Цареубийство в 1918 году - Хейфец Михаил - Страница 46

– Ну что, Антон, много народу перестрелял?

Я сразу понял, что все перипетии нашей бешеной скачки с 40 вагонами хлеба в Москву в недельный срок ему хорошо известны, знает он и переделки с нападавшими на поезд отрядами.

– Ну ладно, дело не в этом, – как обычно, твердо и определенно заговорил товарищ Яков. – Я тебя давно ждал. У меня есть к тебе секретный разговор… Ты получишь огромной государственной важности поручение.

Очевидно, мое лицо выразило смесь разных чувств – тов. Свердлов не удержался и улыбнулся:

– Эк, какой нетерпеливый… Кстати, ты заветы уральских боевиков не забыл еще? Говорить можно не то, что можно, а то, что нужно – заграница из тебя это не вытравила? Это я спрашиваю к тому, что будем говорить с тобой – знаем ты да я, понял?

– Есть! – ответил я, почти растроганный великим доверием.

– Ну, пока все. После заседания ВЦИКа приходи прямо в кабинет, – и он ушел. После я узнал, что в это время у него проходило совещание по предстоящему мне поручению с товарищем Лениным.

…Я пришел слишком рано. Через час пришел и он:

– Ну, дело вот в чем… Совнарком постановил вывезти Романовых из Тобольска. Пока на Урал.

Я вспыхнул огнем – заговорила старая уральская боевая закваска.

– Исполню в точности. Каковы будут мои полномочия?

– Полная инициатива. Отряд набираешь по личному усмотрению. Поезд спецназначения. Мандат получишь за подписью предсовнаркома товарища Ленина и моей. С правом до расстрела всякого, кто не выполнит твоих распоряжений. Только…

Я напряженно молчал и ждал.

– …только уральцы уже потерпели поражение. Как только были получены сведения о подготовке побега Романовых, Екатеринбургский совет послал отряд и хотел увезти Романовых – ничего не вышло, охрана не дала. Омский со своим отрядом тоже ничего не мог поделать…

– Охрана отказалась выдать Романовых?

– И да, и нет, – сказал Свердлов. – Там, во всяком случае, положение очень серьезное. Верить охране нельзя… Все уральские и омские отряды, тобольский гарнизон – в твоем распоряжении… С солдатами охраны нужно рассчитаться. Деньги у тебя есть?

– Пять миллионов.

– Возьми, сколько нужно… Во всех действиях – строжайшая конспирация. По всем вопросам перевозок обращаться исключительно ко мне. По прямому проводу: Москва, Кремль, Свердлову.»

Подготовив спецпоезд, Яковлев пришел за мандатом:

«– Ага! – воскликнул Свердлов и взялся за ручку телефона. – Товарищ Енукидзе, как бумаги, мандат Яковлеву? Готово? Хорошо. Подпись Ильича? Сам приду.

В мандате, в виду конспирации, не упоминалось ни о царе, ни о Тобольске.

…Чтобы окончательно убедиться в правильности понятых мною инструкций, я спросил:

– Груз должен быть доставлен живым?

Товарищ Свердлов крепко пожал мою руку и резко отчеканил:

– Живым. Надеюсь, выполнишь инструкцию в точности».

Подготовив отряд в 115 человек из числа лично преданных зсмляков-уфимцев, Яковлев отправился в Екатеринбург на встречу с уральской властью:

«В Екатеринбурге меня встретили на вокзале товарищи Дидковский и Голощекин.» Здесь мы впервые встречаемся с людьми, по официальной версии вынесшими приговор Романовым, а по «белой» версии, один из них, Голощекин, был главным организатором цареубийства.

Борис Владимирович Дндковский, заместитель председателя Уральского совета, главный соперник Александра Белобородова за власть в регионе, был происхождением дворянин, сын штабс-капитана 127 Путивльского полка, воспитанник петербургского кадетского корпуса, потом студент Женевского университета. В Россию вернулся в 1913 году как ассистент профессора геологии, большевиком стал в марте 1917 года, дворянское происхождение и послереволюционный партийный стаж искупал особым старанием на советском посту.

Его спутник, известный в истории под именем Филиппа Голощекина, – одна из самых таинственных фигур в сюжете екатеринбургского преступления.

Что настоящее его имя не Филипп – говорилось выше. Но каково оно на самом деле? Генерал Дитерихс именует его Исааком, Соколов – Шаем, Ричард Пайпс – Исаем. Все это разные еврейские имена, все они взяты из карточки Департамента полиции, опубликованной в 1918 году историком С. Мельгуновым, – похоже, что в полиции тоже не знали его точного имени.

В 1918 году ему исполнилось 40 лет – по партийным понятиям того времени, человек пожилой, старше ветеранов Троцкого и Сталина, не говоря о юных Бухарине или Молотове.

Сын невельского подрядчика. Рижский зубной техник. Большевик с 1903 года, член столичного комитета партии с 1905-го. С 1912-го, как упоминалось выше, один из семи членов ЦК, член Русского бюро, наряду со Свердловым и Сталиным. Работает либо в эмиграции, либо в столицах. Недолго был на Урале.

Вот как характеризует его Зиновьев: «Москву представлял Голощекин (на Пражской конференции. – М. X.). В Праге жил со мной в одной комнате. Из числа присутствовавших он был одним из наиболее старых большевистских практиков. Я хорошо знал его по Питеру (т е. по первой революции)… Отличительной чертой Филиппа было то, что он имел настоящую близость к рабочим, к их семьям, т е. являлся подлинным массовиком. Кто меньше знал Филиппа, на того первое внешнее впечатление было не очень благоприятное. Ильич поругивал мне Филиппа за чрезмерную словоохотливость. На конференции Филипп производил тоже чрезмерно хлопотливое впечатление, но в общем был очень ценным человеком – преданным, с подлинными рабочими связями, с рядом субъективных качеств настоящего революционера».

Любопытно, что Зиновьев, который жил с «Филиппом» в одной комнате в Праге, единственного его называет партийным псевдонимом, а всем остальным участникам конференции расшифровывает клички примерно так: «Савва и Виктор, т. е. Зевин и Шварцман», «из Саратова приехал Воронский (Валентин)», «Л. Серебряков (Ерема)» и т. д. Это значит, что или Зиновьев не знал подлинного имени Филиппа, или, что кажется вероятнее, партийная кличка стала официальным именем большевика (в результате крещения, например). Тогда объяснимо, что и в изданиях Большой Советской энциклопедии до самого последнего времени его прирожденное имя не было обозначено (вопреки правилам этой энциклопедии), он звался там «Филиппом»: псевдоним уже официально стал его именем во всех документах.

Февраль освободил Голощекина из ссылки, он сразу переизбран в ЦК, а вот дальше… Через пять месяцев собирается первый послереволюционный большевистский съезд (Шестой) и избирает большой по тем временам ЦК, 33 члена и кандидата, весь цвет актива. Голощекина, ветерана подпольного ЦК, в его составе – нет. В октябре он вроде бы в седле: член ВРК, член ВЦИКа. Но выходит из подполья Ленин, и «Филипп», всего полгода назад входивший в десятку лидеров партии, т е. в ее ЦК, вообще не получает никакого назначения из рук Свердлова, ведающего партийными кадрами.

Даже скромную должность на Урале (кто же тогда предполагал, что здесь, в самом центре страны, начнутся военные действия, и облвоенком сделается первостепенной фигурой) он пробил для себя вопреки воле Центра, желавшего назначения Яковлева.

Дидковского и Голощекина сопровождал третий комиссар:

«Дидковский заявил мне, что они посылают со мной своего представителя, – пишет Яковлев, – чтобы связать меня с находившимися в Тобольске уральцами. Я поглядел на стоявшего подле Дидковского товарища с его лисьей вытянутой физиономией и сразу оценил, что в роли соглядатая он будет для екатеринбургских товарищей неоценимым помощником. Мне немедленно представили товарища Авдеева».

Итак, третьим на вокзале встретил Яковлева Александр Авдеев, один из тех, кто в ночь убийства Романовых будет находиться в Доме особого назначения.

Авдеев, тот самый «Шура», чью роспись обнаружил следователь Наметкин на стене тюрьмы, был слесарем, родом с заводского поселка в Пермской губернии. О его прошлом известно мало: камердинер Волков показал следователю, что Авдеев хвастал многократными отсидками в Крестах, петербургской уголовной тюрьме; разводящий караулов Якимов работал с ним на фабрике: