Любимый ястреб дома Аббаса - Чэнь Мастер - Страница 41

И вот кустарник раздвигается, открывая перед нами поляну.

Нет, это был не сад, а что-то совсем другое.

Среди неумолчного жужжания мух заторможенным шагом мы провели лошадей мимо целой рощи зеленых, с сочными листьями, деревьев. Дальше был очень большой, просторный загон, заросший глухим пыльным бурьяном и даже молодыми тоненькими деревцами.

И вдруг в этом загоне мне показалось, что мы с Юкуком в одно мгновение стали меньше ростом.

Потому что серые, старые, растрескавшиеся глубокими продольными каньонами бревна, которыми был огорожен загон, оказались необъяснимой толщины. Да и укреплены они были на уровне глаз стоящего человека. Так же толсты и мощны были столбы, поддерживавшие когда-то соломенную, а сейчас какую-то скорее земляную крышу над длинным и просторным навесом там, дальше, за площадкой.

Казалось, что здесь держал своих огромных коней какой-то народ великанов.

Юкук, это очень странный сад, – выговорил я, мечтая проснуться.

Не тот сад, что нам нужен, господин, – чуть сдавленным голосом проговорил он. – А боятся его вон почему.

И он указал плетью куда-то в дальний угол, где высились небольшие холмики. Я присмотрелся и увидел на одной из песчаных лысин какое-то движение, будто с холма стекали полоски металла.

– Людей давно нет, зато развелись змеи, – сказал Юкук без особого страха.

Но что это такое, Юкук? – спросил его я. – Где мы? Это вообще не сад. А что здесь было раньше?

Это… Ну, конечно же… Слоны. Тут век назад стояли боевые слоны царя царей Ирана. Это и понятно. Хорасан… Восточная граница…

Мухи отрешенно пели среди сжигающей жары свою песню без слов. А я вопросительно смотрел на Юкука, чьи серые глаза бестрепетно взирали на мощные бревна.

– Слон не может наступить на человека, – с хрипом выдавливал он слова. – Поэтому дрессировщикам надо было их… сломать. Но уж когда это происходило… Металлические шпоры на ногах, направленные вперед. Башни с лучниками на спине. Они шли клином по полю, и их нельзя было остановить… И дрожала земля.

Он замолчал, сощурившись и глядя в пространство. А я смотрел, как он рассеянно гладит серую, нагретую кожу старых бревен. И – впервые на моей памяти – улыбается краешком губ.

ГЛАВА 13

В садах фруктовых, в тени раскидистой

До Мерва мне казалось, что я не просто знаю язык Ирана, а знаю его хорошо. Но в деревне Сафизандж стало окончательно ясно, что меня-то там понимают, зато я не понимаю почти ничего. В моих ушах звучал нескончаемый поток знакомых, вроде бы, слов – то ли иранских, то ли чуть ли не родных согдийских. Но во что-то внятное они не складывались.

Впрочем, говорил я не так уж много, изображая конюха при Юкуке. И еще – его ходячий кошелек: во время одного из изнурительных разговоров длинный воин, которого крестьяне провожали и встречали восхищенными взглядами, молча протянул влево и чуть назад, в мою сторону, руку и призывно пошевелил пальцами.

Я понял сигнал и вложил в эту руку почти невесомый кружок – серебряный дирхем.

Тощая седая старуха посмотрела на дирхем, перекочевавший к ней под нос, и крепко сжала губы.

Юкук снова вытянул ладонь влево и назад, и я выдал ему второй дирхем.

В глазах старухи, которая, возможно, впервые в жизни видела в собственной руке одновременно два дирхема, появилась паника.

Зазвучал хриплый баритон Юкука – сейчас он был наполнен медом, он успокаивал и ласкал. Я узнал слова «ангел-утешитель», «мне это очень важно», «помогите, матушка».

И старуха, лишний раз оглянувшись, заговорила – но я разбирал лишь что-то очень отрывочное, типа «сошла с коня», «тяжелое железо», «кричат».

Снова зазвучал неотразимый голос Юкука. Он о чем-то просил. И тут старуха смутилась, фыркнула – а потом с кряхтеньем опустилась на четвереньки и начала двигать бедрами вперед-назад.

Я отвел глаза.

А затем она произнесла несколько слов, в которых я уловил то самое – «паиридезо», и ткнула воображаемым ножом вперед и вниз, будто погружая его в чью-то грудь.

С запущенного и заросшего бурьяном двора старухи Юкук выходил мрачным, но в общем довольным.

– Все правда, господин, – сказал он, впервые обращаясь ко мне этим словом вместо нейтрального «сер». – Она появилась здесь после битвы, ваша женщина. С двумя сопровождающими, все в полной броне и при оружии. Все мужчины, все из народа арабийя. В битве, похоже, она не участвовала. Пошла по полю, оттуда неслись крики, к ней протягивали руки. К некоторым из лежащих она подходила, что-то говорила и уходила. А к другим… вы все видели. Эта старуха – она бы такого не придумала, не тот человек, не тот возраст.

– Она видела ее лицо? – догадался спросить я. И Юкук одобрительно хмыкнул:

– Нет, зато хорошо рассмотрела… другие части тела. (И Юкук похлопал себя по ляжке.) Старуха, видите ли, сама почти что участвовала в бою. Несла стрелы. Потом разыскивала убитых родных.

– А кто с кем дрался? – спросил я.

Юкуку, похоже, мои расспросы нравились все больше.

– А вот это занятная история. Бой шел между сторонниками учения бихафриди и солдатами Абу Муслима. Полтора года назад.

– Учение бихафриди? – переспросил я.

– Не могу вам сказать точно, во что они там верят. Или верили, потому что их почти поголовно вырезал Абу Муслим. Но к истинной вере пророка Мухаммеда это уж точно не имело никакого отношения. Так вот, ваша женщина проделывала те штуки только с этими, из бихафриди. А они ждали ее. Господин, я не верил в эту историю. До сегодняшнего дня. Потому что я сам был ранен дважды, и последнее, что мне тогда хотелось, – это чтобы на меня села женщина. То есть, может, и хотелось, но боль как-то мешает. А эту штуку, украшение мужчины, ведь не заставишь. Так как же ей удается?…

– А вы представьте себе человека, которого три дня как мучает все усиливающаяся лихорадка от раны – после размышления ответил я. – И вдруг, когда на его глазах разворачивается одна сцена… Он наблюдает ее, и с ним что-то происходит. Откуда-то берутся силы. Уходит лихорадка, уходит боль. Все чувства дико обостряются. Становится важным только одно – вот это самое. Сделать и умереть… А потом уже падаешь без сил.

Тут я запнулся и замолчал, а Юкук посмотрел на меня с откровенным интересом и процедил: «допустим».

И продолжил:

– Но вот что еще я узнал – не от этой старухи, а помните, до нее, у того парнишки, что тащил медный кувшин с водой… Так вот, солдаты Абу Муслима к приезду вашей женщины гнали побежденных по всем окрестным рощам и полям. А тут уже никого не было – кроме группы воинов, человек пять, они, похоже, хотели найти своих раненых. Так вот, эта женщина со своими двумя приятелями налетела на них, как коршун. Ее друг – у него был такой очень большой нос – застрелил одного из лука.

Очень большой нос? Юкук уже второй раз говорил об этом. Что-то знакомое забрезжило в моей памяти. Здесь не Поднебесная империя, здесь носы у всех, включая меня, немаленькие, но очень большой – где же я видел такого человека совсем недавно?

– А женщина, – продолжал Юкук, – у нее был длинный легкий меч. Примерно как у меня. И она двумя взмахами уничтожила двух конных воинов, пытавшихся подъехать к ней справа и слева. Остальные поеле этого просто убежали. Я слышал, что она опасна. А теперь это подтверждается. Ее видели в этой деревне еще раз, совсем недавно, уже не в броне, но с той же парой сопровождающих. Ехала к Мерву. Попросила воды. Ускакала. Так, и самое главное: кто такая ангел-утешитель, мы в общем давно знаем. Это она и есть. А тут узнали еще две вещи. Про сад, например. Там бывают иногда вот эти преступившие смерть воины. Это для них великое счастье. В саду они познают радости рая чуть не каждую ночь, и все вот с этой женщиной. Хотя и с другими. Из этого сада они, если оказываются того достойны, отправляются в настоящий райский сад, и там их ждут все те же забавы. Но если они оказываются слабы, то их ждет нечто иное – демон с сожженным лицом.