Золотая корифена - Иванов Юрий Николаевич - Страница 31

На камнях, торчащих из воды, греются крабы. Их очень много. И всяких — больших и маленьких. Крупные, с панцирями в две ладони, крабы занимают самые лучшие места — центр камня. А крабы поменьше теснятся по краям. Крабов на камнях так много, что кажется, будто камни шевелятся. При моем приближении крабы начинают покидать камни. Сначала в воду дождем сыплются мелкие крабики, потом покрупнее. А самые большие, те солидно, не торопясь отступают на самый дальний от меня край камня и тщательно изучают меня: кто такой? Откуда? Их глаза на подвижных стебельках шевелятся и то выскакивают из углублений, то прячутся. Я делаю шаг, другой… поднимаю свое бамбуковое копье… было бы здорово поймать несколько крабов и сварить… целюсь — и нервы у крабов не выдерживают. Они, смешно раскорячив ноги, прыгают в набежавшую волну.

Иду дальше, и океан продолжает щедро одаривать меня всевозможными подарками. В рубашке; которую я снял с головы, уже лежит красивая веточка коралла, совершенно белая, вся в острых отростках с небольшими отверстиями в виде розочек на краях. Через эти розочки коралловые полипы, создатели этих чудесных, твердых как камень «веточек», высовывали свои перистые, нежные щупальца. Рядом с веточкой лежит большой краб. Мне все же удалось добыть одного. Он очень большой, с панцирем, на котором морские черви соорудили множество белых известковых трубок-домиков.

Краб был старый, медлительный. И поэтому мне удалось оглушить его древком копья. Прибавилось к моей коллекции еще несколько раковин и небольшой пластмассовый буек с надписью: "Сделано в Дании". Как видно, здесь в заливе пытались что-то промышлять датчане. Покажу ребятам буек, а потом отдам Бенке. Пускай играет.

Однако пора, пожалуй, и возвращаться: солнце клонится к горизонту. Интересно посмотреть: а что там, вон за тем мысиком? Но нет, пожалуй, не стоит идти до мысика. Пора к лагерю. Пора…

…А в лагере под пальмами жарким бездымным пламенем пылал огонь. На палке ведро. Скачков в фуражке, в набедренной повязке и с неизменной трубкой во рту сидел возле костра. Подправлял палкой пылающие угли. Стась же и Валентин занимались странным делом: бегали на четвереньках, пытаясь кого-то поймать…

— Решили поужинать крабами… — сообщил Петр на мой вопросительный взгляд, — крабов тут на песке тьма!

Я заглянул в ведро. В нем кипела пустая вода.

— Нет. Пока еще ни одного не поймали. Не приноровились. Все ж у нас на двоих лишь четыре ноги, а у каждого из крабов по десять! Попробуй догони…

— По восемь, — поправил я Скачкова. — У всех крабов по восемь ног. И у раков тоже…

— Ну, что восемь, что десять… Носятся, проклятые. А потом шмыг в нору и тю-тю. Пожалуй, ни одного не поймают. Сейчас потушу костер.

— Нет, не туши! Будут крабы. Через полчасика — с полведра… Ну-ка дай вон ту тоненькую палочку.

Пожав плечами, Петр подал мне тоненькую палку, и я, оставив под пальмой свои находки, направился к незадачливым краболовам.

Действительно, крабов, живущих не в воде, а на песчаном пляже, здесь очень много. Куда ни кинешь взгляд, всюду виднелись кучки песка и темные отверстия норок. Возле норок настороженно вращали своими глазами-телескопчиками желтые, в оранжевых полосках какие-то мохнатенькие крабы. Стоило подойти поближе, как крабы вскакивали в норки, секунду-другую выглядывали из нее, а потом проворно шмыгали в прохладную, темную глубину.

— Эй, вы, жалкие дилетанты! — сказал я. — Смотрите, как это делается.

Корин, он в этот момент стоял в нелепой позе на четвереньках и глядел одним глазом в черную дырочку норки, из которой на него с интересом уставились крабьи глаза, даже не обернулся. Валентин же сел и стал смотреть в мою сторону. Я выбрал норку покрупнее, в которую только что спрятался краб, и всунул в нее палку. Крабы делают норки совершенно прямыми, без всяких изгибов. Вот это их и губит. Придавив краба палкой, я руками быстро отрыл рядом с норкой ямку и вытащил из-под палки полуживого краба. Варварский, конечно, способ, но что поделаешь: желудок властно требует пищи.

Через полчасика отваренные в соленой воде крабы звонко захрустели на наших зубах. Вкус у них был превосходный.

Солнце, добросовестно отсветив положенные часы, опускалось в какую-то сиреневатую пелену, повисшую над горизонтом. Оно было вишневым, неярким. Потягивая дымок из скачковской трубки, мы, не щуря глаз, долго смотрели на солнце, пока оно не скрылось за океаном.

Тотчас стало темно и тревожно. Ночь торопливо натягивала над нашими головами свой черный полог. В кустах, за нашими спинами, что-то затрещало и послышался непонятный звук.

— Лев… — прошептал Скачков, — чихнул от табака…

Корин засмеялся, но смех его был неуверенный: а кто его знает, может, там действительно лев. Или черная злобная пантера. А может, в тот момент, когда мы посмеиваемся над чихающим львом, из кустов совершенно неслышно и невидимо подползает гигантский питон. И будет совсем не до смеха, если он обовьется вокруг тебя и стиснет в ужасных объятиях. Все же Африка… В кустах опять что-то зашуршало, мы все испуганно обернулись туда, потом Петр подбросил в огонь Дров.

— Вахтенный, смотреть в оба, — распорядился Валентин, — чуть что — будить остальных. Уходим с рассветом. Поэтому сейчас всем спать.

В густой кроне пальмы попискивал Бенка: спать на пальме неудобно. Отвык. Да и страшновато, а слезать с дерева — примут ли? Ведь целый день он провел на дереве, дичился нас.

— Бенка, старина, иди сюда… — сонным голосом позвал Петр. Спустя несколько минут легкая тень скользнула по стволу и теплый комок прильнул к моему животу.

В двенадцать ночи, разбуженный Скачковым, я принял дежурство — Петр вручил мне наше бамбуковое копье и, зевая, лег возле Корина. Немножко повозившись, он быстро заснул.

Подбросив в костер несколько сухих палок, я, сжав в руке свое копье, отошел на десяток метров в сторону от нашего лагери и сел под пальмой. Океан чуть слышно шуршал волной, над заливом сверкал месяц. Было очень светло. Из воды в полусотне метров от берега торчали, словно черные, гнилые зубы, рифы… Из кустарников доносились пронзительные звуки. Это звенели, стрекотали цикады. Чуть слышно потрескивали уголья в костре. Он горел ровным огнем, лишь изредка вздрагивая от едва заметного дыхания океана. И тогда тени от пальм совершали на песке два-три па фантастического танца.

Ночь в Африке. Океан, пальмы… крик тропических цикад… И мы. Почесав древком копья щиколотку, я подумал, что, пожалуй, нужно подложить дров в костер. Ребята спали. Тоненько посвистывал носом Петр, что-то бормотал Станислав; корчился, подтягивал к груди стынущие коленки, Валентин. А я сидел у костра, размышлял: "Мы в Африке!.. В странной роли терпящих бедствие. Увидела бы меня сейчас Наташа: почти голый бородатый дядька с самодельным копьем. Ее муж. А ведь как смеялась когда-то, услышав от меня: "…в Африку хочу". Я и сам не был уверен тогда, что доберусь до этого континента. Но все ж добрался, хоть путь был долгим и окольным — через Камчатку.

Да. Камчатка… Но сначала был гудящий, гулкий вокзал. Наверно, он запомнился мне так потому, что еще там, на вокзале, когда мы уже сидели с Наташей в вагоне, когда у нас уже были билеты для проезда из конца в конец страны, я до конца не верил, что она едет со мной, И торопил минуты, ждал свистка, ждал, когда вагоны вздрогнут и перрон поползет мимо окоп назад. Мы уезжали. Вместе. Ехали во Владивосток, И еще дальше — в Петропавловск-Камчатский. Я был туда командирован. Так уж сложились обстоятельства.

Во Владивостоке — ты помнишь, Наташа?.. — я купил тебе большие красные цветы — лотосы, а когда мы на громадном белом лайнере шли Тихим океаном, завязывал твои косы на поручнях. Боялся, что упадешь в воду. Мы долго плыли по Японскому, Охотскому морям и Тихому океану. Мы видели китов и громадных морских зверей — сивучей. А потом на горизонте показались белые вершины вулканов. Один из них дымил — на фоне голубого неба завис фиолетовый столб. Это была Камчатка. Чудесный, удивительный край. Где живут сильные, мужественные люди, где есть горячие источники, медведи… где иногда земля сотрясается, а на берег налетают сокрушительные волны цунами… Дом, в котором мы получили комнату, стоял на крутом откосе. В одно окно была видна бухта. Другое глядело в земляной откос. Во время сильных ливней вода вместе с грязью пробивалась через щели окна и растекалась по иолу… Ты помнишь, Наташа, тот наш первый камчатский вечер? В комнате пусто. Мы сидели возле колченогого стула на чемоданах. Радио, черным ухом повисшее на стене, сипло играло спортивный марш. Шампанское пузырилось в стаканах, тени бродили по стенам…