Западня для леших - Алексеев Иван - Страница 75

– Ну, Фролушка, настал, видать, твой час. Готовься, брат, порадеть за Русь-матушку, Лесной Стан и особую сотню.

Он пошевелился, задел головой бадью, услышал плеск. Приподнялся и осторожно, на ощупь, потянулся губами к воде, чуть-чуть лизнул. По вкусу убедился, что вода не из болота, не прогорклая, а относительно свежая, речная или колодезная, значит, страшные черви в кишках от нее не заведутся. Напился вдоволь, затем добрался до стены, сел, опершись спиной на холодный осклизлый камень, и стал готовиться к допросу, который, по его прикидкам, должен был состояться в самое ближайшее время, поскольку все пыточники почему-то проводили допросы исключительно в вечернюю и ночную пору.

Действительно, вскоре лязгнул замок, скрипнула, отворяясь, дверь, и темница озарилась светом факелов, показавшимся особнику нестерпимо ярким после нескольких часов, проведенных в темноте. Двое тюремщиков подошли к Фролу, привычно подхватили его за плечи, рывком поставили на ноги. Мельком взглянув на сыромятные ремни, стягивающие заведенные за спину руки пленника, они потащили его к двери, подбадривая энергичными пинками, чтобы он сам быстрее перебирал ногами.

Пройдя в глубь подземелья и спустившись на несколько ступенек ниже, они очутились перед невысокой дверью, сплошь окованной железом. Один из тюремщиков стукнул в дверь железным кольцом, приделанным вместо ручки, прислушался. Чуть слышно заскрежетал засов, и дверь, оказавшаяся невероятно толстой и массивной, открылась. Тюремщики, не входя внутрь и даже, как показалось Фролу, постаравшиеся максимально отодвинуться от входа и отвернуться в сторону, буквально втолкнули особника в дверной проем. Фрол, споткнувшись, чуть было не упал, но его подхватил широкоплечий горбатый человек, заросший волосами и бородой так, что на лице были видны лишь блестевшие в свете факелов глаза и мясистый нос, казавшийся багрово-красным то ли из-за освещения, то ли вследствие своего натурального цвета. Бесформенная шапка, надвинутая на глаза, и рубаха на этом обитателе преисподней также была красного цвета. Кожаный фартук с нагрудником отсвечивал многочисленными бурыми пятнами.

Не обращая внимания на бросившихся прочь тюремщиков, горбун, являвшийся, как нетрудно было догадаться, палачом-пыточником, небрежно ухватив Фрола одной рукой за ворот рубахи, подволок к стулу с высокой узкой спинкой, нанизал его связанные за спиной руки на эту спинку, толкнул особника на сиденье, прищелкнул сверху горизонтальную планку. Теперь Фрол не смог бы не только вскочить, но даже и упасть со стула. Прямо перед ним на расстоянии двух саженей стоял простой дощатый стол, на котором горели две свечи в оловянных подсвечниках и лежала про запас еще дюжина. Сидевший за столом человек, опустив голову, что-то сосредоточенно писал белоснежным гусиным пером на свитке внушительных размеров. Фрол повернул голову и увидел второго палача, бывшего совершенно лысым, с жиденькой бороденкой и кошачьими усами, высокого, широкоплечего, с могучими ручищами. Он стоял у очага, в котором лежало несколько железных щипцов разнообразной формы, и раздувал угли большими мехами. Интерьер украшала дыба с ременной петлей, а также несколько причудливых верстаков и тисков, предназначенных явно не для столярных или слесарных работ.

Писарь положил перо, поднял голову и ласково улыбнулся Фролу. С привычной быстротой перебрав в памяти известные ему описания ближайших Малютиных подручных, Фрол решил, что перед ним, пожалуй, находится не кто иной, как Прошка, пользующийся особым доверием хозяина и участвующий в наиболее грязных делах. Особник не ошибся. Прошка, срочно вызванный для ведения тайного допроса с пристрастием в компании двух самых умелых и к тому же немых заплечных дел мастеров, распрямился, потянулся, подняв руки и разведя их в стороны, улыбнулся еще шире и ласковей, и вкрадчивым добрым голосом обратился к сидящему напротив пленнику:

– Ну что, голубь сизокрылый, давай беседовать по душам!

– С грамотным человеком завсегда побеседовать приятно, – с радостной готовностью согласился Фрол.

Прошка был слегка сбит с толку подобным ответом, а главное – свободным и уверенным тоном, которым сей ответ был произнесен. Он привык, что попавшие в пыточный застенок ведут себя несколько иначе: с самого начала вопят о своей невиновности, униженно вымаливают прощение, или с абсурдной суровостью грозят местью высоких покровителей, включая самого государя.

– Почему ты не спрашиваешь, почто здесь очутился, да не возмущаешься? – по-прежнему вкрадчиво и ласково спросил он.

– Да ведь и так ясно! Это завистники мои из Владимира, на мое место писарское метящие, меня в узилище ввергли доносом ложным. Вечный удел людей грамотных да образованных: клевета, наветы, зависть…

– Ага, – догадался Прошка. – С тобой все понятно: дурачка изображать изволишь. А то я уже удивляться стал поведению твоему необычному. Но ничего, голубь, против всех уверток и ухищрений, которые чередой непрерывной перед нашими глазами в этом самом месте частенько происходят, у нас есть одно и то же средство. А средство это, – вот оно: Филя и Кира, умельцы непревзойденные. Они и голыми-то руками кишки любому хитрецу вырывают одним движением, так тут еще в их распоряжении множество устройств полезных имеется.

Прошка обвел широким жестом богатый арсенал пыточных приспособлений. Дыба, несколько замысловатых станков, горн, в котором раскалялись жуткого вида железные щипцы и прутья, – один вид всего этого хозяйства был способен бросить в дрожь любого героя.

– Спасибо тебе, добрый человек, что о достоинствах сих живодеров мне откровенно поведал, чтобы я потом угрызениями совести не мучился, – по-прежнему спокойно и даже чуть насмешливо ответил Фрол. – А вот про устройства сии замечательные нельзя ли из уст твоих узнать кое-какие подробности? Как, например, вот эти тисочки действуют?

– Ну и веселый же мне сегодня собеседник попался, – изумленно и радостно ответил Прошка, с готовностью принимая предложенную игру мышки с кошкой.

Такого забавного допроса он еще не проводил. Будет что потом поведать дружкам за чаркой заморского вина! Прошка проворно встал с лавки, подошел к замысловатым тискам, с готовностью и со знанием дела объяснил, как засовывать в них различные части человеческого тела, на что потом нажимать и поворачивать и какие ощущения у пытаемого вызывает нажатие того или иного рычага и колесика. Причем от объяснений этих, произносимых голосом нарочито бодрым и беззаботным, у него у самого иной раз пробегал мороз по коже, и Прошка старался не коснуться невзначай проклятого станка. Он поглядывал время от времени на привязанного к стулу человека, и с возрастающим изумлением видел на его лице выражение неподдельного интереса и внимания к своим объяснениям.

Прошка наконец выдохся, забава ему наскучила. Он сел и, сменив притворно веселый тон на гневный и суровый, резко спросил:

– Ну, долго еще время тянуть будешь? Сразу тебе начать кости ломать и кожу сдирать, или добровольно расскажешь, по чьему наущению и зачем ты, смерд безмозглый, библиотеки царской местоположение вынюхивал?

– А если я кричать начну «на помощь! стража! караул!» – что будет? Может, стражники на выручку прибегут? – также сменив тон, испуганным голосом, запинаясь, произнес Фрол.

– Ты и впрямь, видать, дурак. Что же, по-твоему, тут песни, что ли, поют? Здесь, голубь, все до одного «караул» кричат и на помощь зовут. Стража вас сюда доставляет не затем, чтобы шкуры ваши поганые спасать, а чтобы, напротив, их сдирать во славу государеву, – раздраженно ответил Прошка.

– Все мне ясно, – упавшим голосом пробормотал Фрол и добавил робко и просительно: – Могу я хотя бы надеяться, что мои бренные останки похоронят по-христиански? Вынесут хладное тело в сопровождении почетного караула стрельцов в парадных кафтанах, сверкающих секирами, водрузят на повозку, запряженную шестериком белых лошадей с черными лентами в гривах, а на монастырском кладбище священник с обликом иконописного святого прочтет надо мной скорбную молитву?