Цареубийство в 1918 году - Хейфец Михаил - Страница 54

О Чуцкаеве, чье имя-отчество и происхождение генералу установить не удалось, а удалось узнать одно – что был тот евреем, в энциклопедии «Гранат» сказано: звали его Сергей Егорович, родом из семьи станционного смотрителя в деревне Сугат, Камышловского уезда. (Краткая еврейская энциклопедия сообщает, что Чуцкаев был последним по времени председателем ОЗЕТа – Общества земельных еврейских товариществ, помечая возле фамилии: «Нееврей».) Сыромолотова, о коем многие говорят, что он еврей, звали Федором Федоровичем, был он сыном мастера сталепрокатного цеха из Златоуста. Поляков в принципе мог быть и евреем, и русским – фамилия встречается у обоих народов, но загадка подстерегает нас возле обоих его соседей из генеральского списка. Во-первых, неясно, как все же фамилия комиссара-еврея: Краснов или Крылов, – в разных местах он обозначен по-разному. Во-вторых, неясно, почему человек с фамилией как у атамана Всевеликого войска донского или, на выбор, как у великого баснописца, оказался у генерала евреем?

Зато на Хотимского, третьего в списке, я признаться, грешил из-за окончания его фамилии на сакраментальное «скнй», которым кончаются многие фамилии русских евреев. Увы, в мемуарах чешского коммуниста Арношта Кольмана «Мы не должны были так жить» встречается имя его друга Хотимского, причем наверняка того самого, поскольку он служил начполитотделом в 5-й армии (у Тухачевского на Урале), а потом главой Челябинского агитпропа. По словам Кольмана, звали Хотимского Валентином Ивановичем, и пострадал-таки он от нехорошего окончания своей фамилии на «ский», только по эту сторону фронта его казнили в 1938 году как польского шпиона.

…Зато, повторяю, Дитерихсу и не требовалось пользоваться формулами Соколова, скажем, для того же Сафарова: «Национальность его мне неизвестна» или для одного из палачей – Никулина: «По-видимому, русский». Использование таких формул довело Бруцкуса до исступления:

«Зная с полнейшей точностью, что Никулин чисто русский, происходит из местной уральской православной семьи, осведомившись об этом из документов и опроса свидетелей, Соколов все-таки старается спасти завет Дитерихса: «Русский народ в этом деле не участвовал» – этим вот по-видимому: авось, в ком-нибудь останется сомнение, что Никулин – псевдоним какого-нибудь Хаима. Увы! Списки охранников Ипатьевского дома, списки палачей и мучителей сохранились полностью – и нет в них еврейских имен, и все это русские, русские, русские, с незначительной примесью инородческих, но не еврейских фамилий. Не помогают хитрости усердного антисемита!»

А вот сюжеты, связанные с потаенной историей цареубийства («еврейской» по определению следователя): они добыты из расшифрованных телеграфных лент, отправленных с Урала в Кремль в июле 1918 года. Ленты обнаружил в архиве телеграфа екатеринбургский прокурор Остроумов: поскольку официальные депеши отправлялись в Кремль бесплатно, за счет совета, то их копии хранились в архиве как отчетный денежный документ. Комиссары не догадались эти копии изъять и уничтожить. Соколов – отдадим должное – сообразил, что главные секреты преступления скрыты в этих шифровках, но раскодировать их долго не мог: это сумел сделать для него только в эмиграции крупнейший специалист по шифрам. Тем не менее все шифровки были подписаны внизу открыто, и подпись неизменно была одна и та же: «Белобородов»,

Проще всего было объявить Белобородова Хаимом или Ициком: как читатель, надеюсь, помнит, в сочинении «Русофобия» И. Шафаревича он и назван Вайсбардом. (Математик не сам это придумал, а заимствовал из трудов эмигрантов-монархистов, понимавших, что Белобородова в истории убийства не объехать.) Кстати, первым автором подобной легенды был сам Николай П.

Вспоминает разговор с ним дежурный по ДОНу член исполкома:

«– Скажите, пожалуйста, Белобородов – еврей? – Пораженный нелепостью и неожиданностью вопроса, я не сразу нашел, что ответить. – Он на меня произвел впечатление русского человека…

– Он русский и есть.

– Как же он тогда состоит председателем Областного совета? – недоуменно протянул бывший царь. Оказывается, он был убежден, что во главе советских органов состоят только большевики-евреи».

Но версию с Вайсбардом Соколов не мог протаскивать, сохраняя имедж честного юриста даже в собственных глазах: он тщательно проверил происхождение председателя Уралсовета. И тогда была сочинена иная трактовка: Белобородов оказался подставной русской пешкой для маскировки еврейских преступлений Голощекина. В ее основу была положена единственная неподписанная (и незашифрованная) запись телеграфных переговоров: следователь приписал ее Голощекину на том основании, что екатеринбургский собеседник Свердлова говорил с ним на «ты», а по сведениям эмигрантского публициста Вл.Бурцева, Голощекин со Свердловым были на «ты». Значит, переговоры велись не только Белобородовым, но и Голощеки-ным: вот единственная, долгожданная улика против него.

Об этой улике разговор пойдет ниже, пока отметим, что версия Соколова насчет соотношения власти Белобородова и Голощекина держалась в научной литературе довольно долго.

Еще в 80-х годах Н. Росс писал:

«Есть основания утверждать, что Белобородов сыграл в екатеринбургских событиях видную, но не столь ответственную роль. Его выставляли на первый план как истинно-русского рабочего, настоящего пролетария-революционера» – и, вслед Соколову, отмечал голощекинскую особую близость к Зиновьеву и Свердлову.

Ричард Пайпс тоже назвал Голощекина «самой влиятельной фигурой в исполкоме, благодаря близкой дружбе со Свердловым».

Борис Бруцкус не находил в 20-х годах, когда внутрипартийные и личные отношения оставались свежими в памяти современников, никаких оснований для подобного вывода.

Он процитировал все, что говорится у Соколова о председателе Уралсовета:

«Александр Георгиевич Белобородов, родом из Лысьвенского завода, Пермской губернии, возраст 32-35 лет, русский, конторщик по профессии. Он числился председателем Уральского областного совета. Из него хотят сделать крупную революционную фигуру. Это неправда. Распропагандированный рабочий, невежественный, он был порождением уральской глуши. Его, быть может, никогда бы не увидели за ее пределами, если бы не убийство Царской семьи. Только после этого он оказался членом ЦИКа (на самом деле ЦК. – М. X.) и видным столичным чекистом. Он никогда не был самостоятельным и в роли председателя областного совета. Одно время он был арестован за кражу или присвоение 30 тысяч рублей, был освобожден и снова занял свой пост».

«Вот все 11 строк, – комментирует Бруцкус, – которые следователь по делу об убийстве Царской семьи нашел нужным сказать о человеке, решившем это убийство… Пусть совестливый человек подумает, сколько Соколов исписал бы бумаги о Белобородове, будь Белобородов евреем, и в какой дальний уголок на заднем дворе упрятал бы он Юровского, будь Юровский русским,

Народная молва уже тогда, в конце лета 1918 года, называла Белобородова убийцей Царской семьи, – продолжает он. – …Но пришел следователь, подчинивший закон и правду требованиям национального духа, и написал, не приводя ни слова в доказательство:

– Белобородов ни при чем. Из него хотят сделать крупную фигуру. Он вовсе и не председатель, а один пустой вид председателя. Он вор и больше ничего».

В самом деле, текст Соколова поражает и сегодня отсутствием элементарной логики. Согласимся с его постулатом, что Белобородов был просто распропагандированным рабочим, невежественным и вовсе не крупной революционной фигурой. Ну и что? Разве для организации убийства безоружных пленников нужен эрудит, столичный теоретик-марксист? Или – Соколов пишет, что только убийство Романовых вывело его на всероссийскую сцену?! Но разве этот факт как раз и не доказывает, что товарищ получил положенную ему за преступление награду? Он был вором? Может быть. Разве это мешает быть убийцей? Или председателем совета?

Если бы Бруцкусу были известны материалы следственного дела, он негодовал бы куда сильнее. Именем Белобородова подписаны документы, имевшие отношение к самым страшным эпизодам дела, ко всем предварительным убийствам в городе, ко всей подготовке преступления. (Голощекин вернулся из Москвы 12 июля – на готовое.) По сути, следователь, подчиняясь юдофобским идеологическим импульсам, выгораживал, умалял роль в преступлении одного из главных убийц – и тогда становятся понятными и кипящее возмущение Бруцкуса, и то, почему спустя семь с лишним десятилетий после окончания следствия историки все еще вынуждены заниматься не только исследованием того, что происходило на Урале летом 1918 года, но простым отысканием первичных фактов.