Банальная история - Витич Райдо - Страница 4

Вызвали на работу?

Глупая мысль. Он не незаменимый хирург, а весьма посредственный специалист, которого терпят лишь благодаря связям Алексея. Иначе его бы и к плановым операциям не допустили.

У друзей? Пошел провожать после внеплановой встречи?

Нонсенс. Если в доме появлялись друзья Олега, то как-то сам собой появлялся густой дух табака, низкосортного спиртного и зыбкий, отвратительный запах копеечного одеколона. А еще гора тарелок, которые Олег всегда забывал поставить в посудомоечную машину, и они были расставлены, где придется — на диванном валике, на полу, подоконнике, на магнитофоне и компьютерном столе.

Сейчас было чисто и свежо, что говорило за то что, ни один друг в мое отсутствие здесь не появлялся.

Тогда где Олег? Не спалось, вышел подышать свежим воздухом? Полюбоваться на метель?

Он пришел через час, когда я медленно, но верно начала впадать в панику. Молча скинул сапоги, прошел в комнату, сделав вид, что не заметил меня, разобрал диван, разделся и лег, отвернувшись к стене.

Я застыла, боясь пошевелиться, спросить… и услышать в ответ что-нибудь резкое, грубое, грязное.

А потом долго лежала поверх одеяла, разгадывая потолок, силилась понять, что происходит. И уверяла себя, что все хорошо, досадные семейные дрязги, пошлые и пустые. Быстро приходящие, быстро уходящие. Слишком частые. Как и претензии Олега, все более капризные, хамские. Этот тон, взгляды, жадная грубость в постели, желание причинить боль и упиться ею…

— Ты меня разлюбил? — я не надеялась на ответ. Мне, казалось, он спит, но я ошиблась. Все это время Олег мучился от обиды и злости. Он резко откинул одеяло и развернулся ко мне:

— Разлюбил?! — зашипел муж мне в лицо. Глаза злые и холодные. — А тебя можно любить? За что? Какой нормальный сможет любить тебя, терпеть то, что ты вытворяешь?! Мириться? Ты импотента из меня сделала! Ты и твои братья — извращенцы! Сволочи! Стая шакалов! Что-то ты рано вернулась — быстро управились? Или на этот раз тебя трахал только Андрюшенька?

Я размахнулась, желая влепить пощечину, но он перехватил руку, сжал до боли и навис надо мной. Я поняла по лицу — сейчас он способен на любую низость. Противиться, спорить, доказывать — бесполезно.

Я попыталась вырвать руку, он сжал ее сильней. Попыталась ударить второй — Олег перехватил и ее, начал выворачивать, заламывать. Я закусила губу, чтобы не расплакаться, не закричать, и все смотрела на него, пытаясь остановить безумца взглядом. Бесполезно.

— Мне больно! Отпусти!

Он отпрянул, выпустил и уткнулся лицом в подушку. Минута, пять, десять — и снова Олег навис надо мной, но уже другой — жалкий, виноватый и…упрямый:

— Я хочу ребенка. Я больше не хочу, не могу так жить. Хочу ясности.

— Давай возьмем преемного ребенка…

— Нет!! Того, что нам подсунет твой Алешенька?! Мне не нужен чужой, я хочу своего, родного. Чтобы у него были мой нос, мои глаза, губы, улыбка. Не Алешины, не Сережины — мои!!

Я зажмурилась и вдруг почувствовала такую усталость, что больше не желала сопротивляться, не могла. И кивнула:

— Хорошо.

Ночь кроликов Кентукки плавно переросла в утро и день. Мы оба устали от склок и стремились обновить отношения, направить их в позитивное русло вот таким незамысловатым способом — насилуя себя и свой организм. И преуспели в этом, забыв о времени.

В итоге мы оказались не готовы к гостям, и звонок застал нас в весьма пикантной положении.

— Кто это? — нахмурился Олег, а я посмотрела на часы: 17:05.

— Сережа! — и скатилась с дивана, спеша накинуть халат.

— Что ему надо? — обозлился Олег, не менее проворно натягивая спортивные брюки.

— Родители к дяде Севе улетают, их надо отвезти в аэропорт.

— А без тебя никак? — в голосе мужа опять проступали нотки капризного недовольства.

— Олег, каждый год я провожаю родителей в Калининград, и каждый год слышу один и тот же вопрос…

— Прямо "Ирония судьбы": "Каждый год мы с друзьями ходим в баню"…

Я невольно рассмеялась и поспешила открыть дверь — Сергей упорно жал на звонок и в нетерпении попинывал препятствие.

— Привет, — лицо недовольное, а взгляд подозрительный.

— Привет, проходи. Я сейчас, Сережа. Минут десять подожди, хорошо?

Он кивнул и зло посмотрел в спину Олега, прошедшего мимо на кухню. Была бы на нем футболка — вспыхнула бы. Сергей шагнул в коридор за ним.

— Сережа, — остановила я его, придерживая за рукав куртки. Видимо, у меня было испуганное лицо, потому что он широко улыбнулся и, напустив в глаза безмятежной дури, примирительно развел руками:

— Да ты что, Анюта? Я сока выпить — сушняк мучает.

Я подозрительно оглядела его физиономию и не нашла ни единого признака вчерашнего похмелья. Впрочем, обычно возлияния, даже чрезмерные, не отражались ни на его лице, ни в глазах. Они были зеркально чисты и бесхитростны. Только в их глубине по-прежнему жил зверь, поселившийся там еще во времена службы Сергея в армии. В моем присутствии этот зверь был животным покладистым и абсолютно домашним, но стоило отвернуться, как он становился невыносимо жестким и беспринципным хищником.

Я ушла одеваться и все думала — что случилось с Сережей в армии? Впрочем, в армии ли? Он всегда был драчуном и забиякой, водил дружбу с откровенными бандитами и казался родным братом криминалу. Не знаю, понимали ли его Алеша с Андреем, но я понимала. Сергея сжигало изнутри то, что поначалу лишь тлело в груди, но не осознавалось, а потому и не принималось, но потом оно начало крепнуть и разгораться, пожирая, словно хворост в топке, каждый прожитый день и год, а вместе с ними — и его самого. Я не знала, что это. Только догадывалась. Но страшилась увериться, как с детства боялась закрытых дверей и тупиков.

Сергей дождался, пока сестра скроется в комнате, и плавно перетек в кухню, плотно прикрыв спиной дверь.

— Ты что ж делаешь, козел? — процедил он зловеще, обращаясь к Олегу. У того в руке дрогнул пакет томатного сока в руке:

— Ты о чем? Или это вместо приветствия?

— Ты что с женой делаешь?

— Ах, вон в чем дело… Ну, извини, что не спросил разрешения, можно ли с ней спать.

— Спать? Как раз этого ты ей и не дал, — Сергей говорил тихо, чтобы не привлекать внимания сестры, и оттого тон казался особенно угрожающим. А еще он перестал жевать жвачку, что являлось признаком раздражения и очень высокой степени кипения. — У нее же синие круги под глазами. Ты смотрел на нее? Ее шатает. А руки? Что ты с ней делал?

— Не твое дело, — ощетинился Олег.

— Ага? — Сергей качнул челюстями, сделав пару жевков, и шагнул к парню. — Я понимаю, что ты недоумок, и потому попытаюсь тебе терпеливо и доходчиво объяснить… в пятый раз, — мужчина выставил палец перед носом Олега. — И последний.

Мощная рука схватила Кустовского за горло и прижала к холодильнику трепыхающееся тело:

— Мы с тобой договаривались? Ты все понял и обещал беречь ее. И я вижу, как исполняешь обещанное. А теперь слушай внимательно — если ты, особь без названия, не умеешь заботиться о любимой женщине и регулировать свои…нужды, то лучше оскопи себя сам. Иначе это сделаю я!

Сергей отпустил побелевшего от испуга Олега, и мило улыбнувшись ему в лицо, вытащил изо рта жвачку и влепил ее в поверхность холодильника, в сантиметре от уха онемевшего оппонента. Тот понял, что в следующий раз сюда так же налепят его. Шкафообразный атлет с каменным лицом и совершенно отмороженным взглядом высился над ним, как отвесная скала над гномиком, и бороться с ним не представлялось возможным. Олег сник, обессилено свесив голову.

Сергей удовлетворенно кивнул, забрал пакет с соком, хлебнул и хлопнул на стол, расплескивая содержимое. А потом беззвучно вернулся в коридор.

Когда я вышла из комнаты, Сергей поправлял челку, улыбаясь своему отражению в зеркале, и открывал новую упаковку жвачки. Увидев меня, он сунул в рот пластинку, распахнул входную дверь и, галантно шаркнул ногой, пропуская меня вперед.