Любовь без гарантий (сборник) - Агурбаш Ольга - Страница 36

Ира замялась:

– Я не знаю… Наверное, я не поеду…

Элеонора, видя ее замешательство, сказала:

– Сеня очень тебя любил. Он был бы рад, если бы ты поехала…

– Да… Да… – Ирина никак не могла прийти в себя после откровения Ивана. Да еще Элеонора со своим предложением совсем ее сбила с толку. Эх, не успела она уйти раньше всех. Теперь навалились на ее голову переживания: и по поводу слов бывшего супруга, и по поводу того, что вдове неудобно отказать…

– Хорошо, Элеонора… Я поеду… Вы только, пожалуйста, простите меня.

– За что? Ирочка! Ты о чем?!

– Ну сегодня же Прощеное воскресенье. Принято друг у друга прощения просить…

– Что ты, деточка?! – У Элеоноры, к удивлению Иры, как-то странно увлажнились глаза и задрожали губы. – Тебя-то за что?! Это мы с Сеней… перед тобой… Это ты нас прости… А тебя-то за что?!

Непридуманная жизнь

Оказывается, чтобы рассказать свою жизнь, времени много не надо. Часа три-четыре вполне достаточно. Галина рассказала мне ее даже быстрее. История получилась и грустная и счастливая одновременно. Впрочем, как и любая жизненная история, наверное…

Главное – правдивая. Ничего в ней не выдумано, не нафантазировано, не приукрашено. Отсюда и название – «Непридуманная жизнь».

Фирменный поезд «Татарстан» поразил Галку чистотой и уютом. Белые занавески на окнах, вазочки на салфетках, заправленные постели… Когда-то девчонкой ездила она с мамой навещать бабушку. Тот поезд запомнился ей мерзким запахом, въевшейся грязью, липкими столами, влажным серым бельем и ощущением страха… Состав так грохотал, так раскачивался из стороны в сторону, так резко тормозил, что ей – маленькой Гальке – казалось, будто летят они с мамой в какую-то бездну, и не остановиться, не успокоиться нет никакой возможности…

Этот состав был другим. И люди рядом попались интеллигентные… Галка весело рассказала соседям по купе, что едет в Казань по комсомольской путевке. Работать в комсомольской организации республики на целый год. Что ей двадцать лет, что она активный общественный деятель. Или активная общественная деятельница? Как правильно?

Соседи смеялись, ободряя Галкино решение, и откровенно любовались очаровательной девушкой. Галка была красива! Высокая грудь, длинные ноги, стройный гибкий стан и горящие карие глаза!

Провожал Галку молодой муж Михаил. Никого не замечая вокруг, будто они были одни на перроне, он с тоской заглядывал ей в глаза, долго держал ее руку в своей… Пытался шутить… У него это, правда, совсем не получалось. Потому что невозможно, наверное, грустить и шутить одновременно.

Они были женаты всего два с половиной месяца, и решение молодой жены об отъезде никак не укладывалось в Мишкиной голове. Только-только медовый месяц закончился. Он еще не налюбовался на свою красавицу жену, еще не наобнимался с нею и по-прежнему влюблен. Горячо, искренне… Да что там «горячо»? Он продолжает влюбляться в нее с каждым днем все сильнее и сильнее…

А Галя уезжала с удовольствием. Ни о Мишке не грустила, ни о своей московской жизни.

Замуж вышла она по одной простой причине. Надо было убегать из дома, где шатался вечно пьяный отец, где жалась по углам забитая мать, где подрастал дерзкий брат, неумолимо похожий на отца.

Уйти, убежать, уехать… Забыть, покинуть, не видеть… Тут подвернулся Мишка. Он был настойчив, активен, напорист. А она… Она, понимая, что не любит, просто воспользовалась своим шансом покинуть дом…

При воспоминании о доме сжималось сердце. Думать о нем не хотелось. Слишком тяжело было воскрешать в памяти бесчинства пьяного отца, его крики, грубость, мат… Слишком больно было видеть по утрам его затравленный взгляд. Взгляд побитой собаки. Наверное, он осознавал, что ведет себя гнусно… Наверное, ему было стыдно при воспоминании о собственных безобразиях… Но что-то просыпалось в нем звериное, неукротимое, когда он пил… А пил он каждый вечер.

У маленькой Галки язык не поворачивался назвать его папой. Она его никак и не называла. «Он», «ты», «эй»… Он орал на дочь, поднимал на нее руку, оскорблял и даже рвал тетради в отместку за неуважение. За неуважение и за то, что она подписывала их не своей родной фамилией, а бабушкиной. Не только слово «папа» не решалась произнести, но даже и одну фамилию с ним носить не желала…

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Поэтому Мишка виделся ей спасением. И хотя кавалеров кружилось вокруг много, выбрала она именно его. Скорее всего, из-за жилплощади. Он жил один с родителями в роскошной по тем временам трехкомнатной квартире. Гале было просто необходимо куда-то преклонить голову в покое и расслаблении…

В Мишкиной семье Галку любили. И даже уважали. «Даже» – потому что об уважении в собственном доме не могло быть и речи.

Когда-то, когда она была еще маленькой девочкой, ее отправляли к бабушке с дедушкой в деревню. Галка так любила бывать у них! Настолько тепло и мило ей там было, что даже во взрослые годы она с удовольствием окуналась в воспоминания детства… Память уносила ее в простой деревенский дом, где было чисто, уютно, пахло пирогами и молоком… Дедушка всегда был занят работой в саду и огороде. Какой же чудесный сад он вырастил! Весной, когда цвели яблони и вишни, сад был похож на волшебный парк… В Галкином сознании всегда всплывали посыпанные золотым песком дорожки сада, аромат цветов, порхание бабочек. Эти детские впечатления остались с ней на всю жизнь как ощущение радости и покоя. Она часто вспоминала своих родных, которых уже не было на этом свете, и ей очень хотелось, чтобы в ее жизни было так же уютно и спокойно, как в том деревенском детстве, чтобы рядом был надежный человек. Надежный, добрый и любящий…

Она ушла из дома в замужество, а потом и вовсе согласилась на долгую и дальнюю командировку. Мишка обещал писать, ждать и скучать, а Галка только сверкала своими прекрасными коленками и блестела веселыми глазами:

– Не грусти, Мишаня! Я же не по своей воле еду. Посылают! Партия сказала: «Надо!» Комсомол ответил: «Есть!» – серьезно продекламировала она, как с трибуны. А он смотрел на нее, чуть прищурив глаза, и виделась она ему отнюдь не в комсомольской своей браваде, а желанной, любимой, обожаемой женщиной, к разлуке с которой он никак не был готов.

Татарстан принял Галю по-человечески дружелюбно и по-комсомольски организованно. Первым секретарем оказался красавец по имени Владимир Ильич. Он был настолько статен, хорош собой, ясноглаз и открыт, что Галя даже удивилась: неужели такие бывают? Чтобы сразу все и в одном человеке?

Образ дополнялся хорошими манерами, высшим образованием и явной заинтересованностью в столичной комсомолке.

Короче, в общежитии, которое ей было положено, Галка практически не жила. Хватило буквально нескольких дней, чтобы она переехала на квартиру к Владимиру Ильичу.

Комитет комсомола снимал квартиру для своих. Владимир Ильич жил вместе с аспирантами. У него одна комната, и у аспирантов на двоих – одна. Кухня, туалет – общие. В эту-то комнату и перебралась Галя, не успев устроиться на своем месте. Она и чемодан-то толком не успела разобрать, как было принято решение о совместном житье-бытье. Так практически с корабля на бал она попала в объятия к неотразимому красавцу.

Страсть на то и зовется страстью, чтобы быть бурной, шумной, неугомонной. Чтобы обалдеть от поцелуев, чтобы забыть обо всем, даже о комсомольской работе и о цели приезда, чтобы только тонуть и тонуть в объятиях друг друга…

Через два месяца Владимир Ильич сказал:

– Галка! Давай жениться!

– Я не могу!

– Почему это?

– Потому что я замужем.

– Подумаешь! – не удивился он. – Проси развода!

Галка написала мужу, что, мол, так и так, полюбила, прости, выхожу замуж, давай разводиться.

Тот ни в какую. Нет! Ни за что! Никогда!

– Хорошо! – Владимир Ильич не стал обострять ситуацию. – Организуем вечер, ну вроде бы свадьба. Пусть нас все считают супругами. Потом спокойно разведешься, и мы распишемся.