Любимый ястреб дома Аббаса - Чэнь Мастер - Страница 6

Тут лицо брата приняло очень знакомое выражение – то самое, что мне не раз приходилось видеть в детстве, когда я побеждал его в стрельбе из лука или перетягивании каната, а он все никак не соглашался верить в свое очевидное поражение. Которое простил бы кому угодно, только не мне.

– Я просто не могу не ответить, – сдался, наконец, он. – Ястреб. Это такой волшебный то ли воин, то ли мудрец. Явно из дома Маниахов, потому что на туге нашего отца именно эта птица. И понятно, что это – ты, потому что кто же еще, не я же, меня тут видят каждый день, тоже мне сказочный герой. Бываешь ты здесь от силы полтора месяца, потом отправляешься обратно, а в последний раз и вообще исчез на два года… Общая идея тут в том, что Ястреб спасет Самарканд, а народу такие сказки сейчас очень нужны, люди же чувствуют, что подходят решающие дни. Но это такой пустяк, к серьезным делам отношения не имевший. И все было бы хорошо, если бы не удивительная скорость, с которой эта парочка кинулась и на тебя тоже. Мне повторить, как я себя после этого чувствую? Так, подожди, ничего не говори. Потому что про Ястреба – это было только первое. А есть и второе, главное. Оно звучит так: нет, Нанидат. Нет, я не собираюсь втягивать тебя в семейный бизнес. Хватит и того, что на тебе держится торговля шелком как таковая. Я не буду тебя уговаривать искать тех, кто подсылает убийц, не буду обещать лучшую охрану в Согде и в Хорасане, лучших помощников и наставников. Потому что я как никто знаю, отчего ты с тех самых пор не берешь в руки ни меч, ни… Не говори ничего, не надо… И никто никогда не посмеет тебя осудить или попросить… Нет, нет.

Тут мы оба замолчали. Потому что уже было ясно: Аспанак, несмотря на свое «нет», все это время собирался мне что-то сообщить – но не решался, оттягивал тяжелый момент. Я смотрел на него и молча ждал.

– Это Заргису, – наконец почти выкрикнул он. – Заргису и то, что сейчас творится там, где она… в Мерве, – странное, необъяснимое.

Слова о странном и необъяснимом попросту проскочили мимо моих ушей, и я извергнул что-то среднее между криком и шипением:

– Заргису? Ты сказал – Заргису? В Мерве, в самом центре бунта? Да что же это с тобой произошло – ты Заргису втянул в семейный… бизнес?

Тут братец сделал неподражаемый жест, означавший, что он признает – и признает искренне – свою ошибку. Он всплеснул руками, воздев их к потолку, да еще и глаза свои возвел в том же направлении.

– Втянул Заргису! Спроси лучше, мог ли я ее остановить! Ну, представь. Мы все ждали год за годом, когда же начнется. И вот Абу Муслим поднимает свои черные знамена в Мерве, и армия его растет с каждым месяцем, и о новых и новых его победах кричат на наших площадях приезжие караванщики. Абу Муслима невозможно остановить! Весь Иран поднимается ему на помощь! Все глаза горят надеждой! И так далее. И вот передо мной возникает робкая наша, безупречная наша Заргису и сообщает, что если я не найду для нее дела в этой войне, то она продаст все, что имеет, и отправится туда одна. «И погибнешь уже через неделю», пытаюсь объяснить ей я. Но она и так это хорошо понимает, и попросту… э… угрожает мне своей неминуемой гибелью. И знаешь ли, Нанидат, – тут брат перевел дыхание, – она была великолепна! Как и ты, я знал Заргису почти всю жизнь. И только тут я увидел, что такое древняя кровь. Она не просила. Она даже не угрожала. Она… ставила меня в известность, что продает все, что имеет, закупает оружие и броню и едет на землю предков – или с моей помощью, или без таковой. Туда, где все ее братья, принцы Ирана, стекаются под знамена мервского барса.

Тут братец замолчал и начал размеренно стучать пальцами по колену – вот сейчас, сейчас он все скажет мне. Я даже знал уже – что, и мне было заранее грустно.

Тем большей неожиданностью оказались его слова.

– Естественно, при таком выборе я решил, что пусть уж лучше она окажется в хорошей компании наших людей в Мерве. Защитят, остерегут, научат. И… Нанидат, ты думал, что знал эту девушку. И я думал то же самое. Но мы оба ошибались. Как же она была хороша – полное бесстрашие, фантастическая изобретательность, удивительное терпение… Все ее донесения были чистое золото, как императорские денарии из Бизанта.

Я молчал, хорошо расслышав это «была», «были», смотрел на него, ждал. А он стучал пальцами по колену.

– А потом Заргису… пропала, – выговорил он – и это было совсем не то слово, которого я ожидал. И, переведя, наконец, дыхание, заторопился: – И тут, всего через три-четыре месяца, по всему Хорасану начали ползти очень, очень неприятные слухи о некоей женщине-демоне. По имени, как ты понимаешь, Гису или нечто очень похожее… Послушай, Нанидат, что о ней говорят. Встретиться с ее мечом боятся даже опытные воины, потому что она рубит, как новичок, – неожиданно, дерзко и… безошибочно.

– Наша мать никогда не пыталась ввести Заргису в сословие женщин-воинов? – быстро перебил его я.

– Да нет же, нет… Дальше: она пытает захваченных врагов – долго, жутко пытает. А как тебе рассказы о том, что она обходит поле только что отгремевшего боя – заметь, в сопровождении небольшого отряда, который предан ей до полного обожания, – и находит раненого воина. Представь женщину, которая прибивает кинжалом или обломком копья поверженного врага к земле, прикалывает, как мотылька. Что-то такое делает с ним – вроде бы перевязывает ему эту штуку шнурком… воин и хотел бы, чтобы она упала, но не получается – она стоит. Никогда о таком не слышал и думать не хочется, но ведь говорят же! И дальше эта самая женщина задирает свою кольчугу и прочие одежды, садится на несчастного верхом и скачет на нем, пока не насытится. А потом добивает ударом кинжала. Вообрази эту картину-я так и слышу ритмичный звон металла, бряк, бряк… Как все это понять, Нанидат? И, главное, какое к этому всему имеют отношение неизвестные убийцы? С одной стороны, никакого, потому что они, вроде бы, появились раньше, но… И что нам делать, особенно с учетом того, что появление этой женщины на полях смерти как-то странно совпало с полным разгромом всей моей – нашей – системы в Хорасане? О которой она очень многое знала? Я даже не представляю, кому сегодня еще могу отправить письмо. Была у нас больница на окраине Мерва – мы же ее и создавали, она существует на наши деньги, это было очень удобно: люди ходят туда-сюда, лечатся… А еще очень интересное имение в восточных пригородах Мерва, недалеко от переправы и дороги на Бухару, – понравилось вино, не правда ли? Так вот, эта винодельня, богатая, знаменитая, была нашей второй опорной точкой. А сейчас – не знаю, наша она или нет. Я не знаю почти ничего, кроме того, что Хорасан как раз сейчас – то самое место, где нам нужно знать все. И мы готовились к этому годами. И вдруг – вот так. А тут еще и убийцы появляются, и наносят нам с тобой по удару.

Дом Маниаха теряет сеть своих людей в самый ответственный момент и в самой ответственной точке? Теперь я начал понимать брата: в такой ситуации он должен быть готов на все. В том числе на то, чтобы вытащить меня из империи: не так уж многие хотя бы знают Заргису в лицо.

Я приготовился к тому, что брат сейчас скажет: вот для этого, одного этого дела я дам тебе ту самую лучшую в мире охрану – только найди ее, Нанидат, и сделай с ней то, что сочтешь нужным. Только ты способен на это – а я просто не могу оставить город в эти ключевые дни.

И еще я знал, что отвечу.

Я отвечу-«нет». Все то же самое «нет».

Брат молча наблюдал за мной.

Я начал складывать губы, чтобы произнести это «нет».

– Все, – неожиданно сказал Аспанак. – На сегодня хватит. Главное ты знаешь. Полежи. Я ведь ничего от тебя не требую, не прошу. Подробности – потом. Все, все.

Я еле смог раздеться, пощупать онемевшее и чуть пульсирующее под повязкой плечо. Со стоном опустился на мягкую постель.

Тысячи призрачных звуков самаркандской ночи – далекий стук копыт по дороге, еле слышный женский смех, зудящий звук случайно задетой струны – казались мне сном. А явью было золотое сияние волос уходящей по дорожке сада Заргису; она как будто повернулась на мгновение, услышав мой шепот: