Вниз по реке (Сборник рассказов) - Радов Анатолий Анатольевич - Страница 1

Анатолий Радов

ВНИЗ ПО РЕКЕ (Сборник рассказов)

Город

Внутри меня живёт много людей, и все они очень разные. Например, Грустный — он грустный, а Весёлый — весёлый. Они не похожи друг на друга, как две капли воды, ведь это всё ерунда, что две капли воды похожи. Такое мнение сложилось оттого, что люди невнимательно смотрят на эти маленькие составляющие влаги, а это в свою очередь оттого, что они им не интересны. В самом деле, что может быть интересного в каплях? — думают они, и продолжают любить море только целиком.

А мой город состоит из капель, и каждая капля интересна сама по себе.

Грустный интересен своей грустью, а Весёлый своим весельем.

Когда я прогуливаюсь по улицам, я люблю поболтать с жителями-каплями. Это, как пить воду, суть и того и другого — утоление жажды.

Как и в любом городе, в этом есть и центральные, подсвеченные неоновыми огнями надежды, проспекты, а есть и тихие полутёмные улочки, на которых почти никогда никого нельзя встретить, есть районы спокойные (по-моему, там живёт Спокойный, нужно будет потом уточнить), а есть такие, где даже я побаиваюсь пройти.

Но страшнее, и одновременно интереснее всего в этом городе — свалка. Хотя она и находится где-то отдельно, за чертой, но само знание того, что она есть, заставляет меня время от времени с чувством робости и волнения покидать уютные проспекты и улочки и идти к ней. С близкого расстояния свалка кажется не такой страшной, как в представлении, там не бегают огромные крысы, не живут одноглазые(потому что другой глаз прогнил и вытек) люди в лохмотьях, тянущие к тебе покрытые язвами руки, там даже нет неприятного запаха, наверное потому… потому что мысли не гниют и не пахнут, даже если они завалявшиеся.

Но всё равно, когда я копаюсь в них, я часто оборачиваюсь, а вдруг кто-нибудь в это время наблюдает, как я роюсь в давно выброшенном старье. Это словно рефлекс, какая-то глупая условность — копаться в свалках стыдно — но ведь нигде больше нет столько интересного, как среди выброшенного!

В самом центре города, на улице украшенной разноцветными флажками и шарами, и из-за этого пахнущей ожиданием чуда, есть небольшая гостиница, в которой всего один номер. Я не люблю большие шумные компании, потому, больше одного гостя бывает редко. Но если всё же гостей больше, тогда я закрываю этот единственный номер на два замка (на верхний и нижний), и брожу с гостями по городу, стараясь показать его, таким, какой он есть. Хотя, конечно, многие зачастую показывают, чтобы скрыть.

А когда гости уходят, я возвращаюсь в гостиницу и открываю дверь в номер(сначала верхний, потом нижний замок), и выпускаю оттуда Грустного. Он, грустно посмотрев на меня, уходит к себе домой, а иногда, если уже поздно, остаётся, потому что живёт очень далеко, где-то на окраине города, у маленькой, но глубокой речки, и боится возвращаться домой сквозь темноту. В этом случае мы с ним разговариваем и очень часто пьём чай, кружку за кружкой, потому что не хотим уснуть и прервать разговор.

Уходит он рано утром, несколько раз оборачивается, и грустно улыбаясь машет мне рукой. Хотя я не понимаю, зачем он это делает, если всё равно, через час-два, а может и раньше, мы с ним снова увидимся. Но в этом городе каждый делает то, что ему хочется, и никто никогда никого не заставляет делать по-другому. Это было бы, словно заставлять капли дождя падать вверх, хотя им явно этого не хочется, и при этом ещё требовать, чтобы они не обижались. Потому некоторые гости бывает удивляются порядкам заведённым здесь. Таким гостям я показываю город так, чтобы всё скрыть.

В городе нет цикличного чередования времён года. Иногда проснувшись от стука в окошко, я поднимаюсь и впускаю разбудившего меня.

— Что там? — спрашиваю я вошедшего — Солнце?

— Откуда ж? — говорит Грустный — Осень на дворе. Дождь с утра.

А на следующее утро короткий утренний диалог выглядит уже совсем иначе.

— Я никуда не хочу идти. Там дождь — говорю я, зевая и потягиваясь.

— Ты что?! — кричит Весёлый — Солнце светит так, как не светило ещё ни разу!

Я недоверчиво выглядываю в окно, и в самом деле. На улицах просто потоп солнечного света, так что в пору строить лодку и плавать.

Все в городе разные, как два фотона. Слава богу, никто не говорит — похожи, как два фотона. Наверное потому, что никто ни разу не видел фотонов, но если и увидят (я догадываюсь), именно так и скажут, как говорят про капли. Тот, кто не видит, что капли разные, вряд ли заметит и непохожесть фотонов.

И мне интересны все, но некоторые всё же больше других, и мне чуть-чуть нехорошо из-за этого. Конечно, нужно любить всех одинаково, но что поделать, когда появляются любимчики?

Один из таких, словно выделенный мною в рамочку (смешно, правда?) — Писатель.

В начале, по-моему, его не было, но теперь даже трудно представить этот город без него. Хотя, некоторые капли-фотоны с упорством твердят, что Писатель был всегда, и даже есть те, кто вроде бы видел, как он ещё маленьким бегал по улицам, так, что аж пятки сверкали. Такой сорванец был! — говорят они, вытирая краешком платочка умилённые глаза. Но я думаю, это какие-то городские легенды, и если сказать честно, они меня немного пугают. Ведь легенды живучей сорняков, если дать им окрепнуть, уже никогда не выполоть.

Тем более что мне кажется, я точно помню дату его появления. В тот день накрапывал всего лишь мелкий, бесшумный дождь, несмотря на то, что небо было плотно затянуто тучами.

Он вошёл в город скромно, но уже тогда я увидел в его осанке некую силу. На его голове была смешная бежевая шляпа с большими полями, чуть позже он объяснил мне, что без такой шляпы писатель вроде бы как и не писатель вовсе, хотя возможно я его не правильно понял. Но как бы там не было, вскоре шляпа исчезла с его головы, и даже из всей его жизни, так же, как и дурацкая трубка, которую он никогда не курил, но настойчиво таскал между губ.

— А куда вы дели шляпу и трубку? — осторожно поинтересовался я у него примерно через год после его появления в городе.

— Кх, кх — покашлял он смущённо — Вы меня, наверное, с кем-то перепутали.

Сказав это, он отвёл глаза и быстро прошёл мимо, а я подумал, может и вправду не было никаких шляп с трубками? Могут ведь некоторые вещи привидеться?

Он снял комнатку в одном из спокойных районов, и вскоре притащил в эту комнату пишущую машинку. Откуда он её взял, до сих пор остаётся для меня загадкой, но стук этой машинки сразу же не понравился жителям района, и ему пришлось на некоторое время бросить писательство. Он натянул шляпу, тогда она ещё была (если конечно шляпа не есть только видение), и быстрым шагом покинул город.

Вернулся он неожиданно, шляпа и куртка были испачканы в чём-то чёрном, он похудел, но в осанке появилось ещё больше гордости. В его руках был ноутбук. Само собой, никто в городе ноутбука в глаза до этого не видел, поэтому все выбежали на улицы и с интересом смотрели на странный прямоугольник в его руках. Даже Ленивый и Равнодушный прилипли к окошкам, разглядывая диковинку и самого Писателя.

И ещё всех поразили его глаза. В них теперь помимо мечтательности было ещё что-то, немного неприятное, но никто не мог понять что это.

— По-моему это что-то, это злость — сказал один раз Догадливый, выпивая в маленьком баре, недалеко от дома, где поселился Писатель. Но ему никто не поверил, ведь он был уже сильно пьян, а пьяному всё равно, что говорить. Тем более что раздражающий стук машинки теперь никого не мог озлоблять, потому что прекратился, а своим ноутбуком он никому не мешал.

Вскоре Писателя перестали видеть на улицах. Он не прогуливался, не здоровался с жителями-каплями, не посещал праздники в самой лучшей своей одежде, и не играл в домино во дворе. И тогда некоторые вспомнили о том, что говорил Догадливый и, несмотря на то, что он был в тот момент сильно пьян, стали с ним соглашаться.