Сильвестр - Хейер Джорджетт - Страница 2

Сильвестр полагал, что леди Ианта и мисс Пугговиц своим воспитанием только портят мальчика. Он без малейших колебаний прямо объяснял этому юному и сообразительному джентльмену, что глупо выбирать по отношению к нему тактику, которая оказывала Эдмунду такую хорошую службу в детской. Но, несмотря на это, герцог Салфорд редко вмешивался в воспитание племянника. Он не находил в Эдмунде недостатков, от которых нельзя было бы быстро избавиться в более зрелом возрасте. К тому времени, когда мальчику исполнилось шесть лет, Сильвестр полюбил его, как родного сына.

Эдмунд стремительно пересек лужайку и исчез из виду. Сильвестр закрыл окно и подумал, что должен найти мальчишке более жизнерадостного и энергичного учителя, чем преподобный Лофтус Лейборн, старый и довольно дряхлый священник, который, собственно, был духовником матери герцога. Сильвестр считал, что Ианта приняла не самое удачное решение, когда пригласила отца Лофтуса преподавать ему первый урок, но подумал, что не стоит из-за этого провоцировать невестку на скандал. Последнее время леди Генри стала жаловаться, что Эдмунд повадился бегать в конюшни, где мог нахвататься неприличных слов и вульгарных манер. «Черт побери, – подумал Сильвестр, – неужели она рассчитывала, что мальчик станет всю жизнь держаться за мамину юбку?»

Услышав скрип двери, Сильвестр отвернулся от окна. В комнату вошел дворецкий, за ним следовал молодой лакей, который принялся убирать со стола остатки довольно плотного завтрака.

– Я приму мистера Осетта и Пьюси во время обеда, Рис, – распорядился Сильвестр. – Тогда же Чейло и Броу могут принести мне свои книги и журналы. А сейчас я навещу ее светлость. Сообщи Тренту, что я, возможно – могу захотеть…– Он замолчал и посмотрел в окно. – Нет, не стоит! К четырем часам все равно уже стемнеет.

– Какая жалость, что ваша светлость просидит такой прекрасный день в кабинете, – многозначительно проговорил Рис.

– Да, это так, но ничего не поделаешь. – Сильвестр выронил платок, и лакей кинулся поднимать его.

Взяв платок, герцог Салфорд поблагодарил лакея, сопроводив свои слова легкой улыбкой, которая обладала фантастическим очарованием и позволяла избегать жалоб со стороны слуг, какие бы суровые требования он к ним ни предъявлял. Он прекрасно знал силу своей улыбки, так же, как понимал ценность похвалы, высказанной в нужный момент. Герцог посчитал бы себя круглым дураком, если бы не стал пользоваться тем, что давалось ему так легко и стоило так дешево, но имело столь потрясающие результаты.

Сильвестр покинул столовую и направился в главную залу. Любому, кто входил туда, могло бы показаться, что он попал в другой век, так как эта центральная комната была единственным помещением, которое осталось нетронутым со времени основания родового гнезда Рейнов, раскинувшегося на площади в несколько акров. Шероховатые балки, оштукатуренные стены и пол из неровных каменных плит являли странный, но отнюдь не неприятный контраст с элегантностью более современных комнат громадного дома. Винтовая лестница, возведенная еще во времена Тюдоров, вела на опоясывающую залу галерею. По бокам ее, как на страже, стояли два рыцаря в полных доспехах. Стены были увешаны старинным оружием, стекла окон украшены геральдическими эмблемами, а в огромном камине на куче горячего пепла лежали несколько пылающих поленьев. Перед огнем в позе сторожа-наблюдателя расположился темно-каштановый с белыми пятнами спаниель. Заслышав шаги Сильвестра, пес поднял голову, застучал хвостом по полу, а через секунду уже бросился к хозяину, преданно заглядывая ему в глаза. Сильвестр нагнулся и потрепал его по загривку. Спаниель никогда не выражал свой восторг радостным лаем и не прыгал вокруг хозяина в предвкушении прогулки. Камердинер Сильвестра не мог похвастаться тем, что разбирается в деталях хозяйского костюма лучше, чем этот пес. Спаниель, например, знал, что панталоны и ботфорты не предвещали ничего особенно приятного: самое большое, на что он мог сейчас рассчитывать, это на позволение полежать у ног Сильвестра в библиотеке.

Апартаменты герцогини составляли гардеробная, где жила ее горничная Анна, спальня, прихожая, которая вела в огромную, залитую солнцем комнату, именуемую прислугой «Гостиная герцогини». Мать Сильвестра редко покидала свои апартаменты, поскольку ее уже много лет мучила подагра. Перед болезнью оказались бессильными даже именитые доктора, какие бы лекарства и методы они ни применяли. Пожилая леди еще могла кое-как передвигаться при помощи слуг и с трудом добиралась из своей спальни в гостиную, а стоило ей опуститься в кресло, как она уже не могла встать без посторонней поддержки. Никто не знал, какую боль испытывала герцогиня, потому что она никогда не жаловалась и ни у кого не просила сочувствия. «Очень хорошо», – это был неизменный ответ на участливые вопросы о ее здоровье, а когда кто-то принимался сокрушаться по поводу скучной и монотонной жизни, которую ей приходилось вести, герцогиня просто смеялась и говорила, что не стоит тратить время на соболезнования, а лучше посочувствовать тем, кто за ней ухаживает. Ей же, наоборот, можно позавидовать. Ведь у нее есть любящий сын, сообщающий все лондонские сплетни; любимый внук, забавляющий ее своими проделками; невестка, охотно обсуждающая с ней новости последней моды; добрая кузина, терпеливо выносящая ее капризы; преданная служанка, готовая исполнить любую ее прихоть, и, наконец, старинный друг, преподобный отец Лейборн, вместе с которым она проводила долгие часы за чтением. Но главное свое пристрастие герцогиня держала в тайне. Даже самые близкие люди поначалу не знали, что она пишет стихи. Когда мистер Блэквелл издал два томика ее произведений, они стали пользоваться немалой популярностью среди представителей высшего света, хотя на них и не значилась фамилия автора. Правда, вскоре эта тайна была раскрыта, и то обстоятельство, что стихи принадлежали герцогине Салфорд, придали книгам дополнительный интерес.

Когда Сильвестр вошел в комнату, мать писала сидя за столом. Этот стол был искусно сделан столяром поместья и по высоте идеально подходил к ручкам кресла с подголовником. Герцогиня увидела сына, отложила ручку и поприветствовала его улыбкой, более очаровательной, чем улыбка Сильвестра, поскольку в ней таилось больше тепла и нежности.

– Ах, как замечательно, что ты пришел! – радостно воскликнула она. – Тебе наверное, грустно, мой милый, что пришлось отложить охоту и остаться дома в такой погожий день.

– Охота – это скучно, не правда ли? – отозвался Сильвестр и склонился над креслом, чтобы поцеловать мать.

Герцогиня положила руку на плечо сыну. Он внимательно всмотрелся в ее лицо. Очевидно, настроение графини не внушало беспокойства молодому человеку, потому что его внимание переключилось на изящный кружевной убор на ее посеребренных сединой черных волосах.

– Новый фасон, мама? Чепчик тебе очень идет!

В глазах герцогини заплясали привычные веселые огоньки.

– Признайся, что это Анна попросила тебя обратить на него внимание!

– Ничего подобного! Ты просто потрясающе выглядишь, и служанка вовсе не обязана предупреждать меня об этом.

– Сильвестр, ты так ловко произносишь комплименты, что я боюсь, как бы флирт не стал твоим любимым занятием!

– О, только не самым любимым, мама!.. Пишешь новую поэму?

– Нет, это обычное письмо. Дорогой, если хочешь, присядь, и мы насладимся приятной прозой.

Однако присесть Сильвестру помешало поспешное появление из соседней спальни мисс Августы Пенистоун, которая весьма бесцеремонно попросила его не беспокоиться. Считая такие вещи своей обязанностью, она отодвинула стул в уголок, но вместо того, чтобы оставить их одних, по крайней мере стушеваться, на что всегда надеялся Сильвестр, задержалась и дружелюбно улыбнулась молодому герцогу. Мисс Августа Пенистоун, угловатая и довольно неуклюжая леди, была необычайно добра, но в той же степени некрасива. Августа, будучи родственницей, состояла при герцогине в качестве компаньонки. У нее всегда было хорошее настроение, но, к сожалению, она была чересчур глупа. Поэтому ей очень редко удавалось не вызывать у Сильвестра раздражения. Она постоянно задавала вопросы, на которые существовали элементарные ответы, или комментировала очевидные события, которые в этом не нуждались. Сильвестр, как всегда, достойно выносил пытки благодаря своим безукоризненным манерам, но на сей раз мисс Августа Пенистоун зашла слишком далеко. Она посетовала, что он не отправился на охоту, потом пустилась в рассуждения, что после сильных морозов и впрямь не охотятся, и с веселым смехом подтрунивала над своей ошибкой: