Заморский рубеж - Алексеев Иван - Страница 18

– Братцы, послушайте, а ведь мы же вчистую уложили всю подставу, что бывает крайне редко, да еще и подставу из особников, чего вообще не случалось никогда!

– Ну, предположим, это не мы, а ты их уложил, – печально ответствовал Желток.

Разик промолчал, лишь горестно вздохнул.

– Ну уж нет! – горячо воскликнул Михась. – Без вашей помощи я бы их ни в жизнь не одолел! Бились мы все вместе как один человек! Если бы Разик мне вовремя помощь не подал, валяться бы мне с разбитой мордой в тех кустах на проклятой горушке. Меня тот особник уже четко на прием поймал, и деваться мне было некуда… А ты, Желток, вообще молодец! Сколько времени один на один против противника продержался. Еще чуть-чуть, и время рукопашной схватки закончилось бы, и тебе рубеж засчитали бы, как пить дать! И Разик герой: я сроду не видел и не слышал, чтобы при таком болевом не сдавались!

– Ну да, герой! – с горечью воскликнул Разик. Казалось, что восклицание это вырвалось из самой глубины его сердца. – Теперь она вообще на меня не взглянет!

Он закрыл лицо руками, отвернулся, уткнулся в борт лодки.

– Кто на тебя не взглянет? – почти одновременно произнесли удивленные друзья.

– Катерина! – едва слышно ответил Разик.

– Какая Катерина? – простодушно спросил Михась.

– Катька, что ли, сестра Михася? – догадался Желток, будучи лицом наименее заинтересованным.

– Я не понимаю, при чем тут Катька? – Михась продолжал пребывать в полном неведении. – Пусть себе думает что хочет, нам-то что? Еще не хватало дружинникам прислушиваться к мнению сопливой девчонки.

Разик пробурчал в ответ что-то неразборчивое, но наверняка не совсем лестное для Михася.

– Ну ты, Михась, даешь! – изумился в свою очередь Желток. – У него сестра-красавица, о которой добрая половина молодых дружинников вздыхает, а он – ни сном ни духом. Ты глаза-то разуй, а то, кроме службы, ничегошеньки не видишь! Какая же она сопливая? Одно слово – первая красавица во всем Стане!

– Погодите, братцы, вы что хотите сказать… – Михась заерзал на месте, чуть дернул при этом румпель, и челн особо черпанул набегавшую волну.

– Осторожнее, слепень! – завопил Желток, которому, как впередсмотрящему, досталось больше всех ледяной воды. – Сказано ведь тебе: разуй глаза! Ты если красоты сестриной не замечаешь, так хоть за рулем и парусом следи!

– Разик, так ты что, в Катьку влюбился? – на Михася наконец-то снизошло озарение.

– Твоя проницательность, Михась, беспримерна в истории человеческой! – совершенно серьезным тоном произнес Желток. – Я бы тебя поставил в один ряд с Гомером. Тот тоже, как известно, был слепым.

Желток выделялся среди друзей не только рыжими волосами, высоким ростом и более крепким телосложением, но также изрядной ироничностью и ехидством. Романтичность и пылкость были ему совершенно чужды, но почему-то взоры юных обитательниц Лесного Стана были устремлены именно на Желтка, а не на Михася или Разика. Михась тайно вздыхал о неизвестной красавице, Разик, напротив, вздыхал явно о красавице вполне известной, а множество красавиц вздыхали по Желтку. Михась отличался своей целеустремленностью и полной погруженностью в службу. Юным девам, с одной стороны, просто было не о чем с ним беседовать, с другой – они стеснялись или даже стыдились отвлекать столь поглощенного общественно значимым занятием человека всякими пустяками, каковыми, как они опрометчиво судили, должны были быть в глазах Михася их нежные чувства. Разика многие девицы тоже обходили стороной, но по совершенно иной причине. Разик был, что называется, писаным красавцем, кроме того, все окружающие почему-то чувствовали, что он далеко пойдет в смысле продвижения по службе, и прекрасно видели, что он и сам это понимает. Поэтому юные девы Разика просто боялись, считая, что они недостойны внимания столь завидного жениха. А Желток – это совсем другое дело. Веселая насмешливость делала его весьма приятным собеседником. Девицы заливисто хохотали, слыша его шутки, и искали его общества. Кроме того, благодаря женскому инстинкту, они чувствовали в Желтке еще одну весьма привлекательную особенность.

Дело в том, что Желток был из всех трех друзей самым хозяйственным. Он любил совершенствовать и даже выдумывать и мастерить не только всевозможные предметы вооружения и воинского снаряжения, но и вещи бытового домашнего назначения. Михась был к быту совершенно равнодушен. Он мог прекрасно, то есть по уставу, обустроить лагерный бивак, оборудовать закрытые позиции, но что стояло, лежало или висело в его собственном доме, его мало интересовало. Нет, конечно, стены в избе Михася не падали, лавки были крепкие, печь – теплая, стол – чистый. Но это была казарменная чистота и порядок без каких-либо самых минимальных излишеств. (Катька, кстати, в этом отношении была вся в брата.) Разик, вообще говоря, был человеком по-своему хозяйственным, любившим уют и комфорт, но он твердо знал, что, когда поднимется по служебной лестнице, и то и другое ему обеспечат те, кому положено заботиться о высоком начальстве. Желток же даже в походе устраивался всегда очень изобретательно и основательно, а уж дома у него все было настолько удобно и необычно, что юные гостьи, заходившие со своими родителями к родителям Желтка, млели не только от беседы с остроумным, высоким и широкоплечим молодым дружинником, но и от особой атмосферы хозяйственной благоустроенности. Из этого дома не хотелось уходить.

Самое интересное, что Желток пока не замечал повышенного внимания к себе со стороны особ противоположного пола, ибо у него, как и у его друзей, воинская учеба все-таки была на первом месте. Так что его ехидство в адрес Михася, не замечавшего по простоте душевной влюбленности Разика и еще ряда лиц в собственную сестру, могло быть в той же мере отнесено и к самому Желтку. Признание Разика явилось и для Желтка неожиданностью, но он тут же сделал вид, что уж ему-то все было давным-давно известно, и принялся подтрунивать над Михасем.

– Ну, так отчего же ты переживаешь, брат? – не обращая внимания на шутки Желтка, обратился Михась к Разику. – Лучше тебя никого во всем Стане нет, даже… Чурбан по носу! – внезапно воскликнул он.

– Где? – попался на удочку Желток, слегка запустивший за разговором свои обязанности впередсмотрящего. Он резко повернулся, вытянул шею, пытаясь разглядеть плывущий навстречу топляк.

– А, нет, это не чурбан, это Желток, – как ни в чем не бывало продолжил Михась, расквитавшись за «слепня» и «Гомера». —Так вот, даже этот рыжий, что на носу, хоть и не чурбан, с тобой сравниться не может. Почему это ты думаешь, что Катька на тебя взглянуть не захочет? На кого ей еще смотреть-то? – произнес Михась совершенно искренне.

– Как же, лучше меня нет! За Катериной ведь заслуженные строевые бойцы ухаживают, даже особники, а я… Схватку вчистую проиграл! – с горечью ответил Разик. – Он ведь ей обязательно расскажет, похвастается, как меня в одно мгновение завалил!

– Кто это «он»? – удивленно спросил Михась.

– Кто, кто… Лурь, особник. Не знаешь, что ли, что он уже с полгода как с заморщины вернулся, с нее глаз не сводит, вьется вокруг, аки сокол ясный!

– Лурь? – воскликнул Михась. – А разве он не против меня?.. Подожди, так ты что, его узнал? Точно, что это он с тобой бился?

– Точно он. Узнал я ухажера этого! – со злостью подтвердил Разик.

– Вот как? А я-то думал, что он против меня выйдет, – озадаченно произнес Михась.

– Погоди-ка, Михась. – Желток приподнялся на локтях, пристально поглядел на друга. – С чего это ты думал, что против тебя Лурь выйдет? Или ты все же знал, и тогда, когда у тебя дома вечеряли, нам намекнуть пытался про особников на рукопашном рубеже? Что ж ты впрямую-то не сказал?

– Ничего я не знал, – глухо ответствовал Михась, на мгновение опустив глаза. – Просто догадывался… Да и если бы знал да сказал, что бы от этого изменилось?

Повисла томительная пауза.

– Да ладно, Разик, не переживай! – первым нарушил молчание Михась. – Все же не они нас, а мы их положили! Так что хвастаться Лурю, в общем-то, нечем будет. И до конечного пункта мы вовремя дойдем! – Михась стукнул кулаком по борту лодки.