Противостояние - Витич Райдо - Страница 62

— Заткнись! — в унисон оборвали его Утка, Елабуга и Каретников. И мужчина смолк, понимая, что ребята желают одного — забыть все что случилось.

Но знал и другое — не получится у них.

— Эх, братцы, это что же немец творит, — протянул Серегин.

Лейтенант молча поправил лямку автомата на плече и решительно зашагал к своему блиндажу. За ним потянулись бойцы.

Андрей честно пытался забыть, не думать — до того ли. Но израненная, прошедшая пытки девушка все стояла перед глазами. И ела совесть, что по-гадски они так с ней обошлись. И он не выдержал, решил в госпиталь к ней наведаться. Бойцы, узнав о том, тут же потянулись к лейтенанту, кидая ему в вещмешок, кто яблоко, кто пайковый сахарок. И молчали.

Каретников затянул гостинцы в вещмешке, оглядев своих солдат и, понял, что ни один как он не смог забыть ту, что называла себя Пчелой.

— К вечеру буду, — бросил и вышел, услышав гудок — знакомый водитель, что как раз в сторону госпиталя шел, знак подал — жду.

К вечеру он действительно вернулся. Кинул мешок на стол и бросил:

— Разбирайте.

— Не понял, — прищурившись от попавшего в глаз табачного дыма, спросил Шкипер.

— Нет ее. Перевели. Отправили поездом в другой госпиталь, — отрезал лейтенант. — Закрыли тему.

— Закрыли, — вздохнул Утка.

— Жаль только не имени, ни фамилии…

— Закрыли тему! — повторил громче разозлившийся Каретников. А что злился?

Потом только понял — на себя, за то, что не узнал ни имени, ни фамилии, ни возраста, ни откуда она. И потому не сможет узнать — выжила ли.

Глава 27

Жарко, отчего же так жарко, что все стучит и стучит, — пыталась понять Лена, выныривая из тумана. И видела людей, но воспринимала их фантомами, и все вглядывалась с лица, пытаясь узнать. И не узнавала.

Пожилая майор военврач, устало потерла глаза: немного и они прибудут на станцию.

— Готовьте раненных к выгрузке, Анастасия Семеновна, — сказала старшей медсестре.

И села за истории болезней. Нужно успеть рассортировать умерших и живых, проверить, дописать, расписаться. Валя помогла, молодая сестра, разложила уже на стопки.

— Это умершие, Валентина Ивановна. Это тяжелые, — на вторую стопку указала. Женщина села и пробежала взглядом по записи в первом листе. В графе «ФИО» значилось «Пчела».

— Это что?

— Это с седьмой. Женщина после пыток.

Майор вздохнула и потерла лоб:

— Не женщина она, Валя, девочка совсем.

И подписала сбоку на истории крупными буквами: Cito! Sypsis!

— Ее в первую очередь, Валюша, — отдала исписанные листы. — Может, успеют.

— Ян Артурович, раненых привезли, — семенила за стремительно двигающимся по коридору высоким седовласым мужчиной в белом халате Ерохина Сима, санитарочка. — Тяжелые, страсть.

— Операционную готовьте.

— Так готовы, бригады в сборе, первых уже приняли. А тяжелые вас ждут, чего вы скажете.

— Сима, я иду, — напомнил, мешающейся под ногами пигалице. Толкнул дверь в приемник. Туда уже сносили раненых. Майор Павчук распределял кого в перевязочную, кого сразу на стол. Завидев Яна Артуровича бросил, махнув ему рукой:

— Там трое. Сложные.

Мужчина подошел и увидел на трех каталках в ряд двух мужчин и девочку, молоденькую, молоденькую. Она горела. Повязка на голове была в цвет лица, а щеки не просто красные — алые.

Доктор взял лист и прочел: Быстро! Сепсис!

Передал историю Галине, молодому врачу, и отодвинул простынь с тела девочки, оглядел повязки, слушая женщину:

— Имя, фамилия, отчество неизвестно. Часть неизвестна, написано — разведка. Возраст восемнадцать — двадцать лет. Поверхностное осколочное ранение левой височной области, ожог третьей степени в области груди, живота, некроз, множественные резанные раны спины, некроз, резанные, колотые раны спины, груди, рук…Ян Артурович? — вытянулось лицо женщины. Это как вообще?

— В перевязочную. Срочно. Займитесь, Галина Сергеевна, я сейчас буду.

И повернулся к мужчине, что метался на каталке, отогнул простынь, увидел распухшую ногу и понял, что придется ампутировать, вариантов нет.

— В операционную, — бросил.

Через десять минут он уже входил в операционную, где за перегородкой расположилась перевязочная. Девушку уже раздели, сняли бинты, а салфетки оставили. Сима руки к груди прижимала, таращась на кровавый эскиз звезд на груди и животе, проступающий сквозь марлю. Галя исподлобья смотрела на Яна.

— Не иначе, гестапо, — бросила глухо. Банга был согласен, потому промолчал. Завязал маску и начал пинцетом снимать салфетки, а с ними кожа сошла, оголяя изъязвленные раны, глубокие, с оплавленными краями кожи.

Худо.

Девушка заметалась, захрипела, и доктор глянул на санитарку: придержи ее.

— Края иссечь. Перекись, стрептоцид не жалея, повязки не плотные, — продиктовал Галине. — Закончите, позовете.

И перешел за стол с мужчиной, для ампутации. За тремя другими столами оперировали коллеги. Булыгин, ассистент хорошо справлялся, и Ян вернулся к больной. Осмотрел раны на руках — тоже скверно. Если удастся справиться с сепсисом, нужна будет операция для восстановления сухожилий. Рана на голове ерунда, по сравнению с другими, но не так уж поверхностна.

— Нужен рентген, — бросил, заподозрив наличие осколка. — С повязками — та же схема.

И опять к столу, Булыгину помогать.

Вернулся, девушку уже на живот положили.

Ян глянул на изрытую грубыми, глубокими ранами спину и уставился на Галю: жива? В обморок не собирается упасть? Нет, но взгляд растерянный, жалеющий.

Мужчина взял пинцет и скальпель: тут много работы и молодой, неопытной ее не доверишь.

— Дима, сам справишься? — спросил у Булыгина.

— Да, Ян Артурович, заканчиваю.

Ян приступил к иссечению, давая распоряжения Галине:

— Капельницы с литической смесью три раза в сутки. Глюкоза, витамины, три раза в сутки. У старшей сестры есть пенициллин.

— Но он плохо апробирован.

— У нас нет выхода, нужно рискнуть. Посмотри, — кожа сходила сама, оголяя покрытые вкрапленьями гноя мышцы. — Иди за пенициллином. Сейчас же заряжай капельницу. Прокапать за сегодня не меньше десяти флаконов.

И все спокойно, обыденно.

Галя не могла этого понять. Она не считала Бангу черствым или жестоким, наоборот, восхищалась его мягким, очень ласковым отношением к больным, восхищалась как специалистом очень высокого класса, но вот в такие минуты совсем его не понимала. Он словно не видел, что сотворили с девушкой фашисты — даже не моргнул, словно не понимал, что она и так в тяжелейшем состоянии — назначал плохо проверенный на деле препарат.

Она попыталась вразумить полковника:

— Ян Артурович…

Но тот тяжело посмотрел на нее, обрезая все возражения:

— Это приказ, лейтенант медицинской службы Радченко. Выполнять.

Галя пошла к старшей сестре, и услышала за спиной наставления доктора санитарке.

— Сима, отвезешь пациентку в четырнадцатую палату.

И подумалось: не такой он черствый.

В четырнадцатой стояло всего три койки и лежали две женщины.

Лена металась в бреду, чтобы она не вырвала иглы из вен, ей привязали руки бинтами к койке, но все равно приходилось дежурить.

Ее жаркий шепот сводил с ума соседок.

— Дети… что вы делаете… остановитесь… уходите, уходите!… Не жгите…. Там же дети…. Дети там…. Дети…. Стреляй, стреляй, ну!… Уходи, Саша!…Коля… Дети… уводите детей…. Уводите… убьют…сожгут…Передать… лейтенант!…. Ноль шестому…. Ноль шестому!… Сожгут… бегите… быстрее, быстрее!

Светлана села, уставилась на соседку, Машу Ромашину:

— Не могу больше. Такое чувство, что детей жгут.

— Бредит.

В палату заглянул полковник, проверил капельницу, пульс:

— Лейтенант Ромашина, на перевязку, — бросил и вышел. Следом Сима просеменила, села у горячечной на табурет.