История темных лет - Витич Райдо - Страница 66

— Я только и делаю, что хожу между почему и зачем, плавно переходя к за что? В детстве меня мучил вопрос: почему меня бросили родители? Я нажила кучу глупых комплексов, занимаясь самоедством, вспоминала детские проступки: не доеденную кашу, не убранные вовремя игрушки… Ерунда! Все оказалось до жестокости просто, я была им неродная, и когда родился родной ребенок, от меня просто избавились за ненадобностью, как… от надоевшего домашнего животного, и ничего личного. — Сэнди смолкла, вспомнив родных братьев, между теми и другими разницы она не видела. От этого стало холодно, и ее бесприютная душа застонала и сжалась.

"Что толку мучить себя вопросами, искать ответы? Все проще, мир отвергал ее с рождения и никогда уже не примет, потому что она не сможет жить по тем законам, что придумало людское сообщество, и не будет. Ее не устраивает жестокая, безапелляционная людская мораль, кинутая одним дегенератом и сдуру подхваченная другими! Вечный диктат общества слепых, живущих для тела и плюющих себе же в душу! Нет!

Кто сказал, что кошка любит молоко? Откуда он это узнал? Кошка рассказала?

Кто сказал, что выжить и жить можно либо прогибаясь под более сильного, либо подминая под себя слабого, хитря, изворачиваясь, брести по головам других к призрачному счастью? Кто придумал, что жить нужно именно так и никак иначе?

Кто сказал, что счастье — это карьера, слава, материальное благосостояние, возвышение над другими?

Счастье — это душевный покой, востребованность, стабильность и удовлетворение оттого, что ты делаешь по велению своей души, а не чужого желания или под давлением чужого мнения.

Счастье, это когда счастливы родные и близкие тебе люди. Они защищены от бед и невзгод, здоровы, сыты, спокойны, и ты знаешь точно, что завтра это не изменится. Там, на Церере, она была счастлива! И близкие, ставшие ей роднее родных, тоже были счастливы!

Она потрясенно сняла очки и потерла лицо ладонями: Боже, как просто!

Общество, отвергающее ее, и она, отвергающая это общество, сколько таких? Сколько подобно Пейджам, достойны, жить счастливо?! Сколько забитых в рамки стандартов общества и мечтающих вырваться? Помочь не себе, близким? Сколько тех, кто живет в ладу со своей душой, а, следовательно, наперекор сообществу для тела? Разве в этом обществе есть место таким? А если создать свое общество, общество отверженных обществом, общество, отвергающее общество. Создать города, поселенья на одной из планет и собрать там тех, кто не забыл честь и справедливость, не сдал в ломбард правду, не забыл о том, что он человек, а не зверь-мутант…"

— Как Вас зовут? — обратилась девушка к священнику.

— Отец Гаррет, — тихо ответил он и увидел, как золотистые глаза девушки становятся карими. Он даже замер от поразившего его подозрения.

— Спасибо Вам! — За что? — искренне удивился отец Гаррет. — За Ваше наставление! Теперь я знаю, зачем жить? Я столько лет шла по дороге ненависти и разрушала себя, но теперь с этим покончено, и не важно, что было. Вы правы, все так просто! Я разрушала, а нужно было созидать! Я наделена огромной властью, у меня есть все, чтобы создать совершенное общество, и я его создам. Мы часто делаем не то, что хотим, там этого не будет! Бог каждого наделяет чем-то особенным, но мы прячем это, словно стесняемся своей одаренности. Вынуждены прятать, иначе засмеют, затопчут. У нас ведь не принято выделяться, быть не как все чревато. Поэтому и калечим себя, гнемся, равняясь на безликую толпу, выкорчевываем ростки Божьего дара, сами, не дожидаясь, пока это сделают другие, те, которые уже погасили в себе Божью искру. Нас постоянно толкают в другую сторону от своих желаний, принуждая жить, как надо другим и это вечное «надо» висит над нами, как задолжность, как тягостная обязанность, не давая выбраться из порочного круга «за» и «против». Нас с рождения, словно обкладывают пустыми картонными коробками с надписями- указаниями: нельзя, можно, правильно, не правильно, долг, общественное мнение, статус… С каждым годом их все больше и больше, и вот они уже не только закрывают обзор, не дают проникнуть свету, но и грозят обвалиться, погребая человека. Один распинывает их всю жизнь, чтобы хотя бы перед тем, как его «завалит» посмотреть что там за ними, а другой и не пытается вырваться. Ему так проще. Куда не глянь, инструкция, все четко, ясно и никаких неожиданностей, непредсказуемых поворотов. В итоге живут нереализованные личности, бредут, как слепые, туда, куда им указывает мораль общества, множат обиды, завидуют, убивают себя! Я создам общество, в котором каждый будет делать то, что ему по нраву и оплачиваться будет не количество просиженных часов, а душевный порыв, то, что он вложил в дело и не важно вырастил он новый сорт… капусты или воспитывает ребенка — у каждого свое призвание. В том обществе не будет надобности лгать и льстить, никаких каст, сословий, престижных мест. Мы все равны перед Богом и там тоже все будут равны. Я сделаю людей счастливыми, пусть не всех, пусть часть! Я дам им стабильность и возможность реализоваться, это будет общество равных и близких по духу! Никаких сумасбродных правителей! Никаких глупых стереотипов! Никаких рамок!

— Это утопия, — покачал головой отец Гаррет, задумчиво разглядывая странную девушку.

— Да! Да, я знаю, — нечто подобное уже пытались создать, но потерпели поражение. Эта утопия будет жить в единстве с природой и своей сутью, вдали от зловредного общества, диктующего свои права, а нам обязанности. Не будет его тлетворного влияния, и утопия сможет выжить! Спасибо вам! — Сэнди схватила рюкзачок и заспешила к выходу. У самых дверей она остановилась, словно опомнилась, повернулась и низко поклонилась священнику.

— Спасибо Вам и прощайте.

Отец Гаррет стоял и смотрел на удаляющуюся фигурку, и ему вдруг вспомнились слова хефесского пророчества: "Когда в дебрях ума не останется мысли, новый день возродит жизнь и даст пищу свету и знанию. Восстанет природа против насилия и зла творимого и кинет вызов ослепшим безумцам и сотворит невиданное: того, кто, не имея места в этом мире, сотворит мир, не имеющий места. И жизнью своей совершенство докажет право на совершенное. Братство людское вернется к матери своей природе и откажется от него печать, канут в лету войны и злоба, перестанет корысть и зависть терзать людские души. Каждый познает себя и обретет счастье. Рай вернется и больше не нарушатся законы мирозданья…"

Священник покачал головой: "Нет, это невозможно. Люди мечтают о счастье, но не замечают его, мечтают о покое, но деградируют в нем. Только боль и страдания заставляют их думать. Мудрость редко сопровождает счастье. Оно, как и любовь, слепо, а без мудрости мимолетно. Мир не станет совершенным, пока люди живут для себя и своего бренного тела, а по-другому они жить не умеют. Страсти раздирают нас, ненависть и зависть руководят нами и множат грехи поколений. Жестокая черствость и эгоизм неистребимы, а альтруизм обречен на вымирание". Священник вздохнул и пошел к алтарю молиться за еще одну угодную Богу душу.

Сэнди дошла до знакомой скамейки и села, обдумывая свою идею.

На улице уже стемнело, и темные пятна деревьев шумно играли с ветром, урча и качаясь в такт его пассам. Девушка с удовольствием вдохнула прохладный воздух, на душе было удивительно спокойно и светло. Все недавние печали и волнения, обиды и тревоги казались теперь такими никчемными, глупыми и совершенно пустыми. Она улыбнулась великанам-кедрам и вытащила трубку телефона. Пора звонить домой, путешествие закончилось. Она больше не станет бродить по развалинам своей жизни, пусть зарастают сорняками и летят в тартарары, у нее теперь другой путь, другая жизнь. Она набрала номер Кирилла…

Глава 25

Кирилл четвертый день не мог найти себе места. Поиски зашли в тупик, принцесса как в воду канула. Капитана мучили неприятные мысли, а сердце давила горечь обиды и на себя, и на нее.

Он стоял на площади небольшого северного городка Шеллаки и смотрел, как хлопья снега падают с темного, ночного неба. Старинные большие круглые часы на ратуше пробили полночь, и стрелки двинулись дальше, не обращая внимания ни на снег, ни на странного парня, пытающегося взглядом остановить их, ни на автопланы, приютившиеся на краю площади, ни на суету, устроенную глупыми людьми в неурочный час.