Засечная черта - Алексеев Иван - Страница 46

– Приказываю тебе, дозорный, немедля отбыть в Москву и доложить в Разрядном приказе все, о чем мне сейчас донес. Скачи одвуконь, на дороге в казенных ямах будешь менять лошадей государевым именем. Нагрудник алый шелковый чрезвычайного царского гонца с нашитым золотым гербом – орлом двуглавым, сей же час и получишь вместе с дорожными припасами и деньгами.

Ванятка некоторое время, раскрыв рот, изумленно таращился на старшину, ошеломленный неожиданным приказом.

– А как же дозор? Там же Никита с Ермолаем вдвоем остались. По уставу ведь не положено, – растерянно произнес пограничник.

– То не твоя забота, молодец! Твое дело – все как есть на самый верх, вплоть до государя доложить!

Старшина не сомневался, что честный и старательный, пока еще бесстрашный по молодости лет пограничник не станет изворачиваться и кривить душой, а пылко и правдиво будет при любом допросе повторять слова погибшего на его глазах разведчика, самоотверженно продолжать его дело. А фигура старшины отойдет при этом на второй план. Более того, его имя даже, пожалуй, и упомянуто-то не будет. Этот Ванятка возьмет на себя всю ответственность за свои слова и будет настаивать на своей правоте до последнего вздоха, под любой пыткой.

«Не дай-то Бог! А вдруг пронесет, произойдет чудо, и бесхитростному рассказу юнца поверят, да еще и наградят его за важнейшую весть», – успокаивал свою не совсем удовлетворенную совесть старшина.

Ванятка вытянулся:

– Слушаюсь, господин старшина! Разреши выполнять?

– Выполняй, пограничник! Хотя постой... На вот, возьми-ка с собой в путь пистоль – малую пищаль одноручную. На всей Засечной черте, пожалуй, такого оружия не сыщется, – окончательно откупился от угрызений собственной совести старшина. – Только у поморских дружинников подобные пистоли имелись. Бери, бери, не стесняйся! И дай-то Бог, чтобы эта штуковина тебе не пригодилась! Ну да чрезвычайных гонцов царских в алых гербовых нагрудниках у нас на Руси пока что уважают, я и слыхом не слыхивал, чтобы им хоть кто-то дерзнул воспрепятствовать!

Ему безумно хотелось спать, глаза закрывались сами собой, и он время от времени на короткий миг проваливался в желанную сладостную дрему, несмотря на бешеный галоп хорошего коня. Ванятка попытался, но не смог припомнить, какой это был по счету конь. На постоялых дворах – казенных ямах – ему без промедления предоставляли все, что требовалось: еду, питье, сменных верховых лошадей, причем самых что ни на есть наилучших.

– Откуда путь держишь, гонец царский?

– С Засечной черты!

После такого ответа все необходимое появлялось, словно по волшебству. А на дороге все встречные, даже богатые купеческие обозы, сторонились немедля, завидев алый нагрудник с золотым орлом. Пару раз Ванятке чудилось, будто в глухом лесу из-за деревьев на него смотрели чьи-то глаза, и сквозь шум ветра, закладывающего уши при быстрой скачке, он вроде бы слышал молодецкий посвист, но не тот, оглушительно-лихой, бросающий ватагу наперерез незадачливому проезжему, а другой, спокойный, означавший отбой готовящемуся нападению.

Несколько раз ему встречались небольшие воинские отряды, тоже сторонящиеся с пути и кричавшие вдогон: не нужна ли помощь?

– Не-ет! – откликался он, не оборачиваясь, и лишь пришпоривал коня.

И сейчас, когда вдалеке, на прямой и широкой дороге, пересекавшей небольшое поле, показался двигавшийся навстречу строй из десятка явно военных всадников, он хотел, как всегда, промчаться мимо без остановки, чтобы засветло успеть до близкого уже очередного яма, где можно было бы поспать мертвым сном хотя бы три часа. Но, приблизившись к отряду, Ванятка внезапно широко раскрыл слипавшиеся от усталости глаза, резко и решительно осадил на всем скаку захрипевшего коня. На всадниках была неприметная зелено-серая одежда, на головах – плоские шапки, напоминавшие блин, а на плечах нашиты черные бархатные круги с желтыми лесными рысями.

– Помощь нужна, гонец? – без лишних предисловий обратился возглавлявший отряд всадник к Ванятке.

Ванятка на мгновение замялся с ответом, но затем неожиданно для себя выпалил:

– Я везу привет для Лося, поморского дружинника!

– Что?! – начальник отряда, на берете которого красовались три темно-синие косые нашивки, обозначавшие для знающих людей звание полусотника, резко выпрямился в седле и, по-видимому, непроизвольно дернул поводья.

Конь полусотника поднялся было на дыбы, но, усмиренный сильной и умелой рукой, тут же успокоился, встал как вкопанный, обиженно фыркая и потряхивая головой.

– Я пограничник с Засечной черты, наш дозор встретил вашего дружинника, разведчика, идущего с той стороны. Он передал весть о большом набеге, я везу ее в Москву, в Разрядный приказ! – И Ванятка пересказал почти слово в слово сообщение, услышанное им в степи.

Начальник поморского отряда задумался на несколько секунд. По напряженному и сосредоточенному выражению его лица было видно, что он решает непростую задачу.

– Желток! – наконец, нарушив непродолжительное молчание, обратился начальник к находившемуся рядом с ним дружиннику, имевшему на берете две синие нашивки. – Выдели бойца в сопровождение! Пусть прикрывает пограничника вплоть до дверей Разрядного приказа, а самое главное – после того как он весть своему руководству сообщит! – И добавил длинную фразу на незнакомом языке.

– Слушаюсь, брат полусотник! – Высокий рыжий дружинник, к которому обращался начальник, повернулся к отряду и скомандовал одному из бойцов: – Кашка! Будешь сопровождать гонца!

– Слушаюсь, брат десятник!

Названный боец выехал из строя, приблизился к Ванятке, развернул коня.

– Зачем мне сопровождение? – недоуменно пожал плечами Ванятка. – Не от кого меня прикрывать!

– Дай-то Бог! – полусотник поморской дружины тяжело вздохнул. – Тогда в обратный путь на Засечную черту вдвоем поскачете. Вдвоем ведь веселее?

– Ну да, конечно! – обрадовался Ванятка, понявший наконец, как ему показалось, замысел дружинника.

Действительно, когда он, передав весть, будет возвращаться из Москвы в свою станицу, у него не будет алого нагрудника. А дадут ли ему, рядовому пограничнику, какое-либо сопровождение или даже просто заводного, то есть второго, запасного, коня – это еще вопрос. Озабоченный лишь одним – доскакать до Москвы с важнейшим известием, Ванятка совершенно не задумывался об обратном пути и сейчас был благодарен поморским дружинникам за предложенную помощь.

– Спасибо, братцы! – Ванятка подобрал поводья, приготовился поднять коня в намет.

– А как там наш разведчик? – торопливой скороговоркой спросил полусотник, понимая, что не имеет права дольше задерживать гонца. – Где он сейчас?

– Царство ему небесное! Это был настоящий герой! – Ванятка, сняв шапку, перекрестился, его голос невольно дрогнул.

Но уже в следующее мгновение пограничник взмахнул нагайкой и помчался по дороге с места в карьер, надевая шапку уже на скаку. За ним, не мешкая, последовал назначенный в сопровождение боец. Оставшиеся на месте поморские дружинники сняли береты и застыли, отдавая долг своему погибшему товарищу.

– Отря-яд, рысью марш! – скомандовал после скорбной минуты молчания Разик и направил коня вперед, туда, где в двух днях пути лежала Засечная черта.

Дорога была широкая и прямая, хорошо просматривалась на сотню саженей вперед, поэтому десяток леших двигался без особой опаски, не высылая вперед боевого охранения. Разик и Желток скакали бок о бок во главе кавалькады, чуть оторвавшись от остальных. Когда они отделились на значительное расстояние, на котором их уже не могли слышать бойцы, Желток вопросительно взглянул на друга:

– Ну, братик, поясни теперь подробнее, почему ослабил наши и без того малые силы и послал бойца в стольный град?

– Все очень просто. Вспомни, что нам Лось осенью говорил. Нет у царя и бояр веры пограничным старшинам, считают они, что те их намеренно крымским набегом пугают, чтобы богатые припасы от казны получать да от Ливонской войны на Оке-реке отсиживаться. Наш недоверчивый государь считает, что пограничники подкуплены литовцами и поляками, ибо те враги наши, зная, что у царя с турецким султаном договор о вечной дружбе, всеми силами стараются ослабить наши войска в Ливонии, заставить нас на Засечной черте лишние полки держать. Вот и казнил он в прошлом году всех станичных старшин якобы за предательство, а главного пограничного начальника, князя Михаила Ивановича Воротынского, того самого, что первый в мире устав пограничной службы сочинил, в ссылку на Белоозеро отправил.