Наука под гнетом российской истории - Романовский Сергей Иванович - Страница 73

В советские годы наука, как мы знаем, развивалась «по всему фронту». Это в наименьшей мере означает, что уделялось равное внимание всем наукам. Главное – в том, что наука у нас оказалась непременным атрибутом любого ведомства. Она стала своеобразным аргументом его «серьезных намерений», непременной деталью чиновничьего туалета, нечто вроде парадного костюма. А потому стало нормой делить науку по сортам: на академическую (якобы фундаментальную), отраслевую (якобы прикладную) и вузовскую (якобы и ту и другую). “Якобы” я написал не зря, ибо доля прикладных работ в Академии наук стала столь весомой, что ученые начали забывать о существовании еще и чистого поиска без оглядок на практическую пользу.

Таким образом, былое развитие советской науки «по всему фронту» легло в основу еще одного парадокса сегодняшнего дня, ибо, с одной стороны, ученые прекрасно понимают, что по-добное удовольствие ныне России не по карману, но, с другой стороны, выделить некие приоритетные направления – это означает все прочие вывести на задворки науки. Кто это будет решать? И кто осмелится сказать, что надо поддерживать работы в области ядерной физики в ущерб, к примеру, исследованиям по фундаментальным проблемам генетики? Думаю, никто.

Именно по этой причине ученые, ясно сознавая, что в равной мере всю науку поддержать нельзя, тем не менее не делают решительных шагов и не отсекают те направления, которые не приносят дивиденды уже сегодня.

Ранее, напомню, развитие науки «по всему фронту» было ориентировано только на оборону и международный престиж и поощрялось в СССР не из-за финансовой мощи страны, а из-за ставшего традиционным существования “первой в мире страны социализма” в условиях осажденной крепости [526]. И хотя, как точно заметил Ж.А. Медведев, “Россия сегодня не может поддерживать сложную научную инфраструктуру бывшей супердержавы” [527], никто не берет на себя ответственность решить – а что все же поддерживать, чтобы сохранить свое научное лицо хотя бы в отдельных областях знания?

Происходит поэтому равномерное усыхание всех естественных и технических наук, ибо уже перейден тот критический порог финансирования, за которым наступила полная остановка исследовательского процесса: у химиков нет средств на закупку новых приборов и даже реактивов, физики также не в состоянии строить необходимые для экспериментов установки, геологи прекратили полевые экспедиционные работы.

Одно из неизбежных следствий уже описанных «особос-тей» постсоветской науки – еще один парадокс сегодняшнего дня. Суть его в том, что построение демократической России сделало ее политическую систему достаточно открытой, т.е. впервые отъезд за рубеж перестал расцениваться как предательство и не казался более делом зазорным, почти аморальным. В открытую на Запад дверь мгновенно хлынули толпы тех, кто хотел работать в условиях стабильности и материального достатка. Так Россия, строя новое общество, стала с пугающей быстротой терять самых инициативных, деятельных и образованных своих граждан. Конечно, для самой науки безразлично, кем и в какой стране сделано то или иное открытие, ибо оно в наше время быстро становится достоянием цивилизации. Но для нашей национальной науки это вопрос не второстепенный.

… Еще в 1913 году корреспондент журнала «Вестник Европы», резюмируя интервью с И.И. Мечниковым, отметил, что, “если наука, отвлеченно говоря, ничего не потеряла, а может быть и выиграла от переселения И.И. Мечникова в Париж, для России является огромным и непоправимым ущербом то обстоятельство, что лучшие научные силы страны или добровольно покидают ее, или насильственно вытесняются из ее ученых и научных учреждений, освобождая место людям, удовлетво-ряющим уже не научному цензу, а только «политическому». Благонамеренность, аккуратность и политическая услужливость – плохие суррогаты даровитости и знания” [528].

В свое время В.К. Зворыкина, отца американского телевидения, назвали подарком России американскому континенту. Россия щедра и такие подарки делала без счета.

В последние годы отъезд ученых за рубеж стали называть «утечкой мозгов». Этому болезненному процессу посвящают международные конференции (одна из них прошла 17-18 февраля 1992 года в Москве), многочисленные статьи в научной периодике [529] и все с одной целью – канализировать его, сделать «утечку мозгов» не столь болезненной для России. А как? Предлагают создать “международную интеллектуальную биржу” (академик Н.Н. Моисеев), уповают на поддержку западных на-учных фондов типа «фонда Дж. Сороса», создают филиалы своих институтов за рубежом, чтобы наши ученые могли поочередно «подкармливаться» там, а затем возвращаться обратно.

Последний «ход», казавшийся поначалу даже остроумным, придумали в Институте теоретической физики им. Л.Д. Ландау. Это институт с “высшим научным рейтингом”, в его штате на начало 1992 г. было всего около 100 сотрудников, но зато среди них 11 академиков! По предложению директора института академика И.М. Халатникова филиалы открыли во Франции и Израиле: полгода ученый работал за рубежом, полгода – в Черноголовке. Однако канализировав таким способом процесс «утечки мозгов», институт быстро обескровился: на сентябрь 1994 г. налицо в институте было всего 30 человек, а из 11 академиков – только трое. Многие из уехавших на полгода, так там и застряли. Остроумный ход обернулся слезами обиды [530].

Процесс отъезда за рубеж не был равномерным во времени. Как и следовало ожидать, максимальное число мозгов выехало еще в конце 80-х – начале 90-х годов. Затем этот процесс стал спадать, но не потому, что условия для работы в России улучшились, просто те, кто стремились к отъезду, уже успели уехать. Ведь далеко не для всех “наука выше России”. Чтобы порвать с привычной средой, одного желания мало, необходима еще решимость сделать это.

Приведем несколько цифр. Только за 1990 год из России выехало около 33 тыс. специалистов, главным образом уче- ных [531]. 20 марта 1990 г. главный ученый секретарь Академии наук И.М. Макаров отметил, что за 1989 год из Академии выехало 252 человека, из них 131 физик, 69 биологов, 29 химиков, 23 гуманитария. А на годичном Общем собрании Академии 13 марта 1991 г. привели такие данные: только из академических институтов за рубеж уехало 534 специалиста, из них 74% – это лица от 30 до 45 лет (наиболее продуктивный для науки возраст) и 18% молодые ученые, до 30 лет [532].

По прогнозам специалистов Россия к началу XXI века лишится 1,5 – 1,8 млн. высококвалифицированных специалис- тов [533]. Если эти данные хотя бы отдаленно будут близки к реальности, подобный урон практически невосполним.

Итак, российской науке сегодня плохо по всем статьям: она сидит на голодном пайке, теряет наиболее перспективные кадры, резко, как шагреневая кожа, сокращается. Это касается, повторяю, всей науки. Однако все разговоры во ее спасение ведутся только вокруг Академии наук. Об этом свидетельствуют указы и речи президента России, многочисленные статьи в научной периодике, публицистически острые публикации в сред-ствах массовой информации. О ведомственной и вузовской науке никто не вспоминает.

Если в этом и состоит структурная перестройка нашей постсоветской науки, то можно заранее сказать, что более 90% ее былой численности сознательно обрекли на умирание. В этом, кстати, выражается еще один парадокс сегодняшнего дня.

На самом деле, еще в конце 80-х годов на долю Академии наук приходилось лишь 4% затрат [534], а 96% поглощала ведомственная (отраслевая) и вузовская наука. Правда, подобные цифры – вещь лукавая, ибо нет достоверных данных ни о численности научных сотрудников, занятых в разных по ведомственной принадлежности науках, ни о суммарных затратах. Однако порядок цифр все же устанавливается достаточно надежно. На самом деле, в 1988 г. в стране было 1522,2 тыс. научных и научно – педагогических кадров. Из них в академическом секторе было занято лишь 149 тыс. человек, т.е. 9,8% научного потенциала страны. На долю же АН СССР приходилось всего 4,1% всех научных и научно – педагогических работников [535]. По другим данным на конец 1990 г. в Академии трудилось 140 тыс. человек, из них 65 тысяч научных работников [536]. По данным же президента АН СССР Г.И. Марчука на конец 1991 г. чи-слен-ность Академии составила 160 тыс. человек, из них 66 тыс. научных работников [537].