Я — "Парус". Я — "Парус"... "Фиалка", все безнадежно. Мы обшарили пролив в обратном направлении. Посылайте вездеходы к самолету.