Фату-Хива. Возврат к природе - Хейердал Тур - Страница 44

В жизни каждого бывают случайные на первый взгляд эпизоды, которым суждено в дальнейшем сыграть важную роль, вплоть до полной перемены жизненного пути. Встреча с каменными великанами Пуамау в то время, когда я проводил эксперимент с возвратом к природе, позднее отарыла мне перспективы, определившие мою судьбу на много насыщенных увлекательнейшими событиями лет. Это она побудила меня пересекать на плотах океаны, забираться в дебри Андских гор и пустыню Сахару, раскапывать на острове Пасхи изваяния высотой с четырехэтажный дом. И все это ради волновавшей меня загадки: я заподозрил, что еще до прихода полинезийских рыболовов на восточном мысу Хива-Оа обосновался энергичный народ, которому было привычно воздвигать каменных истуканов. В старину полинезийцы тоже были полны энергии и энтузиазма, но они больше увлекались мореплаванием, войнами, резьбой по дереву. Каменные изваяния явно воплощали иную традицию. Недаром обитатели приморской деревушки твердили, что не их предки воздвигли этих истуканов.

Вечером Генри Ли вернулся с плантации и составил нам компанию. Положив стопку книг подле керосинового фонаря, он показывал мне страницы, которые я и прежде видел, однако не уделил им достаточного внимания. Генри напомнил мне про сохранившиеся в Полинезии предания, будто на этих островах предков нынешних полинезийцев опередил другой народ. По всему полинезийскому треугольнику — от Пасхи на востоке до Самоа и Новой Зеландии на западе и Гавайских островов на севере — первые европейские мореплаватели слышали одну и ту же версию: полинезийцы застали на многих островах светлокожих рыжеволосых людей, называвших себя потомками бога Солнца, и либо изгнали, либо абсорбировали их. Память об этом была настолько свежа, что европейцев приняли за возвратившихся в свои прежние владения представителей светлокожего народа. Когда гавайцы поняли свою ошибку, они убили капитана Кука. Ему не повезло в отличие от Кортеса и Писарро, которые легко покорили могучие империи ацтеков в Мексике и инков в Перу как раз благодаря тому, что в памяти местных народов сохранилось предание о светлокожих переносчиках культуры, поклонявшихся Солнцу и воздвигавших исполинские каменные статуи. Согласно легенде, эти солнцепоклонники ушли куда-то через Тихий океан.

— Полинезийцы обожествляли предков, — говорил Генри Ли. — Они были знатоками генеалогий и могли перечислить поименно всех своих предков вплоть до тех, которые впервые высадились на здешних островах. На Маркизах генеалогии были зашифрованы в замысловатом узелковом письме вроде перуанских кипу. У нас нет причин не верить им, когда они утверждают, что до полинезийцев здесь уже жили какие-то племена.

— Но какие именно? — спросил я. — До Южной Америки семь тысяч километров, до Индонезии вдвое больше — где искать?

Генри Ли пригладил свои длинные светлые волосы.

— Во всяком случае викинги тут ни при чем, — усмехнулся он. — И нелепо говорить о народах, которые будто бы дошли сюда по сухопутным мостам. Каждый геолог знает, что в полинезийской области океана таких мостов не было. Речь может идти о мореплавателях из безлесной страны, где было заведено использовать для строительства камень и высекать статуи. Полинезийцы вышли из лесистых краев и были мастерами резьбы по дереву. Они вырезали тотемные столбы, украшали резьбой носы своих пирог. Конечно, и они умели делать орудия или фигурки из небольших камней, но никто не видел, чтобы полинезиец врубался в горный склон и вытесывал монолитные изваяния. Никто. Да и сами они не приписывают себе таких подвигов. Может быть, кто-нибудь из вас хочет попробовать?

Я согласился, что это непросто. К тому же тут нужно было не только большое искусство, но и традиция. Ни один европейский народ каменного века не затевал ничего подобного. В Африке только в стране фараонов найдешь сходные примеры.

Алетти прервал нашу беседу, сказав, что нас приглашает в гости второй белый житель Пуамау. Мы чуть не забыли о его существовании, а пришли к нему в дом и увидели симпатичного маленького француза с густыми бровями и длинными висячими усами. Генри Ли представил его предельно коротко: «Мой друг». У них было заведено до поздней ночи сидеть и толковать о политике, искусстве, науке. В минуты разногласий француз набивал ноздри нюхательным табаком и стучал кулаком по столу: уж он-то знает мир, ходил шеф-поваром на роскошной яхте, охотился на медведей в Канаде, пас овец в Новой Зеландии, искал золото на Аляске!

Маленькая хижина старого чудака напоминала карточные домики нашего детства. Нам пришлось пригнуться, чтобы войти в самодельный дворец, крыша которого была сделана из снопов соломы, а стены — из ящиков и плавника. Конура конурой, но сколько же в ней поместилось хитроумных устройств! Дернет гордый улыбающийся хозяин за веревочку или повернет гвоздь — жди какого-нибудь чуда. Пора ложиться спать — тянет за одну веревку, собрался закусить — тянет за другую: и койка, и стол складные. Не сходя с места, он мог дотянуться до всех тайников и приспособлений. Дернешь не ту веревочку — на тебя сверху спускается седло. Или вдруг открывается ящик с чудесным свежим хлебом. Француз сам пек хлеб в жестяной печи между столом и койкой.

Все не могли одновременно уместиться внутри, так что нам пришлось осматривать лачугу по очереди. Затем Генри Ли повел нас обратно в свой просторный коттедж, и француз пошел вместе с нами, неся под мышками по заманчиво пахнущему горячему караваю. До самой смерти не забуду я этого человечка из ларчика. Обернувшись, я еще раз посмотрел на окруженную аккуратным огородом необычную конурку с бамбуковым полом и соломенным потолком. Рядом с высоченными кокосовыми пальмами она казалась особенно маленькой. В ней заключалось все достояние французика, но я в жизни не встречал среди белых более довольного и по-настоящему счастливого человека.

Увидев разложенные на столе Генри книги, он сразу загорелся. Пока хозяйка накрывала на стол и резала хлеб, француз подошел к одной из коек и взял толстую книгу; было видно, что он с ней хорошо знаком.

— Вот вы говорили про наши статуи, — сказал он. — Взгляните сюда.

Он показал мне иллюстрацию. Поразительно. Могучая статуя точно такого вида, какую мы видели утром. И так же стоит под открытым небом среди деревьев. Огромная, в треть высоты истукана, голова, смехотворно короткие ноги, круглое, намеренно гротескное лицо с большими глазищами, плоский широ— кий нос, рот от уха до уха — полное совпадение.

— А посмотрите на руки: согнуты в локтях, кисти лежат на животе, — горячо продолжал старик. — В точности, как у всех статуй здесь на острове.

Я заглянул на обложку. Книга повествовала о путешествиях в Южной Америке. Прочел текст под иллюстрацией. Статуя была воздвигнута в Сан-Агустине в Северных Андах, прямо на восток от Маркизов. В той же области было обнаружено множество сходных изваяний, и я читал еще раньше, что зона больших антропоморфных статуй непрерывно тянется оттуда вплоть до Тиауанако, важнейшего доинкского культурного центра на берегах озера Титикака. Истуканы найдены и на самом берегу Тихого океана ниже Сан-Агустина. Современные индейцы были непричастны ко всем этим изваяниям. Европейские конкистадоры встречали каменных исполинов и в лесах, и в пампе, где их некогда оставили неизвестные исчезнувшие ваятели. Самая большая коллекция связана с доинкским культовым центром Тиауанако. Обитавшие поблизости от его развалин индейцы аймара сообщили испанцам, что древние статуи изваяны не их предками, а людьми чужого племени, белыми и бородатыми. Эти люди поклонялись Солнцу. Они пришли с севера, туда же потом удалились за своим вождем и спустились к океану около Манты в Эквадоре. И в этом районе все инкские предания говорят о прибывших из Тиауанако чужаках, которые погрузились на бальсовые плоты и, взяв курс на запад, навсегда исчезли в просторах Тихого океана.

Я посмотрел на троицу, окружившую вместе со мной керосиновый фонарь. Юный учтивый Алетти, уроженец Хива-Оа, не знающий, что такое школа, но обученный отцом читать и писать. Веселый французик — в одной руке огромный бутерброд с тушенкой и луком, другая перелистывает ученый труд. Наш невозмутимый норвежский хозяин в майке, не скрывающей обтянутых розовой кожей мускулов и темно-коричневых от тропического солнца плеч труженика. Внешность Генри никак не вязалась с его пристрастием к книгам. Для меня до сих пор остается загадкой, откуда человек, который ступил на берег Хива-Оа с пустыми руками, успев окончить только семилетку на родине, добыл такое множество ученых книг. И ведь он никуда не выезжал с острова, если не считать короткого посещения Таити, где Генри нашел свою нынешнюю жену. В глухом закоулке далекого острова он и его друг, этот маленький Робинзон Крузо, поведали мне интереснейшие вещи, каких я не слышал ни от одного профессора.