Цареубийство в 1918 году - Хейфец Михаил - Страница 24

Имеются по крайней мере два показания командиров «Черной руки» о поведении русских дипломатов накануне кризиса. Вот одно из них: «Апис в своей повседневной работе сотрудничал с русским военным атташе… От Артамонова он узнал, что Франц-Фердинанд будет на маневрах в Боснии… Так как гипотеза немедленной войны казалась ему возможной, Апис счел долгом посоветоваться с Артамоновым: он посвятил последнего в ход приготовлений к заговору. Русский военный атташе на несколько дней отложил ответ. Текстуально он гласил: «Маrchez, si l'on vous attaque, vous ne serez pas seuls» («Действуйте, если вас атакуют, вы не останетесь одни»). Промежуток между вопросом и ответом показывает, что Артамонов связывался с начальством. С кем? Конечно, с Гартвигом. Гартвиг знал все: таково было убеждение Аписа. Возможно, и Петербург, где у Гартвига были личные друзья. Сазонов? Мы не будем утверждать этого. «Политика посла не совпадала во всех деталях с политикой министра» (полковник Симич). Австрийские исследователи сорок лет спустя в числе единомышленников Гартвига в Петербурге называли великого князя Николая Николаевича и генералов Брусилова и Самсонова. Здесь наглядно проявилась та двухъярусность российской политики, что упоминалась выше: посол и его личные друзья в верхах двора и армии водили за нос министра и даже государя, в интересах которого они, как им самим казалось, действовали. Политики-партизаны втащили свое правительство в мировую войну, поводом для которой послужило фактическое цареубийство, совершенное их же, монархистов, партнерами и союзниками. Но, может быть, это была не «камарильная», а просто тайная политика царя? Ведь Николай II тоже был иррациональным мистиком. Может, это он сам и решил, что настал срок исполнить Божественное предначертание – сокрушить Австрию на путях к святому граду Константинополю?… Невозможно отрицать: по характеру и убеждениям Николай и его супруга несомненно были политиками-мистиками. Но с принципиальным ограничением – они были порядочными людьми.

Поясню это утверждение примером в русле нашего сюжета. Однажды Николай спросил министра Витте, нельзя ли сделать так, чтобы театральный критик Кугель смягчил в рецензиях тон относительно балетного искусства Матильды Кшесинской, «а то Сергей Михайлович обижается» (бывшая царская метресса была в это время связана с его дядей.) Министр ответил, что исполнить высочайшую волю трудно, потому что «Кугеля заслал к нам Альянс-Исраэли из Парижа» с особым заданием: порочить все, что нравится монарху на сцене. Но он, Витте, справится. (Кугель, изложивший «приключение» с юморком, пояснил, что справиться-то было несложно: сам он не писал о балете, так как в этом виде театра ничего не понимал, а тот, кто понимал и писал, был более чем доступен аргументам заинтересованного лица, именуемого «министр финансов Российской империи».) Так что мироощущение царя вполне нам ясно – и по уровню, и по вектору. О том, как членов императорской фамилии Романовых воспитывали с детства, ярко рассказал в «Книге воспоминаний» (1933 год) другой дядя царя, авиатор и кораблестроитель великий князь Александр Михайлович: «… Мой духовный актив был отягощен странным избытком ненависти… Не моя была вина, что я ненавидел евреев, поляков, шведов, немцев, англичан и французов. Я осуждаю православную церковь и доктрину официального патриотизма, которая вбивалась в мою голову 12 лет учения, – за мою неспособность относиться дружелюбно ко всем этим национальностям, не причинившим мне лично никакого вреда… Мои враги были повсюду. Официальное понимание патриотизма требовало, чтобы я поддерживал в сердце огонь «священной ненависти» против всех и вся… Мой законоучитель ежедневно рассказывал мне о страданиях Христа. Он портил мое детское воображение, и ему удалось добиться того, что я видел в каждом еврее убийцу и мучителя. Мои робкие попытки ссылаться на Нагорную проповедь с нетерпением отвергались: «Да, Христос заповедал нам любить наших врагов, – говаривал отец Георгий Титов, – но это не должно менять наши взгляды в отношении евреев».

…Услышав, как в Киеве на Пасху зарезали христианского мальчика, но евреи-богоубийцы подкупили провинциальную полицию и, замяв дело, спасли убийцу Бейлиса от суда, неподкупный царь, воспитанный такими вот священниками Титовыми, распорядился продолжить следствие и довести дело до процесса. Но узнав, что суд оправдал Бейлиса, тот же царь не стал мешать отправлению правосудия – это ведь тоже правда. Присяжные признали еврея невиновным? Значит, он был невиновен. (Обвинителей наградил за верность и исполнительность.) Или, получив от придворных «Протоколы сионских мудрецов», он им сразу и безусловно поверил. (Так эта книга и оказалась в личной библиотеке Романовых.) Но премьер и министр внутренних дел Столыпин заподозрил неладное. Лучше императора понимая нравы двора, он попросил разрешения проверить авторство книги. Его следователи установили, что изготовлены «Протоколы» в одном из их отделов, ЗАге (Заграничной Агентуры); Столыпин доложил об этом императору, и – это тоже, повторю, правда – царь рекомендовал не распространять «Протоколы» (почему они и оказались так мало известны до революции):

«Чистое дело, – сказал, – нельзя делать грязным способом.»

Вот почему невозможно представить, чтобы человек с таким мистико-романтическим складом характера одобрил – даже как часть стратегически полезного плана – убийство наследника венского трона. Но империалистические и славянофильские клише его мировоззрения оказались благодатной опорой для камарильи, использовавшей его «верность православному наследию и славянству»: ибо царскими руками она развязала последние узлы, преграждавшие Европе сползание в мировую войну.

Июнь 1914 года. Признает или не признает Албания своего нового князя? Чем кончатся забастовки в Петербурге? Новость первых газетных полос: в столице Боснии убит прибывший туда на маневры эрцгерцог Франц-Фердинанд. Кем? 28 июня? В «Видовдан» (день святого Витта)? Сомнений нет. Сербом. В этот день в 1389 году на Косовом поле была уничтожена армия сербского княжества во главе с князем. В тот же вечер юный Милош Обидич поразил во вражьем стане кинжалом победителя – повелителя правоверных султана Мурада. День трагедии – и день надежды нации на грядущее возрождение Сербии.

…Покушение протекало так. Колонна из четырех машин ехала по набережной Босны, приветствуемая криками «Живьо!», овациями толпы, букетами цветов. Тронутый неожиданно теплой встречей, Франц-Фердинанд приказал ехать помедленней.

В 10.25 в его открытый автомобиль упал букет, из которого повалил дым. Эрцгерцог успел выбросить предмет из машины: бомба взорвалась под колесами следующего в строю автомобиля. Взрывом ранило примерно 20 человек, в основном зрителей. Высоких гостей отправили в ратушу на запасной машине, а террориста поймали. Сначала лейтенант, кинувшийся его захватить, был задержан полицейским: «Не вмешивайтесь в наши дела!» – и покушавшийся успел прыгнуть в реку. Полиция стояла, оцепенело глядя на беглеца, но некий храбрый парикмахер нырнул за ним следом… После схватки в реке парня задержали и повели в полицию. Там он назвался – Габринович, и на вопрос, серб ли он, ответил: «Да, я серб-герой».

В ратуше эрцгерцог резко бросил мэру: «Мы приезжаем как гости, а в нас бросают бомбы. Это гнусно!» Местное начальство просило высокого гостя прервать поездку, но он захотел навестить раненых в госпитале. Уступил в одном – позволил сопровождать себя жене. В дороге автомобиль попал в «пробку», явно заранее подготовленную, и в пассажиров стали стрелять. Эрцгерцогиня, обняв, закрыла собой мужа, поэтому первая пуля поразила ее. Вторая попала во Франца-Фердинанда, он успел только сказать: «Софи, живи ради наших детей.» Эрцгерцог был ранен в сонную артерию, жена в главную вену в животе, оба умерли, не приходя в сознание.

На месте покушения студент Пузич схватил стрелявшего за шиворот, толпа начала бить того чем попало. Вдруг Пузич заметил валявшуюся на тротуаре адскую машину (видимо, по первоначальному плану предполагалось бросить ее в автомобиль.) «Неслыханная паника овладела мной и всеми при виде новой опасности. Одни бежали прочь, другие стояли, точно оцепенелые. …Какая-то барышня упала на землю, и толпа растоптала ее ногами».