Западня для леших - Алексеев Иван - Страница 53

– Спасибо за исчерпывающий ответ, отец дьякон, а то уж я, грешным делом, обижаться на руководство начал. Теперь же успокоюсь и своим делом заниматься продолжу, если до завтра доживу.

Кирилл хотел ответить бойцу, что он просто обязан выйти от царя живым, чтобы не провоцировать дальнейшую месть опричникам со стороны своих товарищей, но в этот момент дверь распахнулась и в кабак вбежал Чебак – один из особников, работающий на допросах задержанных в облаве. Он обратился к дьякону:

– Разреши доложить с глазу на глаз, отец дьякон.

– Ну, Михась, не обессудь: пройди под навес да отдохни там на соломе. А нам тут работать надобно, – с непривычной лаской и теплом в голосе произнес дьякон.

После того как Михась вышел, особник подсел к Кириллу и, несмотря на то что в помещении их было только двое, а кабак надежно охранялся снаружи, доложил шепотом:

– Молодцов тех, что в рубахах малиновых наших бойцов по окрестностям водили, похоже, и след простыл. Но кое-что странное наши ребята, к задержанным подсаженные, сообщили. Мужичок один местный, что на рынке этом постоянно отирается, то воды поднесет, то возы погрузит-разгрузит за толику малую, говорил соседям своим по амбару с возмущением следующее. Что, мол, дружинники эти сами между собой передрались за наследство купцов убиенных, а теперь на кого ни попадя смерть товарищей свалить хотят. Мы его после такого заявления быстренько выдернули на допрос и разговорили с подходцем и ласкою, намекнув для начала, что и сами своих в драке пьяной подозреваем, да наказать хотим и купецкую казну возвернуть, а они отнекиваются. А тому, кто нам правду разузнать поможет, с той казны доля немалая отломится. Ну, мужичонка на это дело клюнул и рассказал в подробностях, что он видел и слышал, под воз с горшками спрятавшись. С его слов выходит, что разбойнички в рубахах малиновых по одному обратно через забор перемахивали да прямиком в кабак сигали. А за ними наши бойцы также по одному спрыгивали. Утверждает он, что как только боец забор преодолевал, так в дверях сего кабака, настежь распахнутых, появлялся наш дружинник и бойцов внутрь зазывал. Причем произносил этот якобы наш дружинник нечто странное: «Ворья – как чумы!» И бойцы после слов его шли в кабак спокойно и безропотно. Мы мужичка и так, и сяк про слова эти странные спрашивали, но он на своем стоит: столь разов, говорит, слышал, сколь пальцев на руке (считать-то мужичок не умеет): дружинник тот слова сии каждому вновь появившемуся бойцу повторял. Говор, мол, не наш, не московский, а незнамо какой, может, ваш, северный, но слова эти точные. Вот, собственно, и все, – развел руками особник.

– Ворья – как чумы? – озадаченно повторил Кирилл.

– Может, внушение какое-нибудь гипнотическое? – с сомнением в голосе предположил Чебак.

Некоторые из особников, включая дьякона Кирилла, владели даром внушения, другие же видели, как оно применяется. Кирилл отрицательно покачал головой:

– Что-то здесь не так! Ладно, брат особник, пиши подробное донесение и ступай вновь на допросы. Будем думать!

Басманов-старший, выполнив царев наказ и заехав в усадьбу к Ропше, направился от него прямиком к Малюте, чтобы быть в курсе происходящих вокруг поморской дружины событий и принять в них максимальное участие. Он подробно рассказал о своем сегодняшнем визите к государю. Малютины соглядатаи уже давно проинформировали хозяина о визите конкурента во дворец, но тот сделал вид, что рассказ Басманова для него новость, и выслушал все сказанное со вниманием. Естественно, Басманов не стал упоминать, что догадался о Малютином намеке царю на вину сановника за то, что поморы выходят из-под контроля, и о своей тонкой попытке оправдания. Он поведал о вечернем пиршестве, на котором над лучшим поморским бойцом должна совершиться расправа в виде очередной кровавой забавы, а также озабоченно высказал сомнение: а не мало ли, дескать, мы приструнили поморов, убив всего лишь пятерых дозорных, казнив их дружка-стражника да приготовив публичное растерзание одного из их витязей? Как бы государь не остался недоволен столь мягким наказанием!

– Ты, как всегда, прав, Басманов, – с легкой усмешкой ответствовал Малюта. – Сразу видно, что ты есть муж государственного ума, да не из последних. Имеется у меня еще один замысел на сегодня, в больное место хочу им ударить, о котором они вряд ли догадываются.

– Могу ли я тебе в деле сем праведном посодействовать?

– Вполне можешь, боярин. Пошли ко мне сей же час сына своего, да с ним пару-тройку людей самых проверенных, кои друга нашего заморского опекали давеча, пусть они к страже моей присоединятся. А в ответ на взгляд твой вопрошающий скажу, что поедут они в усадьбу князя Юрия, где, как мой Прошка намедни выяснил, трое дружинников-поморов караул несут. Дружинников сих мы тем же способом, что и на рынке, умертвим. Чада и домочадцы князевы на небо вознесутся, дабы на земле им больше грехов не совершать, а княжну юную пусть ребята твои к тебе в усадьбу отвезут, где и постерегут до поры до времени. У меня ее держать неудобственно: в темнице еще помрет, а в доме слишком много людей бывает, каковых уж лучше чтоб никто из посторонних и мельком не видывал.

– А зачем нам дочка князя Юрия? – удивился Басманов.

– Хоть и ты и государственного ума, да не обо всем тебе известно, боярин, – с плохо скрытым чувством превосходства ответил Малюта. – Установили соглядатаи мои тайные, что через день – каждый день сотник поморский, боярский сын Митька, что над дружиной военачальником поставлен, к князю Юрию наведывался, даже когда князя и дома-то не было. Да и возок княжеский что-то в усадьбу к Ропше зачастил, хотя князь с княгиней совсем в других местах в те дни обедали. Так что княжна есть невеста военачальника поморского. Соображаешь теперь, что к чему?

– Соображаю, свет-Малюта, – слегка дрогнувшим голосом произнес Басманов.

Он действительно сразу же догадался, почему Малюта столь охотно откликнулся на его предложение об участии в этом деле. Во-первых, налет на усадьбу князя Юрия, которого буквально все считали верным слугой государевым и на которого пока не поступило ни единого доноса, сам по себе был весьма сомнительным мероприятием. Поэтому Малюта не хотел брать всю ответственность на себя, а решил пристегнуть сюда и Басманова, чтобы у того не было возможности при случае очернить соперника перед царем. Но в конце концов лютая ненависть царя буквально ко всем древним родам была известна, и погром этот, скорее всего, мог сойти с рук, тем более что донос можно было бы и задним числом оформить с легкостью. А вот держать у себя невесту поморского сотника с целью подцепить оного на сей крючок в последующем, было отнюдь не безопасно. Это Басманов хорошо понимал, но не мог ни под каким предлогом отказать Малюте, который вновь его переиграл, имея солидное над ним преимущество.

Сановники-соперники с притворным почтением поклонились друг другу, и Басманов скрепя сердце отправился выполнять указание Малюты.

Солнце уже стояло низко над горизонтом, но вечерняя прохлада еще не пришла на смену изнуряющему зною. Боярская колымага Ропши, отбрасывая длинную тень, с горделивой неспешностью катила в усадьбу с дальнего окраинного рынка, где состоялась встреча с Дымком, Кириллом и Михасем. Сам боярин, казалось, дремал за бархатными занавесками, но на самом деле он по многолетней привычке цепким взглядом отмечал все происходящее за окнами кареты. Когда колымага проезжала перекресток с улицей, которая вела к дому князя Юрия, Ропша невольно посмотрел направо, в направлении княжеского терема, скрытого за несколькими поворотами. Внезапно он заметил на этой улице приближающееся облако пыли, явно поднимаемое несущейся во весь опор упряжкой. Боярин через переднее окошечко крикнул кучеру, чтобы придержал коней и двигался самым медленным шагом, затем тщательно прикрыл все занавески и через еле заметную щель в заднем окне стал наблюдать за приближающейся повозкой. Вскоре он узнал тройку знаменитых басмановских вороных и разглядел влекомую ими легкую, но вместительную немецкую карету, принадлежавшую, как он точно знал, Басманову-младшему. Два обстоятельства привлекли его внимание. Во-первых, окна кареты, несмотря на жару, были плотно занавешены. В его колымаге окна также были закрыты, но он-то тем самым блюл боярскую честь и традицию не показывать свой светлый лик всяческой черни вне особо торжественных случаев, оговоренных древними обычаями. Царевы же опричники на боярскую честь плевали весьма свысока и демонстративно, носились по городу как хотели, чуть ли не голышом, и вообще предпочитали в теплое время открытые возки. Во-вторых, на месте кучера восседал и собственноручно правил каретой опричник по прозвищу Хряк, бывший подручником Басмановых в самых что ни на есть грязных делах.