Звени, монета, звени - Шторм Вячеслав - Страница 41

– Я – Трен Броэнах Мак-Нейл, сын и наследник правителя Кернана Калада. Кто ты и как очутился на земле моего отца?

– Меня зовут Фрэнк. А чтобы я ответил на второй вопрос, сначала скажи: как называются эти земли?

Кто-то из моих воинов не выдержал и расхохотался. Глаза чужака угрожающе сузились, как у матерой рыси перед прыжком. Сейчас я стоял к нему так близко, что понимал: от удара этого меча, особенно если нападает он так же стремительно, как и обороняется, мне не спастись. Но он не стал бить.

– Неужели есть кто-то в Пределе Мудрости, кто не знает, где расположены земли владыки Кернана? – фыркнул второй воин.

– В Пределе… Мудрости?

Чужак явно был крайне изумлен, даже опустил меч. Вот сейчас можно было бы попытаться выхватить кинжал и дотянуться до его горла, но я не стал. Потому что чувствовал, что замешательство не помешает ему снести мою голову. А еще потому, что следующие его слова привели в замешательство меня самого:

– Но ведь Пределом Мудрости называют Западный… Лаурик…

– Лаурик? – быстро переспросил я. – Ты имеешь в виду Мудрого Лаурика, прозванного Искусным? Ты его знаешь?

– Знаю? Как сказать… Мог бы ты узнать человека, тем более Мудрого, если бы прожил рядом с ним семь дюжин дней?

Эти слова окончательно доконали меня. Семь дюжин дней, чтоб мне лишиться Благодати! Этот человек три луны был рядом с величайшим человеком нашего Предела с которым я сам беседовал не более дюжины раз, – и говорит об этом так спокойно!

– Как же ты познакомился с Мудрым Лауриком?

Он воткнул меч в землю, взъерошил свои возмутительно короткие волосы и усмехнулся:

– Очень просто. Я, пьяный и злой, сидел в гостинице…

За прошедшее с того дня время волосы у него заметно отросли. А вот охоту он так и не полюбил, хотя безропотно сопровождал меня всякий раз, когда я выезжал позабавиться. Просто скакал чуть поодаль, погруженный в свои мысли, хмурый и неразговорчивый. А когда однажды один из дружинников отца – здоровяк Сегда – стал насмехаться над ним, намекнув, что чужак боится крови… Бр-р! И вспоминать-то неприятно. Разумеется, убить его Фрэнк не посмел, и в драку первый лезть тоже не стал, хотя имел полное право. Просто он в один миг превратился в совершенно другого человека. Такого, которому позавидовал бы и мой двоюродный дед, а его недаром прозвали Ядовитым Языком. Говорили даже, что от его речей свеженадоенное молоко скисало. Так вот, Фрэнк сначала весь день издевался над Сегдой, доводя его до белого каления, а потом, когда тот не выдержал и обнажил меч, устроил для всех наглядное представление. Если я сосчитал правильно, то он мог бы убить его раз пятьдесят, и вдвое больше – искалечить. Но – не стал. Хотя, сдается мне, Сегда предпочел бы такой исход. Сначала он получил дюжину мелких, но болезненных порезов, потом лишился щита, меча, кинжала, большей части одежды, а потом чужак демонстративно отбросил свое оружие и измолотил парня в кровь, при этом ничего не сломав. Ну, разве что пару зубов…

Отец махнул рукой, одновременно дав два приказания: забрать тушу и возвращаться домой. Хватит, наохотились… О Четыре! Фрэнк, видимо, способен заразить своим дурным настроением кого угодно!

Фрэнк, Фрэнк… Кто бы мне сказал, что меня так влечет к этому нелюдимому чужаку. Его воинское искусство? Нет. Я – могучий Трен Мак-Нейл, и ношу свое прозвище по праву. С того самого дня, когда я получил боевое оружие и право называться мужчиной, – а подумать, так и с самого рождения, – я умею убивать. Убивать легко, с радостью, будто вручая врагам драгоценный дар. Говорят, я во время битвы широко улыбаюсь, даже смеюсь как-то особенно. Может, и так, хотя сам не помню, врать не стану. А Фрэнк… о, он тоже умеет убивать. Но его умение разнится с моим, как солнце разнится с ущербной луной. Он убивает бесстрастно. Не замечая. Так, что противник даже не успевает понять, что его – противника то есть – уже нет. Правда, не любит. Смешно, да? Состязаться – любит. Когда не на смерть, не навсегда. Тогда улыбается, шутит, смеется даже. В такой момент его легко спутать с любым из наших бойцов, если, конечно, не особенно присматриваться к лицу. А вот по-настоящему – не любит…

Так что же? Может быть, то, что Фрэнк из другого Предела? Нет, всё же нет. Хотя это и неслыханно. Ну, хорошо, Мудрые. Уста Четырех, да не оставят Они нас Своей милостью. Великие, всеведущие. Почти всемогущие. Это – конечно и всегда пожалуйста. Сколько раз, когда беседовал отец при мне с Лауриком Искусным, тот упоминал: только вчера, мол, вернулся из Южного Предела, завтра – в Восточный. Или в Северный. По делам. И мы согласно кивали: всё правильно, мол, Мудрый, по делам. В Восточный. Или в Северный. Сходи, сходи. На то ты и Мудрый. Краса, как говорится, и гордость наша. Но чтобы простой человек – не Мудрый, не правитель, даже не прославленный герой… А может быть, именно поэтому?

Простой.

Да, несмотря на то, что лицо его несет печать чего-то чужого, нездешнего (и ритуальные метки тут вовсе ни при чем) несмотря на то, что в его речи нет-нет да и проскальзывают непонятные для меня слова, – простой. У него такая же красная кровь, он так же может напиться и упасть под стол, он никогда не отказывает деве, желающей… Конечно, чего им, девам, еще желать? Тем более что, во-первых, молодой и не безобразный (скорее, наоборот), а во-вторых, не наш. Может, у них там, в Северном Пределе, по-другому? Нет? А всё равно – славно!… Тьфу ты, понесло же меня! Не о том же вовсе думал! Он так же поет и смеется, хоть и редко. И тоскует так же.

Хотя нет, не так.

Сильнее.

Сколько раз я заставал его, сидящего в одиночестве на холме и глядящего куда-то далеко-далеко. И глаза его, хоть и раскрытые широко, были в тот момент абсолютно пусты. И губы шептали что-то. В такие моменты я всегда задумывался: а смог бы я сам – вот так. Когда кругом всё – чужое. И будет ли когда-нибудь как прежде – неизвестно. Бр-р!

А через какое-то время я уже встречал его с мехом пива в руках, да еще и в обнимку с девой. Ну да, страждущей. А то и с двумя. И он уже смеялся и горланил наши боевые песни, смешно перевирая слова, не забывая то и дело прикладываться к пиву и оглаживать красоток, будто породистых кобылиц. А что в глазах стоит… А ничего! Не моего это ума дело. Ладно, хватит думать! Домой пора. Нас с отцом там с утра гости ждут не дождутся. У них, поди, скоро вся желчь от злости разольется, у гостей-то дорогих, и плевать им, что они незваные. А что поделаешь – нету правителя. И наследника тоже – нету. Уехали чуть свет (через потайную дверь) оленей гонять. Хорошая всё-таки штука – охота. Зря ее Фрэнк не любит…

Парень очень молод и очень взволнован. Кончик его слегка оттопыренного левого уха, выглядывающий из-под волос, алеет весенним маком, пальцы теребят бронзовую подвеску дорогого пояса, голос чуть дрожит:

– Великий Коранн Мак-Сильвест, волею Четырех – да не оставит нас Их благодать! – Ард-Ри Западного Предела, приветствует своего верного слугу, достославного правителя Кернана Калада Мак-Нейла, а также сына его, непобедимого Трена Броэнаха, желает им всяческих благ и долгих лет жизни.

Мы с отцом благодарим посланника легким кивком. Отвечать столь же пышно совершенно не хочется. Хвала Четырем, что в Пределе за нами закрепилась слава мужей, которым мечом работать много приятнее, чем языком. Очень удобно.

– Кроме того, приказано мне передать привет и благие пожелания и от Лаурика Искусного, Уст Четырех, Мудрого Предела.

Новый кивок, чуть более долгий. Интересно. Насколько мне известно, Мудрый не передает ни приветов, ни слов своих через посторонних. Для него – носителя части Силы Всеблагих – попасть из Ардкерра (или другого Предела) прямо сюда, проще, чем мне выпить кубок меда. Это наводит на определенные мысли, и не скажу, что подобные мысли мне сильно нравятся. Но не объявлять же прямо вот так посланцу Ард-Ри. Не поймет, обидится. Он-то ни в чем не виноват. Я лучше брови сдвину повыразительнее – вот так – и промолчу.