Мой брат Юрий - Гагарин Валентин Алексеевич - Страница 50

— Я в него как-то сразу поверил,— рассказывал Лев Михайлович.— Пытливый, собранный и очень дисциплинированный парнишка был. Из таких отличные летчики получаются.

Старый учитель не скрывал, что сознательно старался подогреть в Юре увлеченность авиацией, интерес к летному делу.

— Я и сам бы ни за что не оставил самолет, да здоровье подвело. А знаешь, Валентин Алексеевич, живому человеку всегда хочется, чтобы кто-то продолжил его дело.

Юре в жизни везло на хороших товарищей и хороших учителей. Таким добрым другом и наставником и был для него в школьные годы учитель физики Лев Михайлович Беспалов...

Грустно об этом говорить, но, когда готовилось к печати второе издание книги, из Нальчика пришла черная весть: Лев Михайлович умер. Одна мысль согревает меня: Беспалов увидел Юрин взлет, услышал слова его благодарности за науку — и об этом я еще скажу. И первое издание этой книги посылал я ему, и получил в ответ теплое письмо. Лев Михайлович знал, как хорошо помнят его в нашей семье...

ГЛАВА 5

В путь-дорогу

Сенокос

Они возились с Тобиком, Юра и Бориска, учили его — безуспешно учили — всем собачьим премудростям, когда вдруг заскрипела калитка и во дворе появился Валька Петров.

— Привет!

Выглядел Валька куда как лихо: на голове пилотка из газеты, туго набитый рюкзак висит за плечами, удочки в левой руке.

Юра кинулся к товарищу:

— Ты где пропадаешь? Я к тебе раз сто, наверно, заходил, а у вас все замок на дверях.

Петров насмешливо прищурил глаза.

— Будто не знаешь. Весь класс целую неделю на сенокосе вкалывает, а староста дома отсиживается.

— Как вкалывает?

— Обыкновенно. Сено ворошим, сушим помаленьку. Кто косой умеет, тому и косу дают. Мне, например. Это нынче у меня выходной — Лев Михайлович за удочками послал. И велел к тебе заглянуть. Может, говорит, заболел Гагарин. А ты с собачкой забавляешься... Интересно! Дезертир ты, Юрка.

— Да я и не знал ничего.

— Прикидываешься, не знал. Мы, когда в колхоз уезжали, Борьке вашему наказывали, чтобы передал. Правда, Борьк?

Борис невразумительно угукнул и нагнулся к Тобику, принялся чесать его за ухом. Юра, потемнев лицом, рванулся к брату:

— Ты чего молчал, а?

Борис моментально сообразил, что без трепки не обойдется, и метнулся за ворота. Перебежав дорогу, он остановился, оглянулся. Поняв, что теперь догнать его не так-то просто, выкрикнул:

— Я забыл. Заигрался и забыл!

Не мог же он, в самом деле, покаяться в том, что сознательно скрыл от старшего брата наказ классного руководителя шестого «А». Как объяснить Юрке, что без него тут ему, Борису то есть, будет тоскливо и скучно. Нет, вслух говорить такие вещи не позволяет мужская гордость.

— Я тебе еще посчитаю ребра! — погрозил Юрка.

— Ладно, проходи стороной. Перебьешься,— чувствуя себя вне досягаемости, издевался Борис.

— Так тебя ждать? — торопил Петров.

— Спрашиваешь!

Юра быстренько нашел мой старый солдатский вещмешок.

— Мам, собери что-нибудь в дорогу.

— Надолго вы уехали-то туда, Валюшка? — обеспокоилась мама.

— Недели на три. Как справимся. Только вы, теть Ань, ничего не собирайте, нас там хорошо кормят. И мясо есть, и молоко, и яйца. А вчера председатель белого хлеба привез и меду. За то, что стараемся, сказал. А мы его вареньем угостили. Девчонки ягод набрали, а Ираида Дмитриевна варенье наварила.

Ираида Дмитриевна Троицкая, депутат Верховного Совета СССР, была завучем школы.

Юра слушал рассказ товарища, и щеки его горели ярким румянцем.

— Видишь, сынок, и собирать, выходит, нечего. Прокормят вас там.

Мама нерешительно вертела мешок в руках.

— Мы даже молодую картошку ели. Вот! — не унимался Петров.

Эта картошка доконала Юру.

— Собирай, мам, что есть. Тот хлеб, который они едят, я еще не заработал.

Валька, сообразив, что перехватил через край, вдруг весело рассмеялся:

— Чокнутый ты, Юрка. Будешь, значит, сидеть в стороне и из своего мешка в одиночку есть? Ты уж лучше книги с собой забери, какие найдешь, да одеяло не забудь.

Юра тоже рассмеялся, упрямство его и в самом деле было нелепым.

— Ладно, книги так книги. Ни одной дома не оставлю.

Вскоре он был готов в дорогу. С вещмешком на спине, напевая «Дан приказ ему на запад...», стал прощаться.

— Веди себя поаккуратней, сынок,— говорила мама.

— Не волнуйся, мама, все будет хорошо. Я знаешь как буду работать — за все время наверстаю.

— Ну, иди уж, хвастунишка,— поцеловала его она.

И опять заскрипела калитка.

Борька стоял у дороги и тоскливо смотрел вслед двум товарищам до тех пор, пока они не скрылись из виду.

Небо, высокое и безоблачное, плотно, как пшеничный колос зерном, крупными звездами набито. По стерне выкошенных лугов катятся мягко мерцающие лунные ручейки.

Мальчишки недавно выкупались в реке, поужинали и теперь привычно расселись у костра.

— Сегодня я расскажу вам одну старинную и прекрасную легенду — легенду о крыльях Икара. Она родилась в Древней Греции, и человечество пронесло ее в своей памяти через многие столетия, через войны и распри, через стихийные бедствия и лишения.

Голос у Беспалова глуховат и внешне бесстрастен, но ребята, затаив дыхание, слушают прекрасную сказку, боясь пропустить в ней хотя бы слово. Языки пламени жадно поедают сушняк, раскачиваются из стороны в сторону, а зачарованным ребятам кажется, что это и не пламя, а крылья, сотворенные искусными руками мудрого Дедала.

— «Остановись, дерзкий безумец! — крикнул отец сыну.— Солнце испепелит тебя».— «Пусть. Я лечу к солнцу!» — захлебываясь высотой, ответил Икар. Жаркие лучи светила коснулись его восковых крыльев...

— Он сгорел? — испуганно и с надеждой, что она ошибается, перебила учителя Тоня Дурасова.

На нее зашикали.

— Солнце растопило крылья, и Икар упал в море,— ответил Лев Михайлович.— У этой легенды, ребята, печальный конец, но у нее возвышенное и очень светлое содержание. Человек должен идти к своей мечте так же упрямо, как Икар шел к солнцу. Подумайте об этом.

Они еще долго сидели у костра, сидели и молчали, боясь нечаянным словом убить сказку.

А потом Лев Михайлович скомандовал: «Отбой», и все послушно разошлись по постелям, а постелями служило мальчишкам пряно пахнущее свежее сено, прикрытое одеялами. Лежали рядом. Спать еще никому не хотелось. Валялись на сене, подложив руки под головы, смотрели в звездное небо.

Первым нарушил тишину Женя Васильев.

— Когда я вырасту большой, я, наверно, моряком стану. В Африку поеду, в Индию...

— Моряки не ездят, а плавают,— не без ехидства поправил его Валя Петров.

— Все равно.

— Ты же еще вчера в летчики хотел, как Лев Михайлович. Быстро передумал.

— Моряком быть не хуже, чем летчиком. Правда, Гагара? Ты чего молчишь?

— Правда, только...

— Чего только?

— Отстань!

— Не тронь его, Женька, он нынче нервный.

Юрка поднялся, руками обхватил колени, опустил на них голову.

— Только плохо мне, ребята. Отец вон говорит, кончай скорей семилетку, плотничать со мной пойдешь.

Женька присвистнул:

— Па-адумаешь... Я на твоем месте из дома удрал бы.

— Удрал один такой... С милицией разыщут и назад вернут. Вся беда в том, что мы несовершеннолетние,— возразил Валька.

— Чудной ты, Валька. Сейчас не старое время. Взять да залиться куда-нибудь на Камчатку. Или в тайгу... Ни одна милиция не сыщет,— настаивал Женька.

— Сыщет,— проговорил Валька.

— Давайте лучше спать.— Юра вытянулся на траве, повернулся на бок.

— Не толкайся, Гагара,— шепотом попросил Женька.— Спи.

— Не спится. Думаю...

— О чем?

— Так. Ты мне не мешай, пожалуйста.

Последний вечер сгорел в пламени костра, последний стог свершили колхозники с помощью ребят.