Долгая ночь у костра (Триптих «Время драконов» часть 1) - Гусаков Сергей "СОМ" - Страница 14

: На заднем — от того, что опасается за прочность смирительного комбеза, надетого специально на Сталкера...

: Шмон шер — заначить!

..: Вот только бы картина эта не оказалась кар-ртиной,—

ГОЛОС ЧЕТВЁРТЫЙ — СЛОВО О ТРАНСПЛАНТАЦИИ:

«Штирлиц был в трансе,— сообщает Сталкер, пропихивая транс в мою сторону,— так уже третьи сутки он водил спасателей за нос...»

Егоров смеётся. Хорошо ему; а ещё лучше Пищеру. И чего он ругает свой рост? Хотел бы я быть таким маленьким — вон, как он в шкурнике крутится: туда-сюда, а треснулся бы, как я...

Не на самом деле, конечно. Это я так, к слову. Просто очень больно — а тут ещё Сталкер трансом в лицо...

Передаю Пищеру. С коробками легче; как он додумался до них? Сроду не видел, чтоб в коробки под землёй снарягу паковали. А ведь удобно. И пролезает везде, и ставить друг на друга их можно, и доставать, если что понадобится, легко — но главное: внутрь что угодно можно положить. И не помнётся ни за что.

«Это он у Братьёв научился»,— говорит Егоров о коробках Пищера.

Пищер — Пещерный Житель полностью, или ПЖ, как он в Журнале подписывается — каждый раз, когда берёт у меня коробку или транс, говорит «Опа!». «Закарстовалась жопа!» — тут же кричит с другой стороны Сталкер, и Егоров — он подаёт всё в шкуродёр Сталкеру — так радостно добавляет: «Этого не может быть — лет пятьсот должно пройтить!!!»

Передаю коробку Пищеру, слышу «опа!» — и так далее. И как им не надоест? Вчера трепались, трепались, а то, что здесь, наверно, католические обряды “работают” — не сообразили.

Хотя кто их знает, эти обряды? Егоров только считает себя католиком.

И пусть. Его дело. Здесь рисунки на стенах есть — то есть, так идёшь, смотришь — вроде и нет ничего, просто сажей намазано — а посветишь сбоку: штрихи и пятна в рисунок складываются. Интересно. Почему до меня на них никто внимания не обращал?

“1837” написано, это я точно разобрал. И звезда вверх ногами — почему? Разве была тогда звезда? И ещё поп, и крест старинный нарисованы — католический крест?

«Держи».

Держу. Сам не держи. «Опа!» — и так далее.

А поп — какой поп?

Застрял. Поскорей бы из шкуродёра выбраться... А то застудишь себе что-нибудь на этих камнях...

«Вещизм заел»,— жалуется из-за коробок и трансов Сталкер. Только слишком уж приторно, чтоб действительно сожалеть.

«Осторожно! Бензин пошёл!» — кричит Егоров.

«Последняя?»

«Последняя.»

Слава богу. Только вот этот транс...

«Что у тебя там?» — ругается Пищер.

«Застрял»,— говорю. Будто ему не видно.

Сталкер на том конце пыхтит — не поймёшь, то-ли транс ко мне выпихивает, то-ли с канистрой борется.

«Я подожду»,— говорит Пищер и опрокидывается на спину. Хорошо ему — с его ростом можно “пенку” на спине носить.

Закуривает. Не поймёшь, как сказал. То-ли злится, что из-за меня задержка, то-ли смеётся над моей неуклюжестью...

Может, я его немного боюсь? И Егоров тоже иногда такой злой делается... Какая муха их кусает?

Бензином прёт жутко. «Эй,— кричит Егоров,— не кури — взорвёмся!»

«Щас жахнет!» — весело добавляет Сталкер. «Тьфу, чёрт»,— ругается Пищер. И отползает чуть в сторону. К выходу из шкуродёра.

Упорно тяну транс. Не идёт. Что-то там со стороны Сталкера.

«Чья канистра?» — орёт Егоров.

«Какая?»

«Чёрная пластиковая. Десятка.»

“Десятка” — моя, но не такой я дурак, чтобы сейчас говорить им об этом. Там пробка плохая, не нашёл я от неё пробки, главное ведь было — бензин достать; где его сейчас возмёшь? Откуда я мог знать, что ректор по АХЧ всё-таки выделит нам аж сорок литров,— слово выделит звучит здесь как-то двусмысленно, но Пищер говорит именно так, и он очень переживал за бензин, потому что до самого последнего дня ничего с ним не было ясно, и я просто пошёл к водилам в автопарк и купил; куда ж его было девать после? Просто на бок класть не надо было.

«Поберегись!!!» — кричит Сталкер; удар — и транс вылетает на меня. Если в нём было что хрупкое — всё, с этим можно проститься. Зря он его так, я бы и сам вытянул, он уже пошёл немного, только чуть вбок повернуть... Жалко, что неизвестно, что в этом трансе. Ленка егоровская их всю последнюю неделю шила — потому что где можно было достать готовые? — но как-то промаркировать не догадалась. Или времени не хватило. За трансы эти ей, кстати, так и не заплатили. Мол, всё, что касается подземного оборудования — это наши проблемы, так объяснили в институте Пищеру. Он, конечно, ругался — да что сделаешь?

«Что там ещё?» — ворчит Пищер. «Держи»,— говорю. «Опа!» — и так далее.

А дальше просто.

Выползаю из проклятого шкурника, толкая текущую канистру впереди себя. Нет никакой возможности развернуть её вертикально — не помещается. И сам не могу отжаться от пола — просто некуда. Еле протискиваюсь весь в бензине. Сталкер лезет за мной, тоже в бензине с головы до ног. Но за ним уже чисто — «промакнул всё!»,— радостно сообщает он,— «ни капли в рагу Егорову не оставил».

Сашка выползает за ним уже по чистому.

«Я в глубоком ноусмокинге»,— говорит Сталкер, пытаясь выжать рукав комбеза. Сталкер — не Егоров. Конечно, он может запросто обсмеять, и не знаешь, что ответить ему — но ведь он не со зла. Он вообще никогда не злится.

Это главное.

Егоров предлагает нам идти с плексом, «чтобы все сэкономили электроэнергию». «ЭРЭКТРОЭНЕРГИЮ»,— поправляет Сталкер. «Факельное шествие памяти Александра Гастелло»,— говорит Пищер. «Спичкой посветим — товарищ сказал»,— говорю я. «Факальные бега»,— уточняет Егоров, косясь на Сталкера. И Сталкер естественно поправляет его : «фекальные»...

И так далее.

Они ещё много чего говорят — уже на ходу, потому что мы берём — каждый столько, сколько может взять — и идём к гроту. Здесь уже просторно.

«Ты была так хороша — после трансплантации!» ,— демонстративно принюхиваясь, орёт на весь штрек Сталкер. Егоров требует, чтобы мы двигались сзади. Пищер отвечает ему, что это бесполезно: всё равно, мол, за пару рейсов штрек так провоняет нами...

«За пару рельсов»,— машинально изрекает Сталкер, вглядываясь в пол под ногами — хотя каждый знает, что у нас в Ильях рельсов нет, вот в Силикатах, к примеру, они остались, даже жестяные полосы на деревянных брусьях, в Ильях же по окончании разработок всё железо было вынесено на поверхность, потому что железо тогда очень дорого стоило — но тем не менее Сталкер делано вглядывается в пол — некоторое время — и, поскольку на этот прикол никто не реагирует, весело добавляет:

«Однако же хорошо, что не керосин. В жизни не встречал ничего, вонючее керосина».

«Носков Керосина»,— отзывается Егоров и начинает развивать эту тему. И в кого он такой ехидный?.. Под Керосином он, конечно, имеет в виду моего коллегу по спаррингу — Лёшку, что сидит сейчас наверху в ГО, нашей группе обеспечения. Чего он к нему привязался? От него самого иной раз так попрёт... Но не писать же об этом.

За четыре рейса мы переносим все наши коробки и трансы к гроту и Пищер с Егоровым начинают перекладывать их внутрь, а мы со Сталкером раздеваемся, потому что Егоров запрещает нам “в такой консистенции” показываться в гроте.

Сталкер называет его презренным пожарником.

Думаю, безопасность наша тут ни при чём — просто у Егорова слишком тонкое обоняние. Впрочем, чтоб нас унюхать, никакого обоняния не нужно. Уж больно сильно от нас... как бы это написать?.. пахнет.

Когда заходим в грот, там чёрт ногу сломит. Всё в трансах, коробках... Что, где — непонятно. Ох, и придётся повозиться, чтоб разобраться со всем этим! Только, думаю, это уже завтра будет — устали все очень, я же вижу. Позавчера всю ночь не спали, паковали снаряжение и продукты в межкафедральной лаборатории Пищера, проверяли, всё-ли взято — хотя начинали сборы ещё с утра, но пришлось прерываться: то в какой-то специальный магазин за недостающей тушёнкой ехать, то за крупой, то за чаем, то за дефицитом дефицитов — полиэтиленовыми пакетами для тех же круп и одежды; и ещё Егоров в сборах дневных участия не принимал — сидел паял какой-то пищеровский блок, который — в самый последний день, конечно, выяснилось — не работал, как надо, а я мотался из Малаховки через всю Москву домой в Бибирево, потому что топосьёмочным комплектом в спортинституте пищеровском назвали компас для спортивного ориентирования — и я поехал на электричке за своим горным, полдня на это угробив; «ерунда, под землёй выспимся»,— пообещал Пищер — и он же поднял нас всех с утра пораньше, потому что ему показалось, что проспали мы больше суток — но Сашке и Сталкеру так не казалось, а меня они, естественно, даже спрашивать не стали, а то б я сказал, сколько мы точно спали — я под землёй чувства времени никогда не теряю.