Фату-Хива. Возврат к природе - Хейердал Тур - Страница 14

До чего хорошо было, выйдя из ванны, ступить на мягкий ил, шелковистую глину или согретый солнцем твердый камень. С того дня, как наши местные помощники оставили нас одних, установился полный контакт с природой. Мы воспринимали ее кожей. Чудесный климат позволил нам в. облегчением сбросить одежду, которую белые люди, жители холодных стран, всячески навязывали островитянам и которая прилипала к распаренному солнцем телу, словно мокрая бумага. С таким же облегчением сбросили мы обувь; и ведь здесь, где мы ступали не на педали велосипедов и не на асфальт, а на мокрую глину или на острые камни, ей постоянно требовалась бы починка. Без обуви и одежды мы чувствовали себя свободнее и живее. Привычная к покровам кожа на первых порах была очень чувствительной, как у змеи, которая после линьки вынуждена прятаться, пока не затвердеет эпителий. Но постепенно лес перестал царапать, свежие листья и мягкие ветки только гладили нас. Как ни враждебны тропические дебри к чужакам, они ласковы к своим, обороняют своих питомцев. Мы не чувствовали себя чужаками. Нас радовало прикосновение ветра, солнца, леса вместо вечно липнущей к телу одежды, мы наслаждались, ступая на прохладную траву, на горячий песок, на продавливающуюся между пальцами жидкую грязь и в лужицу, где пальцы снова становились чистыми. Куда приятнее, чем ощущать подошвой одни только надоевшие носки! Раздетые и босые, мы чувствовали себя богачами, ведь наше тело облекала вся вселенная. Вместе со всем окружающим мы были частицами единого целого.

Мы поселились в самой плодородной части долины и, глядя на зеленое изобилие, думали о том, как мудрые люди умели укрощать дебри. Здесь не покушались на гармонию среды для разбивки больших однообразных плантаций. Где позволяли место и почва, дикие деревья заменяли более полезными. И хотя люди ушли, облагороженный ими лес остался — остался не памятником истребленному врагу, но монументом труженикам, павшим жертвой теневых сторон цивилизации. Не борьба с природой сгубила этот народ, а стремление белого человека навязать ему свою культуру.

Дети города, мы вряд ли выжили бы в дебрях без наследства, оставленного нашими предшественниками. Земля терпеливо продолжала производить пищу, хотя никто не удобрял и никто не собирал урожай, кроме диких животных, птиц и мурашей.

Позади нашей хижины росли преимущественно высокие бананы и феи. Без плодов их сразу и не различишь: сочные зеленые стволы, словно цветочные стебли, но в сечении шириной с тарелку. Их венчают тянущиеся вверх широченные, длинные листья вроде пальмовых. Но стебель феи у корня красноватый, и если на банане гроздь зеленых или желтых плодов свисает с макушки, напоминая люстру, то красные плоды феи торчат, будто звезда на рождественской елке.

Как и говорил Терииероо, драгоценный горный банан феи, который на Таити можно было найти лишь в труднодоступных ущельях, здесь, на Фату-Хиве, окружал нас со всех сторон. Он стал нашим основным и любимым блюдом. Сырой феи несъедобен, но мы пекли его на углях и макали в соус, выжатый из натертого кокосового ореха. Этот жирный соус, напоминающий сливки, был у нас не только универсальной приправой, но и косметическим средством. Готовили мы его очень просто: измельчали орех зубчатой ракушкой и полученную массу отжимали кокосовым волокном. У печеного феи куда более изысканный аромат, чем у печеного банана. А кокосовый соус придавал желто-зеленой мякоти совершенно особенный вкус, который нам никогда не приедался. Помимо феи кругом росли обычные бананы семи разных сортов — от маленького, с яйцо величиной, вкусом напоминающего землянику, до огромного, чуть не в руку длиной, лошадиного банана. Сваришь или испечешь его — получается нечто похожее на печеные яблоки.

Не так уж часто удавалось нам найти спелые бананы. Схватишь рукой желтый плод, а это всего лишь пустая кожура, как палец от перчатки. Мякоть съедена либо маленькими плодовыми крысами, либо ящерицами, либо желтыми банановыми мушками. Впрочем, плодов всем хватало. Только мы брали гроздья, которые едва начинали желтеть, и подвешивали перед окном на хлебном дереве, где они за день-два дозревали на солнце и неизмеримо превосходили вкусом покупные бананы в Европе: ведь те собирают за много недель до естественного созревания, чтобы они выдержали долгую перевозку.

Нам объяснили, что незачем лезть за банановой гроздью по скользкому зеленому стеблю. Перерубил его сильным ударом мачете — и спеши поймать гроздь, чтобы не упала и не расквасилась. Казалось бы, варварский способ, но дело в том, что ни феи, ни собственно бананы не плодоносят дважды. На Фату-Хиве новый стебель вырастал из зеленого пенька чуть не на глазах. Из напоминающего луковицу среза тянется вверх внутреннее кольцо, за ним следуют остальные, и к концу второй недели пенек превращается в подобие цветочного горшка, над которым торчит побег в рост человека, увенчанный, словно зеленым знаменем, первым огромным листом. Скорость роста определялась средой: не слишком медленно, но и не чересчур быстро, не преступая грань между естественным и волшебным. Долго ли озадачить человека, если растение и впрямь будет тянуться вверх у него на глазах! Живой пенек перекачивал соки земли в кольца, они набухали, шли в рост и развешивали бананы высоко у нас над головой. За год на месте старого растения поднимался новый великан, который безмолвно предлагал голодному прохожему гроздь чудесных плодов.

Почти столь же видное место в нашем повседневном меню занимал кокосовый орех. Большинство кокосовых пальм около хижины были настолько высокими и гибкими, что я и не помышлял о том, чтобы влезть на них, но спелые орехи можно собирать на земле. У орехов, пролежавших на земле две-три недели, в одном конце торчал росток, будто голова страусенка из яйца, а в другом конце

— корешок, который буравил почву в поисках опоры. Ядро такого переспевшего ореха почти все растворено в соке; получается похожий на мозги губчатый белый мяч, вполне съедобный, но отличающийся от нормального ореха сладковатым; вкусом. Даже сердцевина молодой кокосовой пальмы, напоминающая огромный хрустящий сельдерей, годится в пищу.

Большинство пищевых растений плодоносили круглый год. На одной и той же ветке колючего апельсинового дерева можно было увидеть рядом благоухающие белые цветки, зеленую завязь и спелые золотистые плоды. Такая же картина с лимонным и лаймовым деревьями. Иное дело — хлебные деревья, они считались с временем года. Большинство старых хлебных деревьев были настоящими гигантами, не обхватишь и не влезешь, если нижние сучья выше пределов досягаемости. Могучую крону составляли листья, похожие на дубовые, только намного шире, и под корявыми ветками висели зеленые плоды величиной с детскую голову. Испечешь такой плод на углях — и плотная шершавая кожура лопается, отстает от волокнистой белой мякоти. Получалось сытное, богатое крахмалом блюдо, по вкусу нечто среднее между свежим хлебом и молодым картофелем. Мякоть можно было разламывать пальцами, как хлеб, можно было нарезать и жарить в кокосовом соку на плоском камне, можно было закопать в землю на несколько месяцев или на год, дать перебродить и есть получившееся пюре.

Из корнеплодов в лесу самым важным было таро, больше всего похожее на картофель. Раньше его выращивали на Орошаемых участках, а когда люди исчезли, таро продолжало расти на сырой почве ниже ручья. Над каждым корнем, словно зонт, простирался большой сердцевидный лист; рядом росли другие листья такой же формы, но еще шире. Под ними можно было спрятаться от дождя, ими же мы прикрывали тело, если гости из деревни заставали нас в разгар купания.

Но и этим не исчерпывались богатства леса. Грушевидные плоды папайи величиной с дыню. Удивительно вкусные манго чуть больше сливы. Дикий ананас. Красные карликовые помидоры. Пандан с гроздьями плодов, напоминающих ядро ореха. Огромные бугристые сине-зеленые плоды тапо-тапо. Большое дерево было увешано великолепными плодами, вкусом и видом похожими на землянику, только величиной с кочан цветной капусты.