Наводнение - Высоцкий Сергей Александрович - Страница 4

«Ну вот, теперь начнет жаловаться, — с неудовольствием подумал Игорь Васильевич. — Мне сейчас только этого и недоставало». В нем росло непонятное, совершенно непроизвольное раздражение, неприязнь к старику. То ли за его грубоватую манеру говорить, то ли за обсыпанный сигарным пеплом, неопрятный френч, то ли еще за что-то, чего Корнилов понять не мог и от этого раздражался еще больше. Ему приходилось сдерживаться, чтобы не показать своего чувства. Старик этого совсем не заслужил.

— Я опасаюсь за внука…

— Что-нибудь случилось?

— Может быть, и случилось. — Старик смерил Корнилова хмурым, исподлобья взглядом, словно хотел решить окончательно, говорить с ним откровенно или не говорить. — В тот день, когда девчонку ограбили, Игнашка прибежал домой не в себе. И в неурочное время… Ему еще целый час в своем техникуме торчать было положено.

Старик опять пристально посмотрел на подполковника. Корнилов слушал внимательно, не показывая даже вида, что торопится.

— У него по понедельникам лекции с девяти до часу. А он вдруг прибегает домой сразу после того, как ограбили кассира. И прибегает с набережной, через проходной… В переулке я бы его увидел. Он всегда с переулка идет…

— Вы его в чем-то подозреваете? — спросил Корнилов.

— Подозреваю. Такие дела, — он кивнул на окно, за которым виднелась церковная ограда, — в одиночку не делаются.

— А в какое время внук пришел домой?

— Без двадцати двенадцать.

— Вы это точно заметили? — Корнилов хорошо помнил время ограбления — пятнадцать минут первого.

— Еще бы! — зло сказал старик и, обернувшись, посмотрел на большие часы, стоявшие рядом с диваном. Они показывали одиннадцать.

— Внук пришел — дверью хлопнул. Он всегда хлопает громко. Нарочно, чтобы мне досадить. Я удивился, что он так рано, и посмотрел на часы. Было без двадцати двенадцать.

Корнилов вздохнул. «Старик или очень не любит внука, или все-таки серьезно болен, — подумал он и огорчился. — Если старик болен, можно ли полностью доверять его показаниям?»

— Он нервничает эти два дня, — продолжал старик. — Места себе не находит. Я же вижу!

— А еще какие-нибудь наблюдения у вас есть? — спросил Корнилов.

— Нет! — отрезал старик. — Но это носится в воздухе… Беда носится.

— Мы постараемся во всем разобраться. Спасибо вам большое за все, что вы рассказали.

Старик как-то безнадежно махнул рукой.

Корнилов поднялся и молча кивнул. Григорий Иванович протянул ему руку. Ладонь была чуть влажная. Он задержал руку Корнилова и чуть притянул его к себе.

— Внук очень беспокойный. Очень. Он с бандюгой во дворе разминуться не мог. А молчит. Или струсил? — Григорий Иванович отпустил руку Корнилова и отвернулся.

Корнилов вышел из комнаты, осторожно притворил дверь. Игнатия Борисовича во второй комнате не было, и подполковник прошел в переднюю. Из-за приоткрытой двери в кухню доносились голоса. Мужской, чуть глуховатый, Игнатия Борисовича, и звонкий, женский.

— Ты слишком много думаешь об этом, — взволнованно говорила женщина. — Это ужасно, это захлестнет…

Корнилов осторожно постучал в дверь. Голос моментально смолк, и появился Игнатий Борисович. Он был несколько растерян и улыбался чуть виновато.

— Вы уже уходите?

— Да, я вам благодарен за содействие. — Игорь Васильевич пожал молодому человеку руку и пошел к выходу.

— А вы… — Казаков рванулся было за Корниловым, но остановился, глядя, как подполковник открывает дверь. — Дед, конечно, ничем не помог вам?

— Помог, помог! Ваш дедушка много мне тут написал, — сказал Корнилов, выходя на лестничную площадку. Он похлопал рукой по карману и улыбнулся.

— Помог? — удивился Казаков. — Очень хорошо. А мы с мамой днем на службе…

Он стоял в дверях, в нерешительности глядел на подполковника, словно ожидал, что тот его о чем-то еще спросит. Но Корнилов прощально махнул рукой. Уже взявшись за ручку двери в подъезде, он услышал, как лязгнул запор на дверях квартиры Казаковых.

По пути в управление Корнилов рассеянно глядел по сторонам.

Машина свернула со Съездовской линии на Университетскую набережную. День стоял солнечный, ветреный: На пришвартованном напротив Меншиковского дворца буксирчике бился на ветру прокопченный речфлотовский вымпел, весело клубился дымок над трубой. На Неве блесткая рябь струилась против течения.

Корнилов любовался солнечным деньком, с удовольствием затягиваясь сигаретой. Мысли шли в голову случайные. С Павловского парка он перескочил на предстоящую поездку в Москву, потом вдруг вспомнил, что не получил отчета по последним кражам в Куйбышевском районе… «А вот эти дамские туфельки, что дворничиха на лестнице нашла… Может быть, они имеют отношение к краже? Воровка — женщина? Ну и комик же я. Кто это на кражу пойдет с туфлями под мышкой? Неужели эта кража повиснет?.. Нет, не комик… Воры могли работать вдвоем, под супружескую пару. А что? Он с плащом на руке, она с сумкой, в сумке туфли. Вполне респектабельная пара. Иван Иваныч здесь живет? Нет? Ах, извините. И топают дальше… Иван Иваныч здесь живет? А здесь никто не отвечает, пустая квартира. Надо проверить, не ошибался ли кто квартирами в том микрорайоне… Туфельки-то чиненые. Краденые надела, а свои бросила… Пошлю ребят пройтись по мастерским».

3

Ровно в двенадцать Корнилов уже сидел в кабинете. Варвара, секретарь отдела, своей обычной скороговоркой перечисляла всех, кто приходил или звонил в его отсутствие.

— Из «Вечернего Ленинграда» звонили. Замредактора. Ждут статью ко Дню милиции. Говорят, вы их подводите. Ведь обещали. Шефу будут жаловаться… Два раза из Выборга Зайцев спрашивал. Наверное, что-нибудь срочное. Соединить?

— Ни с кем не соединяй, — сказал Корнилов. — До двух часов.

— И с «Вечеркой»? — удивилась секретарша. Игорь Васильевич замотал головой. — Пожалуется ведь… — На лице у нее отразилось такое искреннее сожаление, что Корнилов улыбнулся. Варвара отличалась редкой способностью все драматизировать. В отделе к этому давно привыкли и любили дружески подтрунивать над ней.

— Этот альбом — срочно в НТО. — Секретарша с интересом посмотрела на фотографию, которую показал ей Игорь Васильевич. — Пусть переснимут. А портрет этого гаврика… — он поставил на лбу молодого мужчины легкую галочку, — пусть увеличат отдельно, размножат и разошлют для широкого розыска. В транспортную милицию не забудь. Пусть ознакомят участковых инспекторов. Соседям тоже послать. И в Москву… И срочно, срочно, Варя! Белянчиков на месте?

— Уже два раза заходил. Спрашивал вас.

— Предупреди, что Понадобится через полчаса. И Бугаева с Орликовым предупреди.

Варвара кивнула и хотела выйти, но Корнилов остановил ее:

— Пошли их в буфет. Пусть чайку попьют с бутербродами. — Он усмехнулся: — Сидеть им сегодня без обеда. Ко мне никого не пускай.

Закурив, он минут десять сидел, положив перед собой листки чистой бумаги. План действий сложился у него еще в то время, когда он ехал с Васильевского острова в управление. И теперь он еще раз мысленно прикидывал последовательность действий, стараясь предусмотреть все детали. Корнилов понимал, что главное сейчас — быстрота. Где-то по городу ходит вооруженный преступник. С кем столкнет его случай или злая воля, кто еще может стать его новой жертвой? Любая промашка, скоропалительный непродуманный шаг, и розыск мог уйти в сторону…

Варвара принесла стакан чаю и бутерброды. Корнилов кивнул ей благодарно. Спросил:

— Фотографии не готовы?

Она сделала круглые глаза:

— Игорь Васильевич, вы ж пятнадцать минут назад их дали!

В двенадцать сорок, когда в его кабинете собрались Бугаев, Белянчиков, Вася Алабин и совсем молодой сотрудник Слава Орликов, недавно закончивший Высшую школу МВД СССР, перед Корниловым уже лежали детальный план операции и пачка фотографий, переснятых из альбома.

Корнилов обвел глазами сотрудников. Как всегда, сосредоточенный, хмурый Белянчиков смотрит в упор немигающими глазами. Нетерпеливый Семен Бугаев быстро-быстро рисует в блокноте и одновременно шепчет на ухо Васе Алабину. Наверное, что-то очень смешное шепчет, потому что Алабин весь надулся, с трудом сдерживая смех. «Алабин, наверное, уже рассказал об альбоме, — подумал Игорь Васильевич. — А может, и нет. Ведь он только что приехал. Не успел, наверное…» Орликов сидел напряженный, застывший, старательно скрывая волнение и любопытство. Корнилов видел, что молоденький лейтенант волнуется — все время облизывает нижнюю губу и сам этого не замечает. «Приятный парень, старательный, — подумал Игорь Васильевич. — Может, и приживется у нас…»