Греховные тайны - Хейз Мэри-Роуз - Страница 2

Она уже рассказывала Харту о своем детстве. Конечно, это была ее собственная, отредактированная версия.

Его это не слишком тронуло. Возможно, в один прекрасный день она расскажет ему всю правду. Когда-нибудь… но не теперь.

— Изабель, — настойчиво продолжал Харт, — ты ведь не какая-нибудь глупенькая старлетка, которая не может устоять перед большими деньгами. Ты покупаешь себе нарядов больше, чем в состоянии износить за всю жизнь. У тебя такое количество машин, что в пору открывать европейский салон. А детей ты просто портишь бесконечными подарками, игрушками, лошадками, на которых они все равно не могут кататься.

— Харт, мне просто хочется, чтобы у них было все то, чего никогда не было у меня.

— А этот претенциозный белый дом! Он съедает денег больше, чем…

Это замечание оказалось последней каплей. Нервы у Изабель были на пределе, к тому же адски болела голова, и она сорвалась:

— Если тебе не нравится мой дом, можешь убираться отсюда! Давай, давай, уматывай!

Она могла стерпеть, когда критиковали ее платья, ее машины, детских пони. Кое с чем она даже могла согласиться. Но никому не позволялось ругать ее прекрасный белый дом. Даже Харту. Дом был воплощением самой давней, самой заветной мечты. Все здесь подбиралось с особой тщательностью, от старинного индийского сундука, окованного медью, до тканых ковров ручной работы в комнатах Марка и Мелиссы и картин кисти Дэвида Хокни над мраморным камином.

И все же ни у картин, ни у ковров, ни у старинного сундука не было теплых рук, которые бы обнимали ее по ночам.

Харт ушел и не объявлялся с тех пор. Никогда в жизни Изабель не чувствовала себя такой несчастной.

Тщетно пыталась она убедить себя, что без него ей даже лучше. Да кто он такой в конце концов! Какое право он имеет учить ее, как тратить деньги! Это ведь ее собственные деньги! Как смеет он утверждать, что она торгует собой! «А впрочем, чего еще от него ждать, — язвительно напомнила себе Изабель. — Хоть он и завоевал первую премию Академии, но вышел-то он из фермеров. Да что ему вообще известно о жизни! Пусть только вернется, — думала Изабель, — я ему покажу!»

Однако ей так и не представилась эта возможность.

Харт, с его гордостью фермера из штата Айдахо, не вернулся. Целых три недели она его не видела. И тосковала невероятно. Ей не хватало его мощного глубокого голоса, внезапных раскатов его смеха, бьющей через край энергии, его большого сильного тела, прикосновений его рук.

Без Харта дом стал огромным, холодным и пустым. Бездушным… А может быть, он и всегда был таким. Не дом, а какой-то музей.

Зато теперь здесь всегда было чисто. Никаких следов от грязных ботинок. И мокрые полотенца больше не валяются на полу в ванной. И нет пустых банок из-под пива на кухне. Всюду блеск и стерильная чистота. Как на журнальных фотографиях. Однако не только пустота разрывала ей душу. Исчезло ощущение защищенности, пропало чувство, что она нужна кому-то.

Каждый день одиннадцатилетние близнецы Марк и Мелисса спрашивали, где Харт. На их глазах в жизни Изабель сменилось немало мужчин, однако к нему они особенно привязались. С ним они вели себя как нормальные человеческие существа, а не как маленькие террористы.

— Мам, а где Харт? Он скоро вернется?

Изабель отвечала им, что Харт работает.

— Но ведь он всегда приезжает на выходные.

— Ему скоро сдавать работу.

Однако они, по-видимому, все поняли, и глаза у них погрустнели. Изабель не решалась думать о том, что будет, если Харт не вернется. Даже прислуга казалась расстроенной.

Изабель в ярости решила, что не станет звать его. Ни за что на свете, будь она проклята! Руки сами собой сжались в кулаки, длинные наманикюренные ногти впились в ладони. Она никогда в жизни не ползала перед мужчиной на коленях. И теперь не станет.

Сейчас она с сумрачной усмешкой думала об иронии судьбы. Вот она, Изабель Уинн, кумир восьмидесятых, богиня, у которой, как считает публика, есть все, сидит на грязных ступеньках, раздраженная, несчастная, одинокая… и голодная.

— Мисс Уинн! Извините, мисс Уинн…

Изабель взглянула на взволнованное лицо молодой девчушки, по-видимому, только что окончившей киноинститут и с благоговением смотревшей на звезду экрана Изабель Уинн, которая, конечно, когда-нибудь станет знаменитым кинорежиссером. От этой почтительности Изабель, в свои тридцать три года, почувствовала себя древней старухой.

— Вас к телефону, мисс Уинн. Звонят из Англии, ваша мать миссис Уинтер. Она говорит, это срочно.

И действительно, Элизабет Уинтер сообщила новость, которая должна была бы потрясти дочь:

— Изабель, твой отец умер.

Но Изабель не ощутила ровным счетом никаких эмоций. Как будто со стороны, она услышала свой собственный голос:

— О, мама, я так огорчена! Это ужасно!

Ее слова прозвучали так, как будто она говорила о каком-нибудь дальнем родственнике или случайном знакомом.

Изабель не виделась с родителями уже много лет.

Постепенно под влиянием времени и расстояния их образы стерлись из памяти, как старые фотографии. Одновременно стирались и горечь, и память о старых обидах.

Теперь она писала им лишь на Рождество, посылая вместе с письмом дорогие, тщательно выбранные подарки.

Через некоторое время получала короткие туманные ответы со словами благодарности от матери. Изабель давно уже решила, что так лучше для всех.

— Ты слышишь меня, Изабель? Он умер!

— Да, мама, я слышу.

С другого конца провода донесся шепот:

— Я не знаю, что мне делать.

Изабель чувствовала, что не в состоянии воспринять чью-либо смерть всерьез. Только сегодня утром актер, падавший на тротуар от смертельного выстрела, несчетное число раз поднимался и снова падал в повторных дублях. Вчера Джулио Санчеса, характерного актера из Мексики, облили бензином и подожгли. На глазах Изабель он умирал с душераздирающими криками, а немного позже сидел в здании комиссариата, жуя булочку и перелистывая иллюстрированный журнал. Торопился домой на день рождения дочери, которой исполнилось семь лет.

«Она ни за что не станет задувать свечи, пока папа не придет», — говорил он Изабель, покатываясь со смеху.

Не стоит маме так расстраиваться, неожиданно для самой себя подумала Изабель. Папа тоже встанет и пойдет по своим делам.

— Тебе больше нечего мне сказать? Ты даже не хочешь знать, как он умер? — Голос матери дрогнул. — Он ведь такой молодой. Ему еще шестидесяти не было.

Изабель попыталась осознать, что произошло. Умер ее отец…

— Да, мама. Мне так жаль. А что произошло? Несчастный случай?

Шепот матери был едва слышен в трубке:

— Нет, Изабель, он покончил с собой. Наложил на себя руки. А перед этим напился. Около него нашли пустую бутылку. Наверное, был не в себе.

Рядом с Изабель заведующий реквизитом раздавал автоматы молодым людям в итальянских костюмах и темных очках. Ассистент режиссера делал пометки на доске.

— О Боже! Он… он застрелился?

— Застрелился?! Нет, он отравился газом. С помощью выхлопной трубы от моей машины. Той самой, что ты мне подарила. — Это прозвучало так, будто на Изабель теперь лежала часть вины. — Это все ужасно! Разговоры, пересуды и все эти репортеры. Они, конечно, все знают о тебе, и о Кристиан, и об Арран. Все это так недостойно. Он терпеть этого не мог. Я не знаю что делать. Не могу разговаривать с ними. Изабель, ты должна приехать! Ты мне нужна. Я знаю, ты страшно занята, но… пожалуйста…

— Я понимаю, мама.

Уехать в самом разгаре съемок фильма стоимостью в тридцать миллионов долларов!.. С другой стороны, завтра пятница. Она постарается обернуться как можно быстрее, а они пока могут отснять другие эпизоды.

— Я постараюсь приехать как можно скорее. Надеюсь вылететь завтра с первым утренним рейсом.

— Слава Богу! И еще, Изабель, пожалуйста, позвони остальным. Я даже не знаю, где Кристиан сейчас живет.

— Хорошо, мама.

— Скажи им, пусть приедут. Я хочу видеть вас троих.