Инферно. Последние дни - Вестерфельд Скотт - Страница 13

— Она по-настоящему глупая, Захлер, — вынужден был признать я.

— Правда?

— Да. В особенности если бы мы смогли перестроить под этот уголок Таймс-сквер каждое место, где будем играть.

Он испустил рассерженный вздох.

— Что, все эти эхо? Ты никогда не слышал о цифровых устройствах задержки?

Я пожал плечами.

— Это не одно и то же. Так сильно не получится.

— А нам и не требуется так сильно, Мос. Она нам нужна не в качестве солиста-барабанщика; она нам нужна в качестве небольшого, но хорошо вписывающегося в группу элемента. Ты что, ничего вчера не понял?

Я сердито уставился на него. Гнев, который, как казалось, я сумел загнать вглубь, снова вспыхнул во мне.

— Да понял: что ты липнешь к любой цыпочке, которая умеет обращаться с инструментом. Даже если это всего лишь ведра для краски!

Челюсть у него отвисла.

— Чувак! Это совсем не глупо! Ты сам только что сказал, что она потрясающая. И понимаешь, что Перл тоже фотличная. А теперь получается, это я к ним липну?

Я отвернулся. Мысли эхом рикошетили в мозгу, словно череп внезапно опустел и тоже выложен изнутри бетоном. «Стратокастер», который не мой… другие гитары, которые я не могу себе позволить… то, как Перл разрушила большой рифф… и теперь эти ведра для краски… слишком многое навалилось за последние сорок восемь часов, чтобы вот так запросто перестроиться.

Я почти хотел, чтобы мы снова просто остались вдвоем с Захлером. Мы были похожи на команду, отстающую от остальных на сто очков, безо всякой надежды завоевать что-либо, — и потому могли просто играть в свое удовольствие. Однако Перл изменила ситуацию. Все висело в воздухе, а теперь вдруг рухнуло, и сейчас имело значение только то, как это произошло.

Какой-то частью души я ненавидел Перл за это, а Захлера за то, с какой легкостью он подстроился к ней.

— Ладно, — сказал я, в конце концов. — Давай поговорим с ней. Что мы теряем?

Мы дождались, пока она прекратила работу и сложила все ведра в одну большую башню. Мышцы у нее лоснились от пота, и осколки сломанной палочки перекатывались под ветром, дующим снизу, из подземки.

Она посмотрела на нас и наших собак.

— Ты очень хороша, — сказал я.

Она выставила подбородок в сторону ведра, стоящего дном вниз и наполовину заполненного мелкими деньгами, и продолжала укладываться.

— Вообще-то мы интересуемся, не хочешь ли ты поиграть с нами.

Она покачала головой, быстро мигнув несколько раз.

— Этот угол мой. На год.

— Эй, мы не собираемся его у тебя отнимать, — сказал Захлер, размахивая свободной рукой. — Мы говорим о том, чтобы ты играла в нашей группе. Репетиции, запись и все такое. Станешь знаменитой.

Меня аж перекосило. «Станешь знаменитой» — самый неубедительный аргумент в пользу чего угодно.

Она пожала плечами, легким таким движением.

— Сколько?

— Сколько… чего? — переспросил Захлер. Однако я уже понял: речь шла о том, что давило на меня весь день.

— Денег, — ответил я. — Она хочет, чтобы ей платили за игру с нами.

Он вытаращил глаза.

— Ты хочешь денег?

Она сделала шаг вперед, вытащила из кармана удостоверение личности и помахала им перед лицом Захлера.

— Видишь это? Тут сказано, что я зарегистрирована и могу на законном основании играть в подземке. Пришлось попотеть перед комиссией, чтобы получить это. — Она убрала карточку и еле заметно вздрогнула. — Вот только я не спускаюсь туда больше.

Она пнула ногой ведро с деньгами, издавшими резкий металлический звук, похожий на кашель.

— Здесь семьдесят — восемьдесят баксов. С какой стати я буду играть даром?

— Bay! Ну, прости.

Захлер потянул своих псов прочь, бросив на меня такой взгляд, словно она жаждала нашей крови.

Я, однако, не двигался, глядя на ведро с деньгами, точнее, на банкноты, трепещущие наверху. Их там было пять — и наверняка легко могла набраться и сотня. Она имеет полное право запрашивать деньги. Весь мир вертится вокруг денег, только недоумки не понимают этого.

— Ладно, — сказал я. — Семьдесят пять за репетицию.

Захлер замер, снова выпучив глаза.

— А сколько за выступление?

Я пожал плечами.

— Не знаю. Сто пятьдесят?

— Двести.

Я вздохнул. Слова «не знаю» только что стоили мне пятидесяти баксов. Вот так всегда с деньгами: нужно знать или, по крайней мере, вести себя, будто знаешь.

— Хорошо. Двести.

Я протянул руку, чтобы обменяться с ней рукопожатием, но она просто вручила мне свою визитную карточку.

— Ты сбрендил, Мос? Перл с ума сойдет, когда узнает, что должна платить барабанщице.

— Ей ничего не придется платить, Захлер. Я буду.

— Ага, ну да. И где, интересно, ты возьмешь семьдесят пять баксов?

Я опустил взгляд на собак. Они с глупым видом таращились на водоворот Таймс-сквер — ну, чисто туристы из Джерси. Я попытался представить себе, как разыскиваю клиентов, хожу от двери к двери, типа Захлера, вешаю объявления, разрабатываю расписание. Ни за что.

Мой план был гораздо лучше.

— Не беспокойся об этом. У меня есть идея.

— Да уж конечно, не сомневаюсь. А как насчет «Страт»? Ты не накопишь денег на гитару, если два-три раза в неделю будешь отстегивать по семьдесят пять баков.

— Подумаю об этом, когда объявится ее владелица. Если объявится.

Захлер испустил вздох, не зная, как быть.

Я взглянул на карточку: «Алана Рей, барабанщица ». Никакого адреса, просто номер сотового, но если она в состоянии заработать сотню баксов в день наличными, сомневаюсь, чтобы у нее не было крыши над головой.

Это оказалось так просто — нанять ее, в миллион раз проще, чем я воображал. Никаких разговоров о предпочтениях, о последующей славе или о том, кто всем заправляет. Просто несколько чисел — я ей, она мне.

Деньги сделали все это таким легким.

— Мос, ты сводишь меня с ума. Ты, типа, самый прижимистый парень на свете. У тебя нет собственного усилителя, и за шесть лет ты лишь дважды сменил струны.

Это правда. Я всегда дожидался, пока они начнут ржаветь у меня под пальцами.

— А теперь ты собираешься платить сотни долларов? — продолжал Захлер. — Почему бы не поискать другую барабанщицу? С настоящими барабанами, которой не придется платить.

— И которая так же хороша?

— Может, и нет. Но Перл говорила, что у нее есть несколько на примете.

— Мы не должны, чуть что, бегать к ней. Мы сказали, что сами решим эту проблему. Поэтому платить буду я… И не говори Перл о деньгах, ладно?

Захлер застонал:

— Bay, теперь я въехал. Ты хочешь платить этой девушке, чтобы она была обязана тебе. Хочешь, чтобы это была твоя барабанщица, не Перл. — Он покачал головой. — Жутко тупая логика, Мос. Предполагается, что мы станем группой.

— Перл уже платит за место для репетиций.

— Что для нее тьфу, пустяк! Ты хочешь состязаться в расходах с девушкой, которая живет в многоэтажном доме! С лестницей!

Я перевел взгляд на свои разношенные ботинки.

— Это не состязание, Захлер. Просто бизнес.

— Бизнес? — Он рассмеялся. — Что ты понимаешь в бизнесе?

Я посмотрел ему в лицо, ожидая встретить испепеляющий взгляд, но он был просто сбит с толку. Я и сам не понимал себя, по крайней мере, не полностью, но твердо знал, что должен взять какую-то часть группы под контроль. Если позволить Перл решать все и платить за все, где-то по пути мы с Захлером можем стать парой закадычных друзей, не более того.

— Просто не говори ей о деньгах, идет?

Он удивленно таращился на меня, псы в беспорядке вились вокруг его ног. По-моему, он спрашивал себя, в своем ли я уме, не собираюсь ли загубить все предприятие; я почувствовал, что нахожусь на грани того, чтобы потерять его. Ну и пусть — если он и вправду думал, что я настолько безнадежен. Может, лучше разбежаться сейчас, чем позже.

Но, в конце концов, он еле слышно сказал:

— Ладно. Как хочешь. Я не скажу Перл, что ты платишь. Я даже сам готов внести долю из «собачьих» денег.